– Не обнадеживай отца, – сказала Рут, сразу догадавшись, что происходит за окном кухни.
Джейни задумчиво отжала в мыльную воду тряпку для мытья посуды.
– Я не специально, – ответила она; Зак скрылся в гараже. – У него такой потерянный вид.
– Еще бы не потерянный. – Рут раздраженно перелистнула страницу журнала, но Тина перевернула ее обратно.
Помимо прочих внучкиных причуд, Рут никак не могла понять, что именно Тина так пристально разглядывает, когда смотрит на картинки, – одно из ее любимых занятий. Все прочие дети, с кем Рут доводилось иметь дело, были торопыги. Джейни в детстве, едва дождавшись, пока мать дочитает, старалась перелистнуть дальше. Рут не поспевала за любопытством и воображением дочери, и порой та от нетерпения нечаянно рвала страницу, которую Рут придерживала большим пальцем. С Тиной же дело продвигалось поразительно медленно. Она словно и не рассматривала картинки, а впитывала их, и Рут не могла понять, то ли Тина такая внимательная, то ли просто тупая. Все считали ее тупой, хотя наверняка еще определить было нельзя и, пожалуй, получится не скоро, однако Рут заметила, что Тина очень наблюдательная и запоминает почти все, что видит. Два года назад на Рождество Рут подарила ей книжку “Найди кролика”, там нужно было отыскивать разных зверюшек на замысловатых картинках, состоящих из массы деталей. Порой зверюшки прятались в высоких и густых ветвях дерева, иногда очертания их складывались из различных предметов, и чтобы это заметить, нужно было пристально вглядываться в рисунок. Тина всех отыскала настолько проворно – куда быстрее Рут, – что та заключила: наверное, внучка уже видела эту книгу и нашла зверей не благодаря наблюдательности, а по памяти. Но Джейни клялась, что дело не в этом. И Рой дочке тоже не помогал, не говоря уж о том, что и сам-то едва ли нашел бы этого кролика.
– Почему бы твоему отцу не ходить с потерянным видом? – продолжала Рут. – Он всю жизнь такой.
– Знаю, – грустно ответила Джейни. – Но раньше в этом не было ничего страшного, потому что у него была ты. Ты хоть бы разрешила ему навестить нас.
После того как мужа Джейни посадили, Рут настояла на том, чтобы они с Заком вернули себе трейлер, в котором прежде жили дочь с зятем. Они притащили трейлер из Шуйлера в Бат и поставили во дворе возле гаража, где он некогда и стоял. Трейлер достался им после того, как брат Зака в оттепель выехал на внедорожнике на покрытое льдом озеро. Поначалу они собирались продать трейлер, но выяснили, что он стоит гроши – ржавый, с облупленной краской, внутри гуляет сквозняк, и счет за коммунальные услуги, подозревала Рут, выйдет космический. Если кто и заслуживает того, чтобы жить в этой развалюхе, так только ее муж.
– Тебе плохо, потому что ты потеряла Салли, вот ты и вымещаешь злость на отце, – не оборачиваясь, предположила Джейни.
– Я никого не теряла, – поправила Рут. Она встретила Салли сегодня утром на похоронах, вид у него был настолько несчастный, что у Рут сжалось сердце, но она все равно осталась непреклонна. – Я бросила их обоих. Вряд ли без мужчин жизнь станет намного хуже. Уж без тех мужчин, которых я привлекаю, – точно.
– Если бы не твой дурной вкус, у тебя не было бы никаких, – весело заметила Джейни.
– Мне больше нравилось, когда у тебя рот был закрыт на проволоку, – сказала Рут и добавила: – И не тебе рассуждать о вкусе.
– Да уж… – проговорила Джейни, не понижая голоса в конце фразы, – манера, раздражавшая Рут. Насколько она понимала, эти слова означают, что, по мнению Джейни, собеседник несет чушь.
– Не смей так со мной разговаривать, – велела Рут. – Терпеть не могу это твое “да уж”.
– Да уж…
– И еду отцу чтоб не носила, – высказала Рут очередное подозрение.
– Ничего я ему не носила, – возразила Джейни.
Зак вышел из гаража и, то и дело поскальзываясь, побрел обратно к трейлеру. Под мышкой он нес сверток из фольги, размером и формой похожий на футбольный мяч. Зак не махнул и даже не оглянулся на дом.
– Как называется та болезнь, которая бывает, если не есть овощей?
Рут задумалась и вспомнила чуть погодя:
– Рахит.
– Да, точно, – сказала Джейни. – Ты хочешь, чтобы у папы начался рахит?
– Я хочу, чтобы у него началась чесотка, – ответила Рут.
Она понимала, что дочь имеет в виду. С тех пор как Рут почти две недели назад выдворила Зака в трейлер, он питался жареной олениной, причем исключительно олениной, подозревала Рут.
Чего уж там, она и выгнала его именно из-за этого оленя. Разумеется, муж и прежде ее бесил. Зак упрямо отказывался признавать, что именно он надоумил Роя искать Джейни у Салли, но вид у него при этом был чертовски виноватый, да и вообще подобная трусость была вполне в его духе, особенно если Рой его припугнул.
Но когда Зак забрал оленя, которого Рой застрелил и оставил валяться – язык наружу – на Верхней Главной, Рут не выдержала. Она представляла, как Зак требует у полицейских оленя, как объясняет, что увезет его сам, бесплатно, что этот олень по праву принадлежит его дочери, поскольку ее муж – тот, кто и убил оленя, – сейчас за решеткой. Быть может, Зак добавил, что в гараже у него стоит большой холодильник, что он разделает тушу на части и сложит в этот холодильник. И что оленя добыли законно. А как иначе? Бросить двести фунтов мяса – просто преступление. Этот последний довод он приводил и Рут: “Бросить его – просто преступление”. И пожал узкими плечами – самый дурацкий и жалкий жест из его солидного арсенала дурацких и жалких жестов.
Да, оленя Рут уже не стерпела. Несколько лет назад они всю зиму тоже питались олениной, и Рут дала себе слово, что подобное не повторится. Того, первого оленя Зак сбил своим “доджем”, отбросил прямиком к деревьям, откуда олень и выскочил под колеса его пикапа, и увернуться от него оказалось так же невозможно, как от редкой удачи. Не успев толком затормозить, Зак уже решил, что им понадобится большой морозильник, а один его знакомый как раз продавал хороший подержанный морозильный ларь. И по дороге домой Зак заехал и купил его, после чего погрузил в кузов пикапа, к мертвому оленю. Прикатил к супермаркету, встал на парковке и сходил на кассу за Рут. “Бесплатное мясо на зиму”, – сказал Зак. Рут взглянула сперва на мертвого оленя, потом на живого мужа. Выражение его лица взбесило Рут. Даже если бы Зак застрелил этого оленя из лука с расстояния в сто пятьдесят ярдов, он и то, наверное, гордился бы меньше. “Да выпрямлю я ее”, – сказал он, когда Рут направилась осмотреть разбитую и окровавленную переднюю решетку “доджа”. Рут развернулась и ушла в супермаркет, на кассу, решив, что лучше промолчит, чем признается в том, что чувствует в эту минуту: она вышла замуж за человека, который считает удачей сбитого оленя. Всю зиму они питались олениной, и с каждым ее куском Рут приходилось глотать напоминание Зака о том, что мясо досталось им даром.
Когда же Зак предъявил права на этого второго оленя, в Рут словно порвалась какая-то тонкая и туго натянутая нить. Она замужем за гиеной. Дом их битком набит дрянью, которую Зак тащит со свалок, он приносит домой всякий мусор и демонстрирует Рут. Часто он притаскивал даже не предметы целиком, а их внутренности – катушки медной проволоки, роторы, электромагниты, куски стеклопластика, – уверяя, что они “совершенно новые”, то есть совершенно бесплатные. Зак считал, что в жизни масса загадок, но к одной из них он возвращался снова и снова, из-за этой загадки он скреб нахмуренный лоб и недоуменно раскрывал рот: почему люди выбрасывают “совершенно новые” вещи – покрышки, на которых еще остался протектор, а значит, его можно восстановить, приборы с почти работающими двигателями и насосами, тяжелые обломки всякого железа, которые можно сдать на металлолом? Удивительно, сколько вокруг подобных штуковин, и все их Зак тащил домой. Не понимал он лишь одного: протест у жены вызывал не его восторг по поводу находок, а то, что этот хлам он тащил домой. Он-то думал, что достаточно доходчиво объяснить Рут стоимость той или иной вещи, и она поймет. Зак никак не мог взять в толк, что необходимость выслушивать его объяснения раздражала Рут даже больше, чем то, что ее муж – помоечник. Слушать, как Зак целую вечность рассказывает о старье, которое кто-то выбросил, сочтя бесполезным, тогда как за это можно выручить аж два цента за фунт, если знать, куда обратиться, – именно так Рут представляла себе ад.
