Патрульный продержал его на холоде почти полчаса, переговаривался с кем-то по рации, Клайв-младший сначала стоял на ледяном ветру, потом сел в “линкольн”. Наконец коп отпустил его, на этот раз с суровым напутствием: “Пожалуй, я поеду следом за вами, мистер Пиплз. И если вы опять разгонитесь до девяноста – посмотрим, чья тогда будет очередь улыбаться”.

А Клайв-младший свернул на ближайшем съезде, покатил на юг по пустынным двухполосным асфальтированным дорогам Западных Аллеган, в два часа ночи пролетел вереницу крошечных вымирающих деревенек, где заметил разве что темную бензоколонку с автомастерской и круглосуточный магазинчик. Теперь он понимал, что в Америке по-прежнему много неудачных местоположений.

Вновь почувствовав обочину, Клайв-младший вернулся на шоссе и удивился, что машина не сразу среагировала на команду. На поворот руля “линкольн” откликнулся с секундной заминкой, и Клайв-младший решил, что попал в колею. Но, вырулив на дорогу, обнаружил, что машина слушается, как прежде. Ощущение было странное, однако знакомое, хотя, чтобы вспомнить его, Клайву-младшему пришлось вернуться на полвека назад. Сколько лет ему было, когда в том луна-парке его усадили в яркий детский автомобильчик, медленно круживший по овальному треку? Этого он не помнил, зато помнил, как расстроился, обнаружив, что руль у машинки фальшивый: крути его влево, вправо, медленно или быстро, все равно автомобильчик едет как ехал, и педали в нем – видимо, тормоз и газ – тоже фальшивые. Клайв вспомнил, как старался скрыть разочарование от матери и отца – даже, наверное, от себя самого.

На коротком участке дороги под названием Хэтч Клайв-младший вылетел из леса, на скорости шестьдесят пять миль в час миновал предупреждающий сигнал, мигающий желтым, и стремительно скрылся в лесу, под сводчатой аркой высоких деревьев. Позади из-за облаков вышла луна, расположилась на эмблеме “линкольна” на капоте, освещая дорогу, Клайв-младший решил: где луна, там запад. Интересно, подумал он, с какой скоростью нужно ехать, чтобы луна на капоте не двинулась с места, чтобы солнце не взошло за спиной. Славно было бы помешать очередному рассвету. На большой скорости это возможно. Клайв-младший взглянул в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что никто и ничто, даже рассвет, его не преследует, и с облегчением отметил, что в прямоугольнике зеркала черным-черно.

Даже если бы он не отвлекся на зеркало, вряд ли он заметил бы выбоину на дороге, а если и заметил бы, то все равно не успел бы объехать. Правое переднее колесо “линкольна” угодило прямиком в ямку, а в следующий миг – сердце Клайва забилось чаще – и правое заднее. Машину тряхнуло, и дрожь руля отдалась в мягкие ладони Клайва-младшего. Он громко ойкнул и, услышав свой голос, решил, что разумнее сбавить скорость. Все равно от рассвета не убежишь. Тут Клайв почувствовал, что “линкольн” снова вильнул на обочину, и еще он почувствовал, что машина не слушается руля.

Перед ним двести ярдов прямой дороги, и на скорости шестьдесят пять миль в час времени на раздумья не так-то много. Впрочем, вполне достаточно, чтобы вспомнить совет Гарольда Проксмайра проверить, не треснул ли мост “линкольна” после того, как Джойс насадила его на пень; вполне достаточно, чтобы подумать, что ждет его там, за прямым отрезком дороги; вполне достаточно, чтобы представить, каково это – вылететь с трассы, на миг оторваться от земли, силясь нащупать фарами противоположную сторону ущелья, на дне которого лишь мрак и тишина; вполне достаточно, чтобы вспомнить, что его отец погиб в аварии, хотя ехал по тихой городской улочке со скоростью тридцать миль в час и ни во что не врезался; вполне достаточно, чтобы оценить собственные скудные шансы.

Когда же, к его удивлению, руль “линкольна” все же откликнулся и на скорости шестьдесят машина вошла в поворот, осыпав темный овраг гравием из-под визжащих колес, Клайв-младший, как ни странно, не почувствовал ничего, лишь облизнул припухшую нижнюю губу и с досадою обнаружил, что соленый привкус крови почти исчез. Но он прикусил ранку, едва зажившая кожа лопнула, как виноградина, и он снова ощутил на языке сладкий вкус крови.

За деревьями открылся просвет, и далеко внизу Клайв-младший увидел автостраду, убегавшую прямиком в сияние на западе. Такие виды открываются из иллюминатора самолета. Клайв-младший догадался, что это платная Пенсильванская автомагистраль и Питтсбург.

Он снова, уже без страха, почувствовал люфт руля – тот и слушался, и не слушался. Вот, значит, каково это – быть Салли, подумал Клайв-младший.

Судья Бартон Флэтт был человек нездоровый. Желтушные брыли, волосы выпали из-за химиотерапии, лишь один клок торчал на макушке. Флэтт сидел в кожаном кресле за широким дубовым столом, но беспрестанно ерзал, и было заметно, что ему неудобно. У судьи был вид человека, который героически борется с одолевающим его метеоризмом, и собравшиеся поглядывали на него с тревогой. Кроме больного судьи, в кабинете был окружной прокурор Сэтч Генри, начальник полиции Олли Куинн, полицейский Дуг Реймер в штатском и темных очках, красноглазый Уэрф – этот выглядел так, словно его одевали, пока он лежал в постели, – и, разумеется, Салли, в честь которого все собрались.

– Что ж, мальчики и девочки. – Судья Флэтт закрыл лежащую перед ним желтую картонную папку с отчетом полиции. – Давайте попробуем совершить акт правосудия в нашем маленьком городке.

– Ваша честь, нельзя ли, по крайней мере, сделать так, чтобы все сели? – спросил начальник полиции Куинн.

Перед столом судьи полукругом расставили пять складных стульев, и четыре из них были заняты, кроме стула Салли. Он, прихрамывая, расхаживал вдоль стеллажей с книгами у дальней стены. Колено его пульсировало в ритме духового оркестра, и он решил помаршировать.

– Мистер Салливан, – обратился к нему судья Флэтт, – вам удобнее стоять или сидеть?

– Сейчас – стоять, – ответил Салли и добавил, спохватившись: – Ваша честь.

– Он не стоит, он ходит туда-сюда, – заметил начальник полиции.

Судья Флэтт поерзал в кресле, и остальные присутствующие откинулись на спинки стульев, точно от удара.

– Я, может, тоже к нему присоединюсь еще до того, как мы закончим.

– Меня это нервирует, только и всего, – пояснил начальник полиции и настороженно оглянулся через плечо на Салли.

– Тебя, Олли, нервируют все, кто еще в тюрьме, – парировал судья. – Из-за таких, как ты, полицейских считают фашистами. – И добавил, обращаясь к Салли: – Мистер Салливан, идите в тот конец кабинета. А то наш начальник полиции боится, что вы подкрадетесь и наброситесь на него.

– Ваша честь, – Сэтч Генри поднял руку, как примерный ученик начальной школы, – если вам нездоровится, мы можем перенести…

– Нет, мы покончим с этим сейчас, – перебил его судья Флэтт. – Мистер Салливан уже провел один праздник за решеткой, и вряд ли через неделю я буду с большей охотой рассматривать его дело. Если, конечно, вы не предлагаете перенести нашу встречу на месяц, тогда я выйду на пенсию и дело передадут другому судье, который вам больше по нраву.

– Я не это имел в виду, ваша честь! – выпалил Генри.

– Хорошо, – ответил судья, – тогда давайте продолжим.

Уэрф, не сказавший ни слова с тех самых пор, как вошел в кабинет судьи, со слабой улыбкой рассматривал свои ногти. Полчаса назад они с Салли наскоро посовещались, Уэрф объяснил, чего, по его мнению, следует ожидать. “Если все сложится как я думаю, мне толком и говорить не придется (“Как всегда”, – вставил Салли), и я не хочу, чтобы ты открывал рот, если, конечно, к тебе не обратятся напрямую. Запомни одно: что бы ни случилось, то, что нас позвали к судье в кабинет, уже добрый знак. Сэтч Генри это знает и весь извелся. И если мы не облажаемся, все будет по-нашему”.

Салли не был в этом настолько уверен. За последние два года они с Уэрфом побывали не на одном судебном процессе, и ни один из них не решился в пользу Салли. Однако он признавал, что начало, по крайней мере, многообещающее. Уэрф сказал, что между судьей и окружным прокурором давняя неприязнь, и Салли решил – пожалуй, так и есть, все знали острый язык судьи Флэтта и его любовь к демократии. Вдруг Уэрф в кои-то веки прав? Ведь угадывал же он иногда вердикты в “Народном суде”, почему бы ему не угадать, чем, черт его побери, кончится теперешнее судебное разбирательство?