Откашлявшись в кулак, я заговорил каким-то не своим голосом.

— Ты уже просила у меня покататься на этой машине.

Она смотрела на меня, ожидая продолжения. Может, что-то помнила, а может просто хотела получить ответы.

— Марьян, давай сядем…

Василевская стояла со стороны водителя, потому села за руль, а я на пассажирское сиденье. Находясь в салоне этой тачки, я почему-то чувствовал себя спокойней. Дождавшись, когда она повернется ко мне, я с выдохом сказал:

— Ты рассказывала, что однажды пошла на вечеринку, напилась и переспала с парнем…

— И-и-и?

У нее задрожал голос, а на меня накатывала паника. Я мысленно пытался вытащить себя за голову из этого болота, потому что устал от него. Ложь становилась все больше с каждым днем, питаясь временем и эмоциями, которые мне уже были в тягость.

— Так вот, этим парнем был я, — я перешел на шепот. Такой тихий, что даже не знал, услышала она меня или я произнес это в своей голове.

Пронзительность ее взгляда застала меня врасплох. Я ожидал, что она ударит меня или выбежит из машины, но она продолжала сидеть. Потому я заговорил дальше:

— В том доме мы столкнулись в ванной, я приводил себя в порядок после… после драки, а ты едва стояла на ногах. Я повез тебя домой, но по дороге ты как будто оклемалась и протрезвела.

— Мы сидели у того оврага… — она шмыгнула носом. Я по-настоящему запаниковал, когда увидел, что она плачет.

— Да, мы проболтали часа два, а потом я привез тебя, и мы оказались у тебя в комнате и… черт! Я должен был с самого начала тебе рассказать!

Я потер затылок и ноющие мышцы шеи, чувствуя прилив негодования и злобы на самого себя. Зачем я ломал комедию каждый раз, когда мы устраивали факультатив? Чем я отличаюсь от всех этих мудаков, которые пользуются девичьей доверчивостью и наивностью?

Марьяна смахнула слезы краем рукава, ее несчастный вид растерзал меня на хрен. В клочья!

— Цветочек… — я пытался найти правильные слова, но не мог, пялился на нее с отчаянным желанием обнять. — Пожалуйста, не плачь.

— Не могу, — всхлипнула она, борясь со слезами. Я осторожно протянул руку, боясь, что она отпрянет от меня, но она этого не сделала. Тогда я аккуратно коснулся ее мокрой щеки и поймал слезинку, которая покатилась между моими пальцами. — Мой разум сводит меня с ума! Я помню все до мелочей из того дня, когда… — громкий всхлип, — когда погибли мои мама и папа. Взрывы, скрежет металла, запах гари, крики людей и звук сирены в ушах стоит каждую ночь! Почему я помню это? Но я не помню ничего из нашей ночи. Ничего!

У меня защипало в глазах. Ком стоял в горле такой, что больно было дышать. Я так хотел помочь, а собственное бессилие сводило с ума.

— Иди ко мне, — прошептал я, притягивая ее на себя за руку.

Сердце лихорадочно застучало, когда она податливо перелезла через консоль и села на меня сверху. Я отодвинул кресло и, обняв ее, прижал к своей груди.

— Мне жаль, что я ничего не помню! Но я рада, что это был ты! — проревела она в мое плечо. — Теперь я, хотя бы знаю, что это не какой-то урод, который пользуется девушками и кидает их, не оставляя даже записки.

— Если это камень в мой огород, то я оставлял.

— Серьезно?

— Да, на одном из твоих цветных стикеров, что-то вроде «Прости, что не стал будить, мне нужно срочно бежать» и свой номер.

— И где эта записка? Я ничего не видела.

Кажется, этот разговор здорово отвлек ее от рыданий, я воспрял духом:

— А черт ее знает! Спроси у малышек Даниловых, или у их родителей, да хоть у кота! У тебя там вообще не комната, а гребанный проходной двор!

Марьяна засмеялась сквозь плачь и поднялась, чтобы посмотреть на меня. Я продолжил аккуратно смахивать ее слезы, которые теперь лились уже не так часто.

— Когда я понял, что звонка от тебя не дождусь, подошел к тебе сам, но ты меня здорово отшила.

— Я этого не помню, — шмыгнула она носом. — Я тогда себя так презирала за то, что переспала с кем-то по жесткой пьянке.

— Во второй половине вечера, ты была в отличной форме, поверь, — мягко улыбнулся я. — Не страдаю сомнофилией или чем-то вроде этого.

— Почему я не помню тебя потом? Да, я припоминаю, что ко мне кто-то подкатывал, но я даже не смотрела, кто именно. Мне было плевать.

— Ну, так этим приставучим кем-то был я.

Марьяна заключила мое лицо в ладони и серьезно посмотрела в глаза. Я до сих пор не мог поверить, что она отреагировала на этот разговор именно так, в своем стиле. Понимающая Марьяна со своей собственной логикой и необычным видением этого мира. Почему она не надавала мне пощечин — ума не приложу.

— О, ты же тогда не знал, что я тебя не помню! — вдруг осознала она и в порыве чувств чмокнула меня в губы. Я ощутил вкус ее слез, хотел зацеловать все ее заплаканное, милое лицо. — Мне так жаль. Если бы я тебя помнила, все было бы по-другому. Я бы никогда тебя не продинамила.

— А мне жаль, что этот разговор состоялся только сейчас. Сначала я сам был в шоке, когда узнал, что ты на самом деле меня не помнишь, а потом… — с тяжелым вздохом, я махнул рукой. — Хотя, проехали, мне нет оправданья.

Марьяна смотрела на меня с нежной улыбкой, сияющим, все еще блестящим от слез взглядом:

— Ты походу не догоняешь, что я сейчас чувствую?

Я помотал головой:

— Злость?

— Ботаники и правда порой тупят, — снисходительно вздохнула она.

— Просвети меня.

— Помимо всего прочего, если отбросить все чувства, которые к этому еще примешаны… Никит, я сейчас очень счастлива! Ты был моим первым. Я знаю, какой ты. Ты бы никогда не обидел меня, и теперь я только догадываюсь, каким чудесным был первый раз… А, кстати, каким он был?

— Чудесным, — улыбнулся я, говоря совершенно искренне.

— А поподробнее? А то я, знаешь, что-то запамятовала… — теперь она шутит.

— Помимо некоторых неловких моментов… — я состроил гримасу, а она хихикнула, — и помимо моей разбитой губы, из-за которой я не мог тебя даже поцеловать… Все прошло и правда идеально.

— А я тоже так сказала?

— Да, цветочек, слово в слово.

— А что за неловкие моменты? Расскажи.

Она смотрела на меня как на Санту, который собирается вручить ей подарок за хорошее поведение.

— Ну, я слегка запаниковал в момент, когда сделал тебе больно.

— Ты сделал мне больно? Ни за что не поверю! Как?

— Ну, Марьян, как… — я приподнял бедра, толкнувшись в нее, изображая проникновение во время секса. — Так!

— О, ясно… и мне типа было сильно больно?

— Я так понял, что да.

— Ну… не удивительно, — она опять лукаво улыбнулась, — ты не маленький, Никит.

— Именно так ты тогда и сказала.

Она еще шире улыбнулась.

— В общем, не считая этого, и пары дурацких моментов, когда мы понятия не имели что делать… все прошло и правда шикарно!

— А я тогда кончила?

— От самого… хм, процесса — нет, но от того, что было до него — да.

— Не удивлена, ты же… все что ты делаешь со мной капец как офигенно!

— Потому что ты сама меня этому научила.

— Что-что?

Ну, вот, теперь она узнает, кто та самая женщина, которая меня поднатаскала, как доставлять ей удовольствие.

— Это ты, цветочек, — я оставил легкий поцелуй на кончике ее соленого носа. — Мы до самого утра изучали друг друга, узнавали предпочтения и чувствительные зоны.

— То есть… — она моргнула, оправляясь от шока. — Все то, что ты делал со мной, ты делал это не первый раз?

— Нет, не первый.

— А как же слова «хочу кое-что попробовать»?

— Попробовать повторить все в точности, как тогда, чтобы ты вспомнила.

— Охренеть!

— Прости.

— За что ты просишь прощения? За мои улетные оргазмы?

— Нет, за это я бы вряд ли стал извиняться, — улыбнулся я.

— А что мы делали? — она снова выглядела взволнованной. — Минет был?

Я кивнул.

— Так вот откуда у меня это ощущение, будто я знала, что делать!

— А вот это мое любимое с языком и пальцами?