Поднявшись к себе, Салли скинул куртку на подлокотник и рухнул на диван; он вымотался, но все же чувствовал себя лучше, чем, строго говоря, имел право, и он это знал. Когда он проснется утром, дела окажутся бесспорно и значительно хуже, чем когда-либо на его памяти. Щедрые дары Ральфу и Питеру не исправили, а лишь усугубили трудное положение, в которое он попал. И все равно его охватила сонная уверенность в том, что он как-то выкрутится. Решения существуют. Одни находишь, другие принимаешь, третьи желаешь, четвертые тебе навязывают.

Одной из загадок жизни, над которыми Салли бился перед тем, как уснуть на диване, был мерзкий запах, преследовавший его весь вечер. Карл Робак заметил, что у дверей “Лошади” воняет, но когда Салли ушел из таверны, вонь преследовала его по пятам. Ее учуял и Питер – в машине, по пути в супермаркет, – и заметил, что этот запах напоминает ему одно местечко неподалеку от Бока-Ратона, где у них с Шарлоттой был медовый месяц. Потом запах сделался нестерпим, и Салли, невзирая на холод, пришлось открыть окно в “эль камино”.

Он проспал несколько минут и, вздрогнув, очнулся – ему приснилось, что у него гниет нога, отсюда и запах. Как ни странно, во сне он нашел отгадку. Салли взял куртку, порылся в кармане, нащупал дыру в подкладке и за ней тухлую венерку, та раскрылась и перепачкала слизью всю подкладку до другого кармана, где Салли и обнаружил ее под перчатками. Венерка – мелочь, как заметил Уэрф, но Салли, разгадав загадку, не сдержал ликования.

Внизу, в темной спальне, мисс Берил слышала смех квартиранта. Вообще-то она слышала и как подъехал автомобиль, даже чуть было не встала, чтобы встретить Салли у двери, но передумала. Скоро наступит утро, успеется сообщить ему плохую новость. Если начистоту, сегодня ей не хотелось видеть Салли, не хотелось, поддавшись его обаянию, вспоминать того парнишку, которого они с Клайвом-старшим когда-то очень любили. Инструктора Эда она тоже больше слушать не будет. Она была бы рада не слышать этот нахальный смех, доносящийся сквозь потолок, точно Салли желал развеять ее уныние, точно после того, что творилось за окном ее гостиной, хоть что-то способно развеять ее уныние. И все-таки до чего приятно звучит его смех по сравнению с голосом Клайва-младшего, с этой его хладнокровной интонацией банкира, с этой фразой “разве я не предупреждал тебя”, которую она вынуждена была слушать весь вечер. Он приехал с этой жуткой женщиной, Джойс, сказал, что якобы видел машины полиции, но мисс Берил подозревала, что ему позвонила миссис Грубер. Мисс Берил тогда была потрясена случившимся и не то чтобы не обрадовалась Клайву-младшему – в конце концов, он ее сын, он носит имя того, кто ее любил, кто был звездой ее небосклона. Нет, она была благодарна, что Клайв-младший приехал, что поговорил с полицейскими со спокойной уверенностью человека, который платит им жалованье, и они согласно кивали. Потом она призналась ему, что боится: в этом году Господь обрушит на нее кару, и позволила убедить себя, что Салли (о чем Клайв-младший неоднократно ее предупреждал) и есть та самая символическая ветка, которая на нее рухнет. Как досадно признавать, что сын оказался прав, и видеть довольное выражение на его лице, когда он понял, что мать наконец-то намерена последовать его совету. Как жаль терять Салли, своего многолетнего союзника. И как страшно увидеть со всею ясностью, что иного выбора у нее нет.

В квартале от закусочной Хэтти в серых утренних сумерках середины декабря вешали очередной транспарант; хлопотавшая за стойкой касс остановилась посмотреть, какая надпись на новом. Прежние транспаранты особой удачи не принесли. Бат не разгромил Шуйлер-Спрингс. Не победил Шуйлер-Спрингс. Правда, шансов на это у него было немного, и в “Наблюдателе Шуйлер-Спрингс” снова вышла передовица с предложением из соображений гуманности исключить Бат из спортивного расписания Шуйлера. Жители Бата уже не особо верили, что дела в городе идут ↑. Поговаривали, будто “Сан-Суси”, вопреки ожиданиям, не откроется летом, и с “Последним прибежищем” тоже возникли сложности. Объявилась группа противников луна-парка, озабоченных тем, что из-за его строительства уничтожат новое кладбище на окраине, нарушив вечный покой его обитателей. Пока что в эту группу входила лишь горстка горожан, чьи попытки привлечь внимание к проблеме строительства не встречали сочувствия даже среди знакомых. Об их первом робком протесте возле щита с демоническим клоуном “Еженедельник Норт-Бата” не написал ни строчки. “Наблюдатель Шуйлер-Спрингс”, как и следовало ожидать, не преминул унизить бывшего конкурента и нынешнего слабого соперника: в последнем разделе воскресного номера вышла маленькая статья, посвященная протесту, и затем еще три о возникшем “конфликте”, каждая следующая длиннее предыдущей и все ближе к первой странице. Статьи “Наблюдателя Шуйлер-Спрингс” вызвали интерес, и “Еженедельник Норт-Бата” вынужден был разразиться гневной отповедью: хватит уже Шуйлер-Спрингс с его ипподромом, купальнями, летним театром и серией концертов вмешиваться в дела менее удачливого соседа, хватит сводить на нет надежду на долгожданную и заслуженную удачу. Живым обитателям Бата этот экономический стимул необходим, заявил “Еженедельник”, а мертвые пусть погребают своих мертвецов[37]. Куда важнее, что территория, отведенная под новое кладбище, для него не годится – почва слишком болотистая. Прошлой весной после затяжных дождей экскаватор, рывший могилу, обнаружил, что место уже занято. Гроб сдвинулся на несколько футов от участка, где должен был находиться, и лежал под чужим надгробием, а под его собственным, в свою очередь, разместился другой гроб. Возникли опасения, что в течение десяти лет, прошедших с открытия кладбища, полчища гробов организованными рядами ползли к шоссе со скоростью дюйм-другой в месяц. Надо смотреть правде в глаза, писал автор заметки, все эти покойники уже отправились в путь. Лучше выкопать их сейчас, пока они более-менее там, где должны быть, а не ждать, когда они доползут до побережья. “Еженедельник” призывал создать комитет и подыскать новое место для кладбища.

Салли вошел в закусочную и с порога уставился на новый транспарант, силясь разглядеть буквы. Кажется, там было написано “ДНИ ОМЛЕТА В НОВОЙ АНГЛИИ”.

– ДНИ ОМЛЕТА В НОВОЙ АНГЛИИ? – Салли вновь посмотрел на транспарант. – ДНИ ОМЕЛЫ, – поправился он.

– Все равно чепуха какая-то, – сказала Касс. – Здесь не Новая Англия.

– От нас до Вермонта всего полчаса езды, – напомнил Салли, закрыл за собой дверь и запер ее на замок.

– А кажется, что больше, да? – ответила Касс. – И почему их города выглядят как на открытке?

– Хочешь, я приведу старушку? – спросил Салли, заметив, что Хэтти нет в кабинке.

Касс промолчала, и Салли расценил это как знак согласия. Постепенно он пришел к выводу, что забирать старушку из комнат в глубине закусочной и сопровождать в кабинку, где она просидит все утро, – одна из его обязанностей. Если он этого не сделает, Касс с извращенным удовольствием будет слушать, как мать колотит костлявыми кулачками по двери. Хэтти запретили ходить в закусочную самостоятельно, потому что в коридоре между комнатами и закусочной была ступенька и старушка не могла преодолеть ее без посторонней помощи, но если ей вдруг казалось, что ее слишком надолго оставили одну, она принималась вопить во все горло и стучать в дверь, так что ее артритные руки нелепо распухали. После этого она все утро сидела в кабинке и жевала аспирин. “Пусть себе барабанит”, – неизменно говорила Касс, но Салли полагал, что лучше привести Хэтти в закусочную и усадить в кабинку, где ей было удобно и хорошо. Похоже, Касс была благодарна ему за то, что он взял на себя эту обязанность и хоть немного облегчил ей тяжкую ношу постоянной ответственности. Касс любила хоть немного побыть одна в неосвещенном зале до прихода первых клиентов – закусочная открывалась в половине седьмого.