В лабораторию врывается Ломакин. Судорожно открывает шоколадку укладывает её перед медузой, подлетает ко мне и хватает за шиворот.

— Что?

— Серёжа, бежим. Взрыв на заводе. Много пострадавших. Там дети. Скорее!

— Ё-моё! Бежим.

— Деточка, — наклоняется к медузе профессор. — Сиди здесь. Мы скоро вернёмся. Серёжа. Быстрее!

Два часа спустя. Лазаревск. Влад.

Отпуск прерывает известие о том что рванул завод расположенный на территории НИИ. За нами через портал прибыл Эларис и прямо с пляжа перенёс в Лазаревск, к заводу. Где вовсю кипела работа. Бригады пожарных, боролись с огнём и вытаскивали из здания людей. Врачи принимали их, одним оказывали помощь, других увозили в больницы

— Что же здесь случилось? Серафина, Маруся, ищите следы. Маришка, помогай раненым. Роза, Белка… Осмотритесь сверху. О, Горчаков. Денис, что за хрень здесь творится?

— Похоже теракт, — вытирая платком покрытую сажей лысину бормочет Горчаков. — По свидетельствам выживших в восточном крыле произошла серия взрывов. Фасовочные и упаковочные цеха уничтожены. Две лаборатории из шести разрушенны.

— Так там же больше нет нихрена. Персонала минимум…

— Персонала минимум, — перебивает меня Горчаков. — С этим не спорю. Цеха и лаборатории особой ценности не представляют. Но цель… Боюсь что уничтожить хотели не завод, а…

— Кого?

— Наших детей, — глядя мне в глаза бледнеет Горчаков. — Сегодня, именно в этом крыле, четыре класса находились на экскурсии. Два шестых, два пятых.

— Погибших много? — осознавая весь ужас ситуации спрашиваю.

— К счастью нет. Дети хоть и ранены, но относительно легко. Учительница пятого «А» сильнее всех пострадала. Закрыла детей от взрыва. Её нашпиговало осколками арданиума. Перебило позвоночник, посекло ноги. Она на руках ползла, детей выводила. Без неё сгорели бы… Влад, когда я эти сволочей найду, я с них сто шкур спущу. Я закон нарушу, но за это я их уничтожу. Влад…

— Работаем.

Маришка уходит помогать раненым. Горчаков гоняет своих. Однако всё там же и заканчивается. Маруська и Серафина притаскивают четверых. Двоих рабочих, милиционера и обычного гражданского.

— Ну и что за черти?

— Агенты Белого Братства, — кивает Серафина. — Решили уничтожить выродков. Твари…

Четвёрка, пребывающая явно не в себе, резко встают на колени, закладывают руки за головы и поднимают головы.

— Кто главный? — выращивая на пальцах когти спрашиваю. — Говорите!

— Они не скажут, — качает головой Серафина. — Они из разных ячеек. Друг друга до сегодняшнего дня не знали. Кто главный им не известно. Всё просто. Водитель получил инструкции, милиционер помог проникнуть на территорию. Рабочие установили бомбы. После взрывов побежали в точку сбору. Они сами не знают что ожидало их.

— Что вами движет? — подходя к пленным спрашиваю. — За что сражаетесь?

— За идею, — с ненавистью глядя на меня говорит первый. — Вы уродуете наш народ, извращаете. Вы превратили людей в чудовищ. Развратили их вводом указа о многожёнстве. Теперь вы плодите выродков.

— Фашист…

— Вы хуже! Мы хотя бы люди. А вы, твари…

— Горчаков, — подзываю к себе Дениса. — Этих мразей под арест. Их семьи, друзей, знакомых, всех в КГБ и допросить с пристрастием. А вы… За такое, я объявляю вам войну. Жалеть не буду. Хотел убить наших детей, скоро вы будете смотреть как я убиваю ваших.

Лица террористов вытягиваются. Все они наконец-то осознают во что вляпались и начинают кричать.

— Вам это не поможет, — улыбаясь киваю. — Не кричите так. И к жалости моей не взывайте. По отношению к вам, её у меня нет. Аха-ха-ха! За работу.

Следующий день. Лазаревск. Больница. Отделение реанимации. Влад.

— Странная история получается, — ворчит Маришка. — Совсем непонятная.

— Любимая, можно больше конкретики?

— Да сколько угодно, Владик. Только… Вот смотри. Пациент. Кошка Татьяна Ивановна. Двадцать два года. Учительница. Никаких отклонений в плане здоровья. Способности — сирена. Внушает голосом. Многие учителя так могут. Не суть… Так вот. Никаких особенных мутаций не было. А сейчас есть. То есть совсем недавно начали появляться.

— Это как?

— А вот так, — разводит руками Маришка. — Осколки превратили спинной мозг и позвоночник Татьяны в кашу. Два пробили левое лёгкое, один разделил на пополам левую почку. Шестьдесят восемь застряли в рёбрах, мышцах спины, ягодицах, бёдрах. Она должна была умереть, такие раны несовместимы с жизнью, даже для современных людей. Да она от болевого шока могла погибнуть. Но это не всё… Два осколка попали в голову. Пока что, пока она выводила детей, осколки срослись с ней, так же как у Лазарева. Но эффект другой. Она не сможет управлять арданиумом. Она вообще ничего нового не сможет.

— Она хотя бы жить сможет?

— Да, повреждения я устранила, позвоночник восстановила, спинной мозг, тут сложнее. Её спинной мозг это смесь нейронов и арданиумных нитей, которые неизвестно как и почему вдруг выросли. Как будто арданиум решил помочь, а потом взял и заменил собой отсутствующее, усилил имеющееся и… Подвижность вернётся. Но… Осколки превратились в нити срослись с нервами, те что попали в голову разрослись и слились с головным мозгом. Удалить их даже я не смогу. Это невозможно, они теперь часть её. И тут… Начнём с её глаз. Радужки, они содержат столько арданиума, что на десятерых хватит. Что это даёт не ясно. Кроме того что глаза в произвольном порядке меняют цвет, никаких эффектов это не производит. А вот те что в позвоночнике… Они неизвестным нам образом вырабатывают странное излучение. Из-за них, этих нитей, девушка создаёт вокруг себя энергетическое поле. Отталкивающее. Находится рядом с ней невозможно. Люди, приближающиеся ближе чем на пять сантиметров сознание теряют. Те кто посильнее с криками убегают, потом рассказывают что им вдруг стало очень страшно. А прикосновение… Оно вызывает отвращение. Я не могу понять зачем и как это получилось. У меня нет объяснений. Никакой логики я не вижу.

— У всего есть предназначение, — вещает Серафина. — Ничего просто так не происходит. У всего есть какой-то смысл.

— Это понятно, — почесав нос вздыхает Маришка. — Но не будем о сложных материях, я в этом не сильно. Что дальше? Девушке двадцать два. Она молодая, красивая. Как она будет жить? К ней же не то что прикоснуться, к ней подойти невозможно. Даже мне сложно, а я совсем не человек.

— Я помогу, — кивает Серафина. — Всё будет хорошо. Я о ней позабочусь.

Снова что-то знает, но по глазам вижу — не скажет. Ладно… Она у нас самая умная, ей виднее.