— Не знаю.

— О нет, — Вера всплеснула рука, выпучив глаза, — только не говори, что вы расстались, — я в ответ только пожала плечами, воспроизводя в голове текст его сообщения.

— Это худшая новость за все время. Хуже только то, что мама не разрешила мне бросить художественную школу.

— И правильно сделала.

— Тогда я запрещаю тебе бросать этого парня, — заявила она, гордо вздернув подбородок и сложив руки на груди.

— Если бы все было так просто.

— И из-за чего вы расстались? Если ты здесь, не в слезах, без вещей и криков, что твоей жизни конец, то это не из-за того, что кто-то узнал и тебя отчислили. Значит, это какая-то тупость.

— Не знаю, он просто пришел и сказал, что нам нужно все прекратить.

— А причина?

— Изи, так нельзя, — перековеркала я, рассмеявшись из-за своего же поведения. Вера с серьезным лицом нависла надо мной, будто собиралась хорошенько треснуть.

— И ты не стала выяснять реальную причину? — я отрицательно покачала головой, — Мда, Изи…

— А что, мне нужно бегать за ним и умолять, чтобы он все объяснил?!

— Ты права, — прошептала Вера, мгновенно сдавшись, легла рядом, тоже уставившись в потолок. — Он показался мне классным.

— Мне тоже.

— Он что-нибудь писал после?

— Да.

— Что?

— Что хочет все вернуть, и если мое желание совпадает с его, то я должна прийти в парк сегодня вечером.

— И ты молчала? — воскликнула сестра, тут же подорвавшись и снова нависнув надо мной, — ты пойдешь?

— Нет.

— Почему?

— Поздно, я не хочу все возвращать, это слишком рискованно. Сама представь, что со мной будет, если об этом узнает кто-то кроме тех, кто уже знает.

— А кто еще знает? — я многозначительно глянула на сестру, которая устало закатила глаза.

— Твои подруги? О боги, Изи, у меня нет слов, — простонала девушка, обессиленно упав на кровать. Я усмехнулась. — нет, несколько все-таки есть. Ты должна пойти в парк и все выяснить! Можешь даже ничего не возвращать, а съездить ему по физиономии.

— А смысл?

— Я не буду даже говорить о твоем счастливом и помятом видке в то утро, Изи, — серьезно заметила Вера. — И о его улыбке при виде тебя, и о том поцелуе, и о том, как вы прощались…

— Ты подглядывала?! — воскликнула я.

— Больно надо, вас было слышно, а еще вы не особо прятались, а уши затыкать я не привыкла, — как ни в чем не бывало ответила сестра, а затем продолжила: — так вот, почему ты не подумала о том, что нужно было спросить? Почему вы нормально не поговорили? Ты не думала, что о вас узнал кто-то еще? — закидывала вопросами Вера, а мне становилось смешно от абсурдности ситуации.

— Ну он бы ведь сказал, если бы кто-то узнал, разве нет?

— О, конечно, и ты бы ведь даже не говорила о том, что вам просто нужно стать осторожнее и осмотрительнее? — саркастично заметила сестра, опуская на меня чувство такой непроходимой тупости, что я почувствовала себя младше, чем она. — Не знаю, о чем он думал, и в любой другой ситуации, я бы сказала, что он идиот и не заслуживает тебя, но вся ваша история сама по себе непонятная и странная, и вряд ли подчиняется обычным законам по типу “ушел, значит, я не нужна”. Все эти тайны и интриги тоже нужно брать во внимание, Изи, — она все говорила и говорила, осыпая меня фактами с головы до ног, а я могла только лежать и слушать, чувствуя, как сильно все мои мысли тянулись к тому, чтобы прийти в этот парк вечером. Может быть, доказать самой себе, что рождественское чудо все-таки существует, и оно заключено в людях вокруг нас. Может быть, чтобы дать самой себе еще раз ощутить этих бабочек в животе и согревающий взгляд голубых глаз. Или вовсе разочароваться.

— Ты права, — проговорила я, поднимаясь с кровати. Вера удивленно подняла брови, будто не ожидала такой быстрой реакции.

— И ты поедешь? — я кивнула, — не сомневалась в твоем благоразумии. — скептически проговорила сестра, а затем, осмотрев меня, дополнила: — и чего сидишь? Не успеешь же! Сегодня, конечно, Рождество, но у него на чудеса всякие тоже лимит есть.

Я рассмеялась, притягивая заворчавшую сестру в объятия.

— Признайся, ты подрабатываешь эльфом.

— Ага, тем, что хлещет виски и ворчит на всех.

— Очень похоже, — усмехнулась я, а затем Вера буквально спихнула меня с кровати на пол, при этом старательно изображая милую улыбку, выходило не очень, потому что ухмылка так и просилась наружу.

— Объяснить все родителям?

— Уж будь добра, только без подробностей.

— Это без тех, из-за которых он выходил из твоей спальни? — она поиграла бровями, снова вызывая волну смеха. Я покачала головой, а затем, наспех попрощавшись с родителями, спихнула объяснения на сестру и, написав Ротчестеру короткое “я приду”, вылетела из дома, садясь в такси.

На улице уже стемнело, заставляя теряться во времени и постоянно косить глаза на часы. Такси, как назло, ехало так медленно, что я почти каждую минуту включала экран, чтобы еще раз посчитать, сколько десятков минут осталось до семи. И с каждым подсчетом их становилось все меньше, запуская стойкое ощущение, что я не успею. И я надеялась, что он тоже опоздает, потому что, словно проверяя мои намерения или нервы, связь пропала, превращая телефон в бесполезный кусок металла, а меня в комок нервного возбуждения, постукивающего по экрану.

И, как я и думала, машина остановилась в нужном районе, на десять минут позже, чем нужно. Я расплатилась с седовласым мужчиной за рулем, пожелала ему счастливого Рождества и вылетела из машины, быстрым шагом двинувшись в сторону входа в парк.

Сердце бешено колотилось в груди, отстукивая почти каждый мой шаг. Дыхание сбивалось, а мне хотелось расплакаться от всех нахлынувших чувств разом. Я сомневалась, соглашалась, порывалась развернуться и уйти, останавливалась, затем снова продолжала переставлять ноги. Надеялась, что он никуда не ушел, что он увидел мое сообщение, что дождался и что вообще пришел. Но все это вновь рассыпалось карточным домиком под дуновением ветра. Рядом с едва виднеющимися снежными ангелами никого не оказалось. Только два затоптанных силуэта, так четко отражающих то, что сейчас между нами осталось. Пустая скамейка, олицетворяющая то, что оказалось у меня в груди.

Он не пришел, и от этого становилось горько, заставляя чувствовать себя просто непроходимой, наивной дурой. И сколько раз мне нужно было обжигаться, чтобы понять, что ничего хорошего от этих чувств не будет? Сколько еще раз жизнь должна ударять меня лицом о землю, чтобы я поняла, что чудес не бывает?

Это было худшее Рождество из всех, что мне доводилось встречать, потому что именно в этот день, сегодня, я потеряла веру в чудеса и любовь.

***

Отец, мягко говоря, удивился моему появлению в дверях кухни утром. Кажется, мама ничего не рассказала ему про вчерашний вечер и свои открытия, за что я был безмерно ей благодарен. Он лишь поднял брови, пожелал доброго утра и, забрав чашку кофе, спрятался в гостиной с утренней газетой, как делал каждый раз, когда мама заканчивала свой завтрак. Это было одной из традиций их семейной жизни: они всегда вместе завтракали и ужинали. Встречали и провожали день. Всегда вместе, исключение составляли лишь командировки.

Я же половину ночи, а затем и весь день проверял телефон, надеясь, что она ответит. Каждое уведомление заставляло вздрагивать и мгновенно тянуться к телефону, за что несколько раз я ловил на себе возмущенный взгляд отца и почему-то радостный взгляд мамы. Это было хуже пытки, но раз за разом я читал все сообщения, обновлял мессенджер. А затем телефон просто замолчал, давая понять, что все, правда, кончено. Слишком поздно мудрый совет пришел в мою жизнь. Слишком поздно, чтобы в глазах Изабеллы выглядеть тем, кем я выглядел до этого. И если она считала меня самым настоящим говнюком, то я на сто процентов был с ней согласен.

Ни вкусный ужин, ни отец, даже не касающийся опасных тем, не пускали ощущение праздника в голову. Я был готов бросить все и поехать к ней, пусть хоть на коленях вымаливая прощение. Да, и я бы даже испортил дорогущий и любимый костюм, встав на колени, лишь бы она снова посмотрела на меня тем взглядом, от которого внутри строились целые города, и желание видеть ее улыбку как можно чаще распространялось с огромной скоростью. И осознание того, что я сам все испортил, делало только хуже, заставляя ковыряться вилкой в тарелке. Аппетита не было, как и желания участвовать в непринужденном разговоре за столом.