– Вчера к нам присоединился, вечером.

– А сержант?

– Тот с нами уже три дня.

– Вот видите, товарищ капитан, а теперь давайте сержанта сюда.

Два дюжих бойца уже связали сержанту руки за спиной и, легко его подняв, подтащили к нам. Я, достав у сержанта документы, протянул их капитану.

– Сравните его документы со своими или своих бойцов.

Щукин их сравнил и ничего не понял.

– В чем дело, что в них не так?

Я просто ткнул пальцем в скрепку.

– Сравните даты выдачи документов и внешний вид. Щукин сравнил, и тут до него дошло.

– Ржавчина?

– Да. А теперь, бойцы, снимите с него гимнастерку и сапоги.

Бойцы вначале глянули на капитана, тот им разрешающе кивнул. Сначала стащили сапоги, а затем, развязав, стащили гимнастерку. Сержант еще не успел прийти толком в себя, но я все равно был настороже, пока его снова не связали. Взяв гимнастерку сержанта в руки, вывернул ее и стал придирчиво разглядывать швы. Внизу, с правой стороны, фабричный ровный шов прерывался небольшой самодельной заплатой. Ткнув в это пальцем специально для Щукина, я, достав нож, аккуратно взрезал нитки и, пошарив внутри, вытащил небольшую шелковую тряпку, на которой была надпись на немецком и печать с подписью. Тряпку отдал Щукину, после чего стал изучать сапоги и там тоже нашел подобную тряпку.

– Думаю, товарищ капитан, что рядовой боец наш, попал в плен и был завербован немцами, у него, наверное, даже документы настоящие, а вот сержант, скорее всего, профессиональный разведчик. На лавры разоблачителя вражеской агентуры не претендую, теперь это ваша забота – работать с ними дальше, только с сержантом будьте аккуратней, сами видели, он резкий, чтобы не сбежал. Все, всего хорошего, а у меня дела.

Я пошел к своим, а Щукин остался, он лишь смотрел мне вслед.

Глядя на уходившего лейтенанта, Щукин всей душой чувствовал, что с ним что-то не так. То, что он, похоже, действительно не враг, стало ясно: тут и разгром прорвавшихся немцев, и разоблачение немецких агентов среди окруженцев. Вопрос тут был в другом: откуда лейтенант знал такие тонкости, которых не знал сам Щукин. Ох не прост этот лейтенант, ох непрост, но если он работает под прикрытием, то тогда в случае, если капитан попробует все же арестовать или еще как начнет мешать лейтенанту, то ему самому очень неслабо прилетит от начальства, так что надо засунуть свою гордость куда подальше и оставить этого лейтенанта в покое.

Подполковник Строев издали смотрел за всем этим действием и видел, как лейтенант разбирался с окруженцами, как под конец осталось всего два десятка и как заломали двоих из этих двух десятков. О чем лейтенант говорил с капитаном Щукиным и что ему объяснял, было неясно, но Щукин явно понимал, что ему говорил лейтенант. Да, так быстро и эффективно разобраться с полутора сотнями окруженцев без выбивания показаний, а ведь у него уже были планы на этих окруженцев. От второго батальона осталась лишь неполная рота, а тут, считай, новая рота появилась, с ее помощью он сможет усилить второй батальон, да еще и у начальства подкрепление попросить.

В этот момент Строева позвал посыльный:

– Товарищ подполковник, вас комдив вызывает.

Услышав это, подполковник побежал в штаб.

– Подполковник Строев, товарищ генерал.

– Что там у тебя случилось, Андрей Анисимович?

– Немцы, сбив мой второй батальон, прорвались к штабу полка.

– Судя по тишине и твоему голосу, ты отбился, только как? Резерва-то у тебя нет.

– Повезло, товарищ генерал, буквально за полчаса до этого ко мне вышел из немецкого тыла сводный механизированный батальон со средствами усиления.

– Постой, это как из немецкого тыла и прямо к твоему штабу?

– Через лес и болото, оно, оказывается, вполне проходимо для техники, и это хорошо еще, что вышли свои, а не противник. Теперь надо еще там организовывать оборону, а где людей брать, мне еще второй батальон восстанавливать надо, от него неполная рота осталась.

– А вышедший батальон? И что у них, кстати, с усилением?

– Батальон мимо, товарищ генерал, хоть командует им простой лейтенант, но у него знамя его погибшего полка, так что, сами понимаете, пока знамя цело и у него, то он считается командиром полка, пускай и временно до нового назначения свыше или появления более высокого командира из его полка. А по средствам усиления, то это два артиллерийских дивизиона полного состава, противотанкового и полковых орудий, а также гаубичный дивизион и минометный. Это не считая почти сотни трофейных немецких бронетранспортеров, нескольких немецких танков и сотни грузовиков.

– …! – Только и выругался, услышав это, командир дивизии. – Куда ты их направил?

– Лейтенант собрался двигаться к штабу армии, приказывать я ему не могу.

– Ладно, Андрей Анисимович, попробую через командующего переподчинить этот отряд своей дивизии, а тебе высылаю маршевую роту, полторы сотни бойцов из мобилизованных, оружия нет, вооружишь их своим, у тебя должно было остаться, это все, не тебе одному тяжело и не у тебя одного потери.

Строев положил трубку телефона, главное, он доложил начальству, а там уже не его забота. Ему о своем полке думать надо, и в частности о втором батальоне, а учитывая окруженцев и пополнение в виде маршевой роты, то можно сказать, что он восстановит численность бойцов в батальоне. С командирами похуже, но глядишь, и тут образуется.

Немного подумав, он послал бойцов комендантской роты собрать все немецкое оружие и патроны, а в особенности пулеметы. Если своего оружия не хватит, то вооружит трофейным, пока свое не достанет, да и немецкими пулеметами можно неплохо усилить полк, а больших проблем с патронами не будет, по ночам на нейтралке соберут у убитых немцев.

До ночи к нему вышли еще с полсотни окруженцев. Накрученный им Щукин не пытался из каждого сделать немецкого диверсанта, но проверил всех и нашел-таки еще одного агента. Видимо, лейтенант его научил их выявлять, хотя по идее это Щукин должен знать лучше простого пехотного лейтенанта. Всех вышедших он с посыльным отправил во второй батальон, который снова занял свои позиции, благо что немцы по какой-то причине не заняли их, а просто пустили вперед прорвавшийся батальон.

Задерживаться в этом селе я не хотел, это в немецком тылу мне авиация была не страшна нашей почти не было, а немецкая если пролетала, то за своих принимала, особенно учитывая большое количество трофейной немецкой техники. Кстати, по этой же причине я не перекрашивал трофеи, а то выдавать себя за немцев, пускай и на их технике, но окрашенной в наш камуфляж и со звездами на бортах, это даже уже не наглость, а форменный идиотизм.

Сейчас все будет по-другому, тут и трофейная техника не спасет, наверняка уже ушла информация в немецкие штабы про отряд наглых русских, что захватил массу немецкой техники и теперь где-то на ней катается. Немцы – педанты, когда техника уничтожена – это одно, а когда она пропала – совсем другое. Вырезанный личный состав моторизованных частей и полное исчезновение их техники говорят сами за себя. Вот и хотел я, воспользовавшись темнотой, спокойно доехать до штаба армии. Кстати, выяснил я, где он и что за армия. Это была 26-я армия, и сейчас ее штаб расположен в Тернополе, вот туда я и направился, как раз к утру должен был доехать.

22 июля 1941 года, штаб 26-й армии, Тернополь

Уже под утро в штабе 26-й армии поднялся небольшой переполох, когда наблюдатели доложили о подходе к городу с западного направления большой механизированной колонны, состоящей в основном из немецкой техники. Лишь когда головной дозор этой колонны из четырех немецких мотоциклов и нашего пушечного бронеавтомобиля БА-10 дисциплинированно остановился на пропускном пункте, который уже изготовился к бою, смогли наконец разобраться. Немного успокоившийся дежурный по штабу отправил туда своего помощника с отделением бойцов комендантской роты и стал ждать подробных сведений, а пока поднятые по тревоге комендачи оставались в своем расположении, хотя слухи о возможном прорыве немцев все же стали расползаться. Помощник дежурного, капитан Симонян с отделением бойцов, быстро прибыл на окраину города на полуторке. Возле пропускного пункта стояли четыре трофейных мотоцикла, причем с немецкими пулеметами, но с нашими бойцами, и наш пушечный бронеавтомобиль.