Перед нами сейчас стояли человек двадцать крепких и сбитых мужиков. Все отлеты, широкоплечие, толсторукие и поджарые. Моргун неплохо поработал над своими людьми.

Я мало знал про самого главаря банды кирпичного, но то, что мне было о нем известно, несомненно, выводило Моргуна рядя остальных многочисленных «авторитетов».

К слову, сам себя авторитетом он не считал, и всячески отрицал блатную романтику, тюремные понятия, и прочую, по его мнению, чушь. Моргун считал себя патриотом своей родины и яростно ненавидел все, что творилось сейчас в новой России. По иронии судьбы своими действиями он только раскручивал весь этот маховик бандитизма, который из года в год только набирал обороты.

Сложно сказать, что было в голове у самого Моргуна, но мне кажется, что это какая-то каша из все еще советского патриотизма, христианства, принципов здорового образа жизни, густо намешенной на том, что можно было бы назвать абсолютной верой в право сильного. Наверное, Моргун считал это своеобразной справедливостью. Кто силен, тот и прав. Ведь именно правом сильного пацаны с кирпичного пользовались, когда крышевали новоявленных бизнесменов промзоны.

Что ж, такие воззрения полностью соответствовали тому, что творилось сейчас в моей стране. И хоть я был не в восторге от всего этого, понимал, что тоже вынужден играть по этим правилам. Иногда, чтобы выжить и защитить своих, приходится делать то, что не нравится. В этом мы с Моргуном, пожалуй, были похожи. За одним только исключением. Ему, похоже, по большей части все нравилось.

В отличие от других ОПГ кирпичики не почти совались в широкую торговлю и услуги, а вотчиной их были в основном работяги, организовавшие свои небольшие узконаправленные бизнесы на останках Армавирской промзоны.

Пацаны с кирпичного трясли автомастеров, шиномонтажи, торгашей стройматериалами, и местные рабочие бригады шабаев. Хотя иногда они и предпринимали попытки пролезть вглубь города, но, будучи немногочисленными, мало что могли противопоставить крупным ОПГ Армавира. Хотя и старательно покусывали их жирные бока.

Стоит ли говорить, что остальные бандиты презирали Моргуна с его спортиками. Банда, в которой не было ни одного авторитета или коронованного вора в законе, слишком отличалась в их глазах от остальных. Моргун, конечно, призирал армавирских братков в ответ и считал, что развал страны советов — во многом вина таких, как они уродов, пустивших свои щупальца на местах.

Ни пацаны с кирпичного, ни остальные бандиты города, совершенно не задумывались о том, что являются, по сути, одним и тем же явлением, только чуть-чуть в другой упаковке. Для них различия были очевидны и слишком критичны.

Моргун подошел к БМВ, заговорил о чем-то с пленным Вадимом.

— Ниче, потерпишь, — ветер донес с их стороны голос Моргуна.

Потом главарь кирпичных сам затолкал выглядывающего наружу детектива обратно, закрыл за ним дверь.

Кирпичные с суровыми харями выстроились напротив нас. Никитина, напуганная и поникшая, смотрелась на фоне здоровяков инородно, словно синица, в стае ворон. Маленькая и пухленькая, она стояла в середины всей стены бандитов, нервно теребила маленькую сумочку.

— Притащили эту, — шепнул мне Женя. — Женщину. Видать, хотят, чтобы что-то рассказала.

— Да что она расскажет? — Сказал я. — Будет плакать по сынку. Короче, понятно.

— Что тебе понятно? — Заинтересовался Фима.

— Конструктивного разговора не получится. Моргун будет прессовать. Давить на эмоции. А у меня была надежда, что он и здесь будет вести себя хоть чуть-чуть не так, как другие братки. Ладно. Придется его к этому разговору подтолкнуть, да так, чтобы мы друг друга не постреляли.

— Мож, я поговорю? — Спросил Степаныч. — Ты посмотри, как Моргун на тебя вылупился. Сразу видно — не во что ни ставит. Видать, думает, ты сосунок какой-нибудь.

— Быстро передумает, — похолодел я голосом. — Ладно, мужики. Пойдем, но молчите. Я буду говорить. Степаныч, ты будь с остальными. Если ситуация накалится, поддержишь.

Степаныч покивал, а я, Женя и Фима выдвинулись к кирпичным. С их стороны пошел Моргун, Мухтар, и еще один жилистый, но широкоплечий мужчина, лет тридцати пяти, которого я не знал.

Мы стали друг напротив друга.

Моргун смотрел внимательно, и… не моргал, оценивал меня с ног до головы.

— Ты, что ли, Летов? — Спросил он басовито.

Главарь пацанов с кирпичного выглядел на удивление не главарь. Носил он простой спортивный костюм и крепкие берцы, видать, чтобы удобнее было добивать лежачих ногами. Крупный, но все же поджарый, он был мельче многих из своих подопечных, но стоило только глянуть в его суровое, будто бы высеченное изо льда лицо, сразу становилось понятно, кто тут главный.

Короткие черные волосы Моргуна были зализаны немного набок, трехдневная щетина синела на немного впалых щеках. На фоне щетины и какой-то бледноватой кожи бандита сильно выделялся грубый шрам, оставшийся от тяжело сросшийся в младенчестве заячьей губы. Небольшой нос, сломанный в драке, оставался чуть-чуть не семеричным. Красноречивее всего говорили о деятельности Моргунова сломанные уши, которые часто бывают у борцов.

Не было сомнений — этот человек предпочитает любому оружию собственные кулаки.

— Я думал, ты будешь покрупнее, — докончил Моргун.

— Зачем вы притащили женщину? — Кивнул я на побледневшую от страха Никитину.

Моргун угрожающие засопел.

— Когда я даю плотнику денег, я плачу ему, чтобы получить табурет. И получаю табурет. Когда даю слесарю денег, я хочу видеть нужную мне гайку. И получаю гайку. Получаю результат труда. Каков оказался результат труда этого твоего юриста-проходимца? От него нужно было, чтобы Никита был на свободе. Он на свободе? Нет. Значит, и работа не выполнена. Тогда за что ему платить? Справедливо будет, если он вернет деньги нам.

— Вам? — Нахмурился я. — Ему платила Никитина.

— Никитина взяла у нас триста долларов. Цену он такую, понимаешь ли, заломил, мошенник сраный. Вот из-за таких, как он, всяких юристов-экономистов, страна у нас в жопе сейчас.

— Из-за таких, как вы, — похолодел я тоном. — Людей, которые считают, что им все можно, только потому, что они сильней, страна не выберется из этого говна еще лет десять.

Бандюки, которые стояли по оба плеча от Моргуна, помрачнели. Сам он оставался холодным, словно глыба льда.

— А ты смелый, — хмыкнул он. — Не уж то правду о тебе шушукают? Ты прикончил Косого?

— Это к делу не относится.

— Жаль, — Моргун растянулся в неприятной улыбке. — Если бы это правда было так, я бы прям щас пожал тебе руку, Летов. Ну а если нет… Короче. Даю тебе три дня. Вернешь нам все до копейки. Не то, чтобы мне было жалко эти три сотни, просто дело принципа. Нет работы — нет денег.

— Денег не будет, — пожал я плечами.

— Это почему ж? — Хмыкнул Моргун.

— Потому что работа выполнена. Александр предупреждал мать вашего Никиты, что вытащить парня не получится. Ведь насколько я знаю, он и правда совершил разбойное нападение. Доказательств тому было предостаточно. Так что, скажите спасибо, что он сел только на три года.

— Вранье, — злобно вклинился Мухтар. — Адвокатишка говорил ей, что Кагарыча отпустят!

— О, Мухтар, — я сделал вид, что только что заметил бандита. — Рад, что ты пришел. А то было бы совсем скучно. А так, хоть повеселишь меня, да людей моих. Иной раз такое скажешь, что хоть стой, хоть падай.

Ехидничать подобным образом было рискованно, но если эти люди понимают только силу, должны видеть, что я их не боюсь. Тогда они, словно дикие звери, станут и сами вести себя осмотрительнее.

Мухтар набычился, но Моргун поднял мозолистую руку, дал ему команду успокоиться.

— Я не понял. У тебя че, к моему человеку какие-то претензии?

— К нему? Нет. Скорее к тебе, как к их, скажем так тренеру, — холодно проговорил я. — больно они у тебя не дисциплинированные. За словами не следят. Обзываются. Он за просто так Александра паносил последними словами. Это не дело. Некультурно.