Джон отстранился, посмотрев на меня. Его руки гладили мои короткие волосы и шею, и больше всего хотелось обратно в его теплые объятья. Хорошо бы рана, которую я так долго лечила, не воспалилась, или не дай боже, не открылась заново.

— На нас напали неожиданно… Я не думал, что ты проспишь этот шум. Думал, ты просто испугалась.

— Джон, а если бы их было больше? Вдруг это друзья Зловонного, и они пришли за мной, выманив вас?

— Они не за тобой пришли, Мария. Поэтому мы и увели их подальше — чтобы ты не пострадала.

— Тебя ранили. Почему-то это тоже причиняет мне страдания.

Я взяла его руку. Неглубокий порез, заживет быстро, почему же так тяжело его видеть? Я приложила листья кровохлебки, и, чтобы Джон не говорил больше слов, что так волновали меня, заставила его жевать несколько листьев. Дорвав и так испорченный рукав рубахи, наскоро сделала перевязку.

— Прошу, будь осторожен. Я волнуюсь за тебя не меньше, чем ты за меня, — решившись, я провела рукой по его волосам. Джон прильнул к моей руке, пристально смотря в глаза. Хотелось потянуться к нему, дотронуться до губ губами, поддаться соблазну. Никто никогда не узнает, ведь нас окружали ночь, тишина и туман.

И тройка трупов, лежавших рядом.

Я отшатнулась, и и поднялась на ноги отряхиваясь.

— И всего-то? После такой знатной драки я надеялся на что-то поинтереснее, — произнес появившийся из тумана Этьен, тащащий за собой бездыханное тело.

— Сколько ты там стоишь? — возмутилась я.

— Достаточно, чтобы надеяться хотя бы на страстный поцелуй. Я не перестаю тебе удивляться…. Джон.

Что-то еще в словах Этьена меня задело. Он обычно говорил с издевкой, но сейчас произнес имя Джона неуверенно, словно не знал, как верно к нему обращаться. Убийцы и впрямь пришли не за мной, а за человеком, которым был Джон. И, похоже, Этьен теперь знал его тайну.

— И что, мне не расскажите? Он же явно знает твое настоящее имя.

Джон отвернулся, пряча взгляд. Этьен пожал плечами:

— Прости, красавица, это не моя тайна. И, говоря о тайнах — они не остановятся. Ты поэтому согласился тогда со словами Марии о том, чтоб идти в одиночку? Думал нас от твоих друзей в черном защитить?

Джон кивнул. Он тоже поднялся.

— Чем ближе к столице, тем опаснее. Иначе я не оставил бы тебя, Мария.

— Ей и без тебя опасно, и с тобой. Не лучше ли вместо того, чтобы мучить себя нерешительностью, предпринять что-то дельное?

— Думаешь, я не пробовал?! Скрыться от них не так-то просто! И, в отличии от увальней барона, эти настоящие идейки и хладнокровные убийцы.

— Ну, скрываться-то необязательно. Они ведь хотят тебя убить. Позволь им добиться своей цели.

Невольно я встала между Этьеном и Джоном. Рука Джона сжалась на рукояти меча. Этьен поднял руки вверх, показывая, что нападать не намерен, и вообще, совершенно безопасен. Ни я, ни Джон ему ни на мгновенье не поверили.

— Какое единство! Я бы оскорбился, если бы мне это не льстило. Но я тебя даже грабить не планировал, ни то, что убивать. Хочешь добраться до столицы в безопасности, стань умнее. Не все проблемы в жизни можно решить, бросившись на них с мечом наголо, «Джон».

— Что ты предлагаешь? — встряла я перед тем, как они вновь начали спорить друг с другом.

— Превратим один из наших трупов в «Джона». Вот тот как раз подойдет — высокий, русоволосый, худой.

Джон подошел к трупу, и внимательно осмотрел.

— Он на меня совершенно не похож. Ничего не выйдет.

— Похожесть — такая легко исправляемая мелочь, — губы Этьена расползлись в хищной ухмылке. С хладнокровием и жестокостью, которое я в нем ранее не подозревала, он мечом располосовал трупу лицо. Теперь невозможно было сказать, как он выглядел при жизни.

— А теперь дай что-нибудь, по чему они тебя опознать смогут.

Этьен протянул руку, призывно сжав пальцы в кулак несколько раз.

— У меня ничего нет.

— Распятие. Разве не фамильное?

Джон схватился за изящное золотое распятие, будто Этьен готовился накинуться и отнять его в драке.

— От матушки. Последнее, что осталось. Благословение на дорогу и защиту.

Интересно, чем же тогда было кольцо, что он отдал Вив? Простым подарком приглянувшейся женщине?

— Это всего-то старый хлам, даже не особо ценный.

— Ты! — вмиг оказавшись рядом, Джон схватил Этьена за рубаху и потряс. — Как ты можешь так говорить, когда знаешь…?!

Этьен стоял, и глядел на Джона каким-то безжизненным взглядом. Туман усилился, искажая черты, и я уже не узнавала ни одного из мужчин, стоявших передо мной.

— Все будут думать, что ты мертв. Отзовут убийц. Никто не будет ждать тебя в столице. Сможешь не бояться, что Марию убьют люди, что ищут тебя. Одни сплошные плюсы. Но ты так вцепился в эту вещицу, будто воспоминания все в ней заключены, и расстанься ты с ней — никого не сможешь вспомнить. Спасло тебя благословение, что на распятие наложили? Защитило?

— Я выжил.

— Благодаря талантам Марии, не распятию. Твой воспоминания и любовь к родным не зависят от одной вещи. Боль от их потери и желание мстить не исчезнут, останься ты один, без единой памятной вещицы. Разве не так?

Джон держался за распятие, словно отпусти он руку — и совсем потеряется. Смогла бы я расстаться с гребнем матушки, если бы от того зависела моя и моих друзей жизнь? Я прошлась руками по привычным изгибам резного дерева. Да. Я любила гребень, но он был лишь напоминанием. Без него мои воспоминания не исчезли был.

Для Джона распятие было чем-то большим. И все же Этьен был прав. Сколько бы воспоминаний в ней не хранилось, это была всего лишь вещь.

— Светает. Решай сейчас.

Впервые за наше путешествие я понимала, о чем говорит Этьен. Удивительно, как много он говорил о пустом, и как сдержан был, говоря о важном. Я бы порадовалась, что стала ближе к друзьям, если бы не нападение, драки и трупы вокруг. Джону нужно было выбрать — дорогая ему памятная вещица, или безопасность его друзей.

Я не сомневалась, что он отдаст распятие Этьену, хотя рука Джона дрожала, и сам он смотрел на нее, будто поверить не мог, что добровольно расстается со столь ценной вещью. Он отвернулся, чтобы не видеть, как Этьен застегивает ее на трупе. Следовало уходить, пока солнце не изжарило туман.

— Шрам, — неожиданно для себя выдала я. — На теле Джона была серьезная рана. Если это те же люди, что нанесли ее, то одного распятия мало. Надо нанести трупу рану в том же месте, где у Джона шрам.

Этьен смотрел на меня, словно я вторую голову отрастила. Интересно, какой он видел меня, что так удивлялся моему предложению осквернить тела умерших? Еще месяц назад я бы отшатнулась в ужасе от любого, кто предложил подобное. Всем известно, как церковь смотрит на тех, кто руки к телам тянет. Еретики да преступники, достойные костра и вечных мук в аду. Тело — божественное творение, и как только дух покинул его, не человеку решать, как распоряжаться оставшимся. Не смейте ставить себя на уровень с божественными силами.

Но теперь, вспоминая раненых в Криворечье, барона и даже вчерашних вояк, я задавалась только одним вопросом — почему с телом можно делать все, что угодно, пока оно живо, но трогать мертвое — грех? О, наверняка ученые церковные мужи имели несколько томов очень убедительных ответов на этот вопрос. А если вас не убедят книги, то убедит дыба и костер. Уважение и страх никогда раньше не заставляли меня задуматься о том, чтобы вскрыть мертвое тело, посмотреть, как все утроено внутри. Как бы это помогло в лечении! Одно только расположение органов — правда ли в центре скапливается желчь? Правда ли излишек воды вызывает жар?

Теперь же я испытывала только злость.

— Боишься? Я сама ногу нанести рану в нужном месте.

Джон вытащил меч, и молча нанес трупу несколько ран в живот. Одну из них там же, где была его собственная.

— Не только Этьену брать на себя мои грехи. Я и сам готов ответить перед Богом. И если тот справедлив, то простит меня.