Панама эта, носимая им зимой и летом, послужила впоследствии основанием для возникновения самой яркой и самой популярной клички в жизни Ширшика: все знакомые в нашем районе стали звать его МУХОМОР.
Но это было потом, а тогда мы просто загуляли. Сильно. Не по-детски. На третий день мы вызвонили «неформальную» художницу по имени Галя и по фамилии Боганова (очень хотелось на нее посмотреть) и приступили к доскональному изучению личностных перемен, произошедших с Ширшиком-Дыбенко-Мухомором за минувшие полгода.
А перемены были, и весьма существенные: он влюбился.
Влюбился Мухомор в поэзию Александра Александровича Блока.
Влюбленность эта имела почти патологический характер. Он выучил все стихи из моего двухтомника наизусть и даже мог цитировать целые предложения из писем и критических статей.
Я сам люблю Блока.
Но чтобы вот так – наизусть да еще в таком неимоверном количестве…
Зависть моя не имела границ.
Несмотря на душившую меня «жабу», слушал я его очень внимательно. Знаете, бытует такое мнение, что артисты читают стихи ПРАВИЛЬНО, а поэты читают так, как их НУЖНО читать. Мухомор не был ни артистом, ни, слава богу, поэтом, потому чтение его походило на что-то среднее между «правильным» и «нужным»…
Впечатление было охуительное. После зацитированных до метафорических дыр духов и туманов «Незнакомки»
стремительно и неизбежно,
почти без всякой паузы
прямо передо мной,
выныривая из едкого дыма тлеющей у меня под носом сигареты,
возникали
«Елагин мост
и два огня»,
где «две тени, слитых в поцелуе,
неслись у полости саней», и тут же,
без остановки,
появлялся
из нагроможденья
плохо освещенных храмовых колонн
отрок, зажигающий свечи и
медленно уходящий на задний план,
уступая место
девочке,
которая, – помните? -
«пела в церковном хоре
о всех погибших
в чужом краю»…
…и мой заставленный пустыми банками из-под консервированного минтая и засыпанный хлебными крошками кухонный стол
мистическим образом
преображается
в залитую липким кабацким вином
стихотворную поверхность:
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё равно.
Вон счастие мое – на тройке
В сребристый дым унесено…
И там, где только что проступала «вселенная пустая», глядящая в нас мраком глаз, повинуясь безудержному порыву фантазии и глуховатому голосу Мухомора, на нас с Галей обрушивалась «фирменная» блоковская метель, в самой глубине которой таинственно мерцала отравленная шпага Лаэрта и мелькали разноцветные цыганские юбки стремительно убегающей в предрассветный сумрак Кармен.
Эстетика поэзии Блока, виртуозно озвученная Мухомором, была совершено нестерпима.
Я, чтобы как-то смягчить, разбавить ее воздействие, пытался делать замечания, возражал:
– «На кресло у огня уселся гость устало,
И пес у ног его разлегся на ковер.
Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?
Пред Гением Судьбы пора смириться, сÖр».
– Ну что это за СЁР такой? Во дает Сан Саныч! Хотя оно и понятно: «ковер» и «сэр» особо не зарифмуешь…
Или после:
– «Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи».
– Северянин какой-то в одном флаконе с Вертинским…
Все это выглядело как-то бледно и неубедительно.
Гораздо серьезней были замечания и откровенные придирки со стороны Гали Богановой, никакой литературно-критической ценности, впрочем, не имевшие…
Галя являлась художницей лишь отчасти. Она совсем недавно закончила какой-то «текстильно-вышивальный» техникум и, выйдя оттуда дипломированным дизайнером по одежде, пыталась позиционировать себя прежде всего как любительница литературы вообще, и поэзии Сергея Александровича Есенина в частности.
Поэзия Блока и поэзия Есенина соотносятся друг с другом, как бескрайнее небо, усыпанное огромными ледяными звездами, и полоска земли, вспаханная под озимые на краю оврага, где два дня назад местные мужики устроили пьяную драку с поножовщиной из-за несправедливо, на их взгляд, проложенной межи.
Блок – это космос, вселенная, охваченная резким и пронизывающим снежным ветром, под порывами которого качается исполненный высочайшего философского значения тусклый околоаптечный фонарь. Есенин же – это районный краеведческий музей, где среди пустых водочных бутылок и выцветших фотографий, за рядами выставленных на всеобщее обозрение кокошников и косовороток валяется в темном углу забытый финский нож и поблескивает над входной дверью криво прибитая на счастье подкова.
Галя читала Есенина по книжке. Это обстоятельство в сочетании с ее внешностью – низкорослая полная девушка с массивной задней частью, крупными ляжками и круглым лицом, – на фоне гладкой, почти без запинки, декламации Мухомора делало ее подачу есенинского текста серой и маловпечатляющей. Тем более что женщина, читающая чужие стихи, уместна, в моем понимании, только на новогоднем детском утреннике, скачущая в костюме Зайки-однояйки или Хрюши-отхерауши, с обязательным появлением по ходу пьесы поддатого деда Мороза и не отошедшей «после вчерашнего» бледно-зеленой Снегурочки.
В общем, имажинист и почвенник Есенин сильно проигрывал символисту и мистику Блоку.
Прочитанный мной «Черный человек» на Мухомора впечатления не произвел.
Зато Галя стала подсаживаться ко мне все ближе и ближе, предупредительно (слишком предупредительно) пододвигала ко мне пепельницу, да и вообще всяческие оказывала мне скрытые (и не очень) знаки своего странноватого женского внимания.
Порочная мысль отодрать Галю, объединившись с Мухомором, посетила меня на третью неделю нашего знакомства. Мухомор, правда, на первых порах отнекивался и сопротивлялся, говорил, что она толстая и страшная, но… чего только не сделаешь исходя из чисто гуманистических соображений.
Сразу хочу заметить: групповой секс, вопреки весьма распространенному мнению
(– Люблю, групповуху!
– Почему?
– Можно сачкануть…), – дело сложное, ответственное и требующее не только полнейшей физической отдачи от всех участников, но и полной согласованности и единодушия внутри, так сказать, задействованного коллектива.
Тут не сачканешь.
Но дело даже не в этом: чтобы получить от группенсекса ИСТИННОЕ удовольствие, необходимо подготовиться персонально, т.е. настроить себя на совершенно особый, альтруистический лад, плохо совместимый в человеческом сознании с нашим собственническим и крайне эгоцентричным образом мышления.
Я где-то читал, что при групповом сексе у мужчин (если их двое и больше…) количество спермы в момент эякуляции увеличивается чуть ли не в полтора раза. Это, по мнению некоторых «продвинутых» сексопатологов, бесспорно доказывает тот факт, что репродуктивная функция человека напрямую связана с соревновательным началом, заложенным в нас самой природой. Конкуренция, мол, сказывается: у кого из самцов больше спермы выделится, от того самка, вроде как, и «залетит»… Фигня конечно, но что-то в этом есть.
Если даже внутри вашей группы царят мир, любовь и взаимопонимание, все равно элемент соперничества на каком-то зверином, подсознательном уровне скажется всенепременно, и самое трудное – элемент этот целиком и полностью исключить только уступая другому, отдавая самые «лакомые» куски, не стараясь занять «первое место» во рту или во влагалище вашей партнерши, вы сможете погрузиться в полную нирвану и обрести наивысшую гармонию, ради которой люди преимущественно и занимаются этим грязным и греховным делом, положив «с прибором» на этические нормы и морально-нравственные комплексы.
