Над местом взрыва, быстро поднимается светящееся фиолетовым грибовидное облако. Состоящее из пепла, дыма и кристаллизующихся паров арданиума.

Облако вспыхивает, во все стороны расходится волна энергии. От страшного взрыва, земля начинает дрожать, расходится глубокими трещинами, но вдруг успокаивается. Однако с высоты можно увидеть что это затишье перед бурей. В нескольких десятков километрах от берега, в воде, одна за другой вспыхивают фиолетовые звёзды. Втягивая в себя воду создают огромные воронки, одновременно светятся ярче и почему-то все вместе взрываются. Ударная волна разносит прибрежные города. Расширяющиеся купола плазмы испепеляющие всю материю, накрывают огромную площадь, до дна испаряют воду, плавят дно и задевают сушу сжигая побережье и превращая его в стекло. И тут же всё накрывает огромное цунами буквально смывая с большей части островов всё до скального основания. Чудовищное по силе землетрясение разрушает всё что осталось. Суша трескается, на поверхность вытекают реки лавы. Оживают вулканы многие из которых взрываются. Часть самого большого острова и множество маленьких уходят под воду.

Так, прекращает своё существование государство всецело поддерживающее фашистскую Германию. А вместе с ним, прекращает своё существование мощная группировка вражеских войск. Конечно, цунами дойдут и до союза, но в этом случае они помогут и уничтожат захваченные города…

Сутки спустя. Западный фронт. Маршал Быстрицкий.

Ситуация на фронте, снова скатилась в уныние. Виной тому, что неудивительно стал Владислав. Ни с того ни с сего он начал нервничать, прислушиваться. После взял контейнер, позвал с собой Лазарева, ушёл подальше от позиций и сев на холмик начал есть уран и кристаллы. Повешал на шею странные ожерелья и каждые полчаса просил принести ему еду, металлы и спирт. При этом начал меняться, как будто высыхал. Несмотря на то что ел как не в себя, с каждым часом становился всё тоньше и тоньше.

Глаза погасли и ввалились. Волосы выпали, руки ещё сильнее удлинились, спина сгорбилась. Закончилось всё сутки назад глубокой комой.

Как помочь, даже Лазарев с Ломакиным и Маришка не понимали. Уран хоть и оставался, Влад не мог съесть ни кусочка. Фиолетовые кристаллы, которыми Лазарев и Лариска обкладывали Влада, быстро прекращали светиться, теряли цвет и рассыпались.

Начмед разводил руками, бойцы лезли узнать что с их командиром и хотели хоть как-нибудь помочь. И наконец, когда профессор Ломакин собрался поставить укол, Влад взял и оброс металлической оболочкой. Чем-то вроде кокона, который Ломакин и Маришка запретили вскрывать.

Теперь вот сидим, ждём новостей. Ломакин и Лазарев дежурят у кокона и допрашивают заплаканных Спичкиных. Солдаты мрачно бродят по позициям и достают меня вопросами.

Я же, сижу в блиндаже, смотрю на мрачного Горчакова и понимаю что если Влад не оправится, никакого наступления может не быть. Без Константинова, ничего не выйдет. Спичкины как они сами говорят потеряли семьдесят процентов сил. Осип/Ломакин жалуется на плохое самочувствие. Маришка с постоянством растекается лужей. Бодрячком держатся только Лазарев, который сей процесс изучает и Лариска, которая ему в этом активно помогает.

— Ну и что, Максим Иваныч, — закуривая уже седьмую по счёту сигарету начинает Горчаков. — Что делать будем?

— Влад выживет.

— Я не об этом, — морщится Горчаков. — Что начальству докладывать будем? Вернее как будем оправдываться? В ставку уже доложили. Пока Влад болеет, приедут люди с большими как у тебя звёздами на погонах и десять шкур с нас спустят.

— Не спустят. А пока едут Константинов в себя придёт и…

— Товарищ маршал! — залетает в блиндаж Савин. — Товарищ маршал, включайте радио. Обещают хорошие новости!

— Вася, блядь! Хоть каплю уважения имей. Перед тобой два офицера, а ты вваливаешься как лошадь. Языка постучать нет?

— Виноват, — широко улыбается Савин.

— Иди отсюда, — включая радио вздыхаю.

Сидим, слушаем шипение. Савин никуда не уходит, топчется у дверей и явно хочет спросить про Влада, но не решается. Знает, что я его матом пошлю, потому как довели уже.

Радио трещит, пикает. Все тут же замираем, пододвигаемся ближе, и тут…

— От Советского информбюро. Сутки назад, усилиями бойцов восточного фронта, объединённый англо-японский флот был уничтожен. Японские острова, также подверглись уничтожению. Войска под руководством маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского, переходят к добиванию разрозненных групп вражеских солдат. Отличившиеся, блестяще выполнившие приказ лейтенанты: Преображенская, Белкина и Макаров, приставлены к наградам. Товарищи… Товарищи! Восточного фронта больше нет! Ура!

На улице слышны радостные крики и визг девушек. Савин прыгая на месте машет руками. Горчаков, даже не пытаясь сдерживаться смеётся. Крик на улице повторятся, но звучит теперь громче. В блиндаж едва переставляя ноги заходит Влад, заволакивает за собой часть коленвала. Садится и начинает есть. Пачкает лицо мазутом, чешет лысую голову где быстро отрастают волосы, полнеет… Самое главное — его глаза снова начинают светиться.

— Фух, молодцы девчонки.

— Ага, чуть не убили меня, — качает головой Влад. Встаёт, с хрустом выпрямляет спину, укорачивает руки, потягивается и садится: — Вы чего?

— Мы уже думали что потеряли тебя. Слишком плохо выглядел.

— А вам Лазарев не сказал? — удивляется Влад. — Вот распиздяй. Опять забыл. Короче… Пожалуйста, извините. Суть вот в чём. Я глава семьи. Большую часть энергии девчонки получают от меня. Я не знаю как это происходит, но это происходит. Ну и, Серафина с Белкой разошлись. Вот и вытянули из меня почти всё. Благо вовремя остановились. А где все?

— Ох и напугал ты нас.

— Не время бояться, товарищ маршал. Нам наступать нужно. В этом году, хочу закончить войну. Закончить установкой флага на руинах Вашингтона.

— А Берлин? — спрашивает Горчаков.

— А Берлина не будет, — злобно улыбается Влад. — Вообще.

Глядя на него, иногда кажется, что он настоящее зло. И, возможно, он таковым и является. Но зло он наше.

То же время. Южный фронт. Роза.

— Х-х-хы! — потирая руки выдаю. — Ну что, товарищи. Дела идут в гору.

Дела и правда идут в гору. Вот только Морозова, Конев, несколько офицеров и сидящий на стуле с кляпом во рту американский полковник, от новостей по радио немножко так охренели и выпали в осадок.

Совсем чуть-чуть. Так что глаза стали как у анимешек.

— Понимаю, я тоже удивлена. Но мои сёстры по другому сработать не могли. Теперь ты, демократ. Сейчас я вытащу кляп и ты нам на русском всё расскажешь. Моя подруга, вот эта милая девушка, подтвердит врёшь ты или нет. А если соврёшь, я разрешу ей выпотрошить твой разум. Мы в любом случае всё узнаем. Вопрос лишь в том, останешься ли ты в живых. Говорить будем?

Выдёргиваю кляп, для большей надёжности отвешиваю полковнику подзатыльник, обхожу, наклоняюсь, заглядываю в глаза…

— Слушай сюда, сука. Если надеешься на снисхождение или жалость, то зря. Меня твои немецкие друзья в барокамере запытали. У меня нет принципов. А чтобы тебе было легче…