– Где эта сволочь?! – буквально прорычал он, увидев командира полка.

– Там, – указал Строев рукой на церковь. – Только не думаю, что это хорошая идея сейчас идти его арестовывать. Там два десятка его бойцов, и они просто не дадут тебе этого сделать.

Капитан Щукин лишь бессильно заскрежетал зубами, он прихватил с собой всех приданных ему бойцов, но оказалось, что этого совершенно недостаточно. Тут к церкви подбежал сержант-артиллерист с бойцом, который тоже тащил рацию, немецкую, как определил Щукин, и быстро скрылся внутри. Мимо проехали пара десятков грузовиков, к которым были прицеплены тяжелые, 120-миллиметровые минометы.

А подполковник Строев отчетливо понял, что только этот молодой, но чересчур наглый лейтенант со своим подразделением способен защитить село и штаб его полка. Надо еще Щукина утихомирить, совершенно понятно, что лейтенант просто не позволит себя арестовать, и его бойцы его поддержат, похоже, даже если он на их глазах пристрелит Щукина, то те скажут на допросе, что ничего не видели. А если признаться самому себе, то ему просто стало завидно, что какой-то простой лейтенант, Ванька-взводный, смог из своего взвода сформировать полнокровный механизированный батальон. Да и хотелось просто раскулачить этого лейтенанта, а то слишком много у него всего нужного и полезного, а добровольно он ведь делиться не будет.

Раздав всем указания, я сам рванул к сельской церкви, приказав туда же прибыть и связистам для установления связи со всеми своими подразделениями. В отличие от многих местных командиров, которые еще не осознали важность связи, возможности мгновенного управления своими подразделениями, я этот один из самых важных факторов успеха в войне пускать на самотек не собирался. К сожалению, наших раций в войсках кот наплакал, даже на складе их не было от слова совсем. А вот на противоположной стороне все было с точностью до наоборот, вот и пришлось назначить немцев своими официальными поставщиками средств связи.

Даже обычная телефонная связь у них была намного лучше, поэтому и забирали мы все найденные средства связи. Кроме раций тащили телефонные аппараты и провода, пускай пока нам телефонная связь не нужна, мы постоянно находимся в движении, но ведь это не будет длиться вечно, когда-нибудь, встанем в оборону, и тогда телефонная связь очень даже пригодится.

Собрав всех радистов, а их набралось достаточно, провели им урок пользования трофейными рациями. Хорошо, что среди моих бойцов попалось два радиолюбителя, это они просто числились радиолюбителями, а на деле оказались крепкими профессионалами, которые досконально разбирались в радиоделе. С помощью знавших немецкий язык бойцов перевели все обозначения на немецких рациях, и назначенные радисты принялись их зубрить, чему очень хорошо помогали тренировки по пользованию вражеской техникой. Всего пара дней усиленных тренировок – и все радисты достаточно неплохо освоили чудо враждебной техники. А кроме обучения, эта пара спецов настроила все рации, в том числе и наши, что стояли в нескольких бронеавтомобилях БА-10.

И вот сейчас я приказал штабным связистам прибыть на колокольню сельской церкви. Она пускай и ненамного, но возвышалась над селом, давая отличный обзор на округу. При постоянной обороне я поостерегся бы устраивать свой НП на колокольне, так как она стала бы одной из первоочередных целей для противника, но сейчас совсем другая ситуация. Своей артиллерии у прорвавшихся немцев не было. А при условии, что с колокольни не ведется пулеметный или снайперский огонь, то и внимания к себе она практически не привлечет. Я тоже не стоял в проеме открыто, а пригнувшись, так что над парапетом была видна только моя голова, да еще и по возможности отдалившись от него, так что не мозолил глаза противнику. Радистов вообще не было видно, а минут через пять прибежал и артиллерийский корректировщик с гаубичного дивизиона со своей рацией. Он исполнял сразу две должности, и радиста, и корректировщика.

Не успели мы устроиться, как спустя несколько минут появились немцы. В свой трофейный, цейсовский бинокль, я отлично видел приближающуюся колонну противника. Сержант корректировщик по моей команде отдал приказ, и позади села грохнули гаубицы, посылая свои первые снаряды в сторону противника. Расстояние для них было детским, меньше четырех километров; спустя несколько секунд снаряды достигли своей цели, и на дороге, ведущей к селу, грохнули первые разрывы, накрыв немцев с первого раза, хотя и не полностью. На дороге остались стоять горящие танки, правда, всего три штуки, а вся остальная техника мигом развернулась из походной колонны в боевую. Отсутствие вдоль дороги канав давало противнику прекрасную возможность мгновенно съехать с нее, что немцы и продемонстрировали, и теперь не представляли собой отличной мишени.

Гаубичному дивизиону пришлось мгновенно менять прицелы, рассредоточивая свой огонь, но с нашей стороны к веселью присоединился минометный дивизион, и тяжелые 120-миллиметровые мины с противным воем устремились к противнику. Поле, по которому немцы шли в атаку, мгновенно покрылось султанами разрывов, которые подняли в воздух массу земли. Однако можно было только позавидовать дисциплине и выучке немецких солдат, буквально через несколько минут они из походной колонны перестроились в боевой порядок, и это под артиллерийским огнем противника.

Сразу после этого я отдал приказ дивизиону УСВ на открытие огня, для сорокапяток еще было рано, слишком далеко. Жаль, что не было времени отрыть орудийные капониры, но вот замаскировать орудия мои бойцы успели, в том числе и маскировочными сетями, которые я выгреб на складе все. Кроме наших масксетей были и трофейные, такой дефицит я греб весь, где только была такая возможность.

Танки с бронетранспортерами, развернувшись в линию, пошли на нас в атаку, а следом за ними и пехота, выгрузившись из грузовиков, которые, высадив пехотинцев, рванули назад.

Буквально на моих глазах поле покрывалось кострами горящей немецкой техники. Несмотря на потери, немцы еще продолжали двигаться вперед, а следом за танками шли бронетранспортеры и пехота, которая укрывалась за их броней. Для стрелкового оружия было еще достаточно далеко, а потому и молчала моя пехота. К тому моменту, как немцы подошли на километр к селу, уже с половину их танков горели, а это около двух десятков машин. В этот момент по моему приказу в бой вступили и противотанкисты, и, не доходя буквально пары сотен метров до села, взорвался последний немецкий танк, после чего уцелевшие бронетранспортеры и немецкая пехота начали отступать.

Еще, когда немцы дошли до полукилометра, в бой вступили пулеметчики, правда, исключительно со станковыми пулеметами, а по мере приближения противника и ручные. Потери у меня пока были совсем небольшие, сказывалось то, что все орудия замаскированы, а кроме того, их много, да и немцы к этому моменту уже понесли достаточные потери. В основном их ответный огонь пришелся на окраинные дома и другие постройки, и многие из них к этому моменту горели.

Как только немцы, потеряв все свои танки, которых было около четырех десятков, начали отступать, я дал отмашку на контратаку. Вперед двинулись уже мои бронетранспортеры, а следом за ними пошла пехота, одновременно с этим с фланга в атаку рванул второй батальон с бронеротой, он по сути просто отрезал немцам путь к отступлению, хотя и не оказался прямо у них за спиной, но тем не менее ему не мешали вести огонь подбитые танки противника. Поняв, что им просто не дадут уйти, а огневая мощь с легкостью подавит любое их сопротивление, остатки немцев стали сдаваться в плен. Бронемашины рванули в погоню за немецкими грузовиками, к ним же присоединились и мотоциклы, два десятка с пулеметами в колясках лихо обогнали в конце поля бронемашины и рванули вперед. Час спустя они вернулись с четырьмя десятками трофейных грузовиков, причем вели их сами немцы. Догнав колонну, мотоциклисты по полю ее обошли и, стреляя трассирующими патронами поперек курса, заставили немецких водителей остановиться. К этому моменту подоспели и бронеавтомобили, так что, тщательно осмотрев все машины, немецких солдат разоружили и заставили ехать назад.