Они рассматривали старуху, Касс тихо плакала.
– Пока она была жива и я не имела возможности отлучиться, думала только о том, что если бы она умерла, я поехала бы туда и сюда, занялась бы и тем и этим. А теперь сомневаюсь, что дело было в ней.
– Дай себе время, – выдавил Салли, чтобы сказать хоть что-то.
Вообще-то он разделял сомнения Касс. Ему тоже когда-то казалось, что жизнь без Большого Джима Салливана станет просто прекрасной, а она и не изменилась, разве что теперь тех, кого можно во всем обвинить, было на одного меньше. Хотя Салли торжественно поклялся и дальше винить во всем Большого Джима.
– Я слышал, ты продала закусочную?
– Тсс, – зашипела Касс и кивнула на мать, а та, судя по застывшему на лице суровому выражению, не только слушала их разговор, но и продумывала изощренную месть. – Да, причем твоей подруге.
– До меня дошли слухи, – сказал Салли. Хотя это было больше чем слухи. Уэрф занимался сделкой и рассказал Салли, что Винс и Рут будут партнерами, Винс вложит деньги с той оговоркой, что Рут выкупит его долю при первой возможности.
– Если кто и сумеет добиться успеха, так это Рут. Она знает, как устроен бизнес. И работящая. А теперь будет работать на себя. Она пообещала сохранить название, покойница была бы довольна.
Они вновь посмотрели на Хэтти – если та и была довольна, то ничем этого не обнаружила.
– Надеюсь, ты не поспешила с продажей, – сказал Салли. – Вдруг луна-парк все-таки откроется и это место станет золотой жилой?
– Если откроется луна-парк, то откроется еще дюжина кафешек. К тому же… ты видел сегодняшнюю газету?
Салли кивнул.
– Ну а вдруг, кто знает?
– Мы с тобой знаем, – ответила Касс. – Этот городишко не изменится никогда.
Салли охотно согласился бы с ней. Но он думал о том, сколько всего изменилось за ту неделю, что он пробыл гостем округа. Смерть Хэтти, отъезд Касс – перемены довольно серьезные для такого городка, как Бат.
– Питер хорошо работал? – решился спросить Салли.
– Отлично, – ответила Касс, но Салли показалось, без особого восторга.
И то и другое, как ни странно, его порадовало. Он хотел, чтобы Питер у Касс поработал на славу, однако уже опасался, что шутка Питера, будто он все что угодно умеет делать лучше Салли, может оказаться правдой. Они с Касс оглянулись на Питера, тот сидел на складном стуле в глубине зала и, кажется, рылся в кошельке – наверное, прикидывал, хватит ли ему денег съездить в Западную Виргинию и обратно. Салли решил отдать ему свой карточный выигрыш.
– Он справился с той работой так же хорошо, как с этой, – заметила Касс.
– В этом смысле он молодец, – согласился Салли. – Разве что чересчур образованный. Или чересчур похож на мать.
– Или просто любит выпендриваться, – предположила Касс, к удивлению Салли. Ему и в голову не приходило, что Касс, оказывается, невзлюбила Питера, – интересно, за что?
– Я рад, что он сегодня здесь, – сказал Салли, снова подумав, что сын – единственный здоровый и крепкий мужчина среди гробоносцев. Без него прочие, чего доброго, рухнули бы на обледеневшем тротуаре, как кегли в боулинге.
– Не пойми меня неправильно, – проговорила Касс. – Я рада, что мне помогал опытный повар.
Салли нахмурился. Очередной сюрприз.
– Я не знал, что у него в этом деле есть опыт.
– Еще какой, – ответила Касс. – Собеседник из него не ахти, а яичницу жарит отлично.
Салли кивнул:
– Удивительно, сколько всего он умеет.
Паркет в загородном домике Карла, по всей видимости, Питер тоже стелил в одиночку.
Касс понимающе ухмыльнулась.
– Я не имела в виду, что ты не вправе гордиться сыном. – Касс уже не плакала, но на щеках ее виднелись непросохшие дорожки слез. – Просто он, в отличие от его старика, не умеет поднять другим настроение.
Салли решил расценить это как комплимент, поскольку Касс и хотела сделать ему комплимент, хотя Салли сомневался, что умение поднять другим настроение такой уж талант. Ведь чтобы поднять другим настроение, надо просто на своем примере показать им, что бывает и хуже. Поэтому, кстати, он так ценил общество Руба.
Касс поймала взгляд одного из нервных сотрудников похоронной конторы и знаком дала понять, что гроб можно закрывать; они с Салли дружно отвернулись и услышали, что Карл Робак произнес: “Девочки, наша очередь”, и Питер встал со стула.
– Пожалуй, я понимаю, почему за ним бегают женщины, – сказала Касс. – Он ничего, красивый.
Интересно, какие именно женщины, подумал Салли и ответил:
– Весь в отца.
– Точно, – согласилась Касс. – Только красивый, как я и сказала.
Салли присоединился к прочим гробоносцам.
– А профессор нам поможет или как? – поинтересовался Карл Робак.
Вообще-то Питер неторопливо направлялся к ним. А подойдя, занял место с переднего левого края гроба.
– Одноногого адвоката и Салливана-старшего поставим в середину, чтобы не потерять, – распорядился Карл Робак.
Не улыбнулся только Отис. Он смотрел на закрытый гроб Хэтти и всхлипывал, губа у него дрожала.
– Отис, хватит, черт побери, – сказал Карл Робак.
– Я не специально, – прорыдал Отис.
– Эй, выше нос. – Салли приобнял Отиса за плечи, утешительно хлопнул по спине.
И только Джоко сквозь очки с толстыми стеклами заметил, что Салли, убирая руку с плеча Отиса, опустил в карман его пальто резинового аллигатора, купленного в “Автомобильном мире Гарольда”.
– Какой же ты нехороший человек, Салли, – заметил Джоко, заняв место у гроба.
– Ладно, народ, – произнес Карл Робак, когда все взялись за серебристые ручки. – На счет “три”.
* * *
В кухонное окно Джейни видела, что из трейлера вышел отец, из ноздрей его валил пар, точно у быка. Коренастый, как бык, с большой головой, которая сидела на его узких плечах так, словно у него не было шеи, Зак действительно походил на быка, причем во многом. И мозгов у него тоже как у быка, подумала Джейни. Нет, это неправда. Более того, это жестоко. Зак умнее типичного быка – тот настолько тупой, что воображает, будто одолеет целую толпу, притом что у одного человека из этой толпы, кроме красного плаща, в руках еще и шпага. Но типичный бык видит только красное и ничего больше. Зак, скорее, похож на того быка из мультфильма, который все время нюхал цветы. Как бишь его? Фердинанд[52].
Дорожка от трейлера к гаражу обледенела. Зак на полпути заметил дочь в окне кухни, остановился, нерешительно поднял руку, поскользнулся, но удержался на ногах – правда, для этого ему пришлось, позабыв о достоинстве, замахать руками, как ветряная мельница. Джейни в знак приветствия тоже замахала ему руками, как ветряная мельница.
Рут – они с внучкой сидели на диване в гостиной, рассматривали картинки в журналах – подняла голову, краем глаза заметив, что Джейни машет руками, и с облегчением посмотрела на дочь. Наконец-то она приходит в себя, подумала Рут. Очень долго, все то время, что пролежала в больнице, Джейни была сама не своя, и Рут даже боялась, что дочь страдает от боли не только телесной, не только из-за сотрясения мозга и множественных переломов челюсти. И лишь когда с челюсти сняли проволоку, Рут осознала, что без улыбки – а из-за проволоки Джейни или не улыбалась, или улыбалась, но грустно – дочь на себя не похожа. Обычно Джейни не улыбалась так, будто устала от жизни.
Мимика Джейни, как и у Рут, ярче всего передавала крайние чувства. Их черты охотно выражали радость и злость, порой эти эмоции застывали у них на лице, даже если Джейни и Рут уже их не ощущали. Салли вечно обвинял Рут в том, что она злится на него без предупреждения, и эти слова злили ее еще больше, но она сознавала, что даже если уже целый час злилась на него, лицо ее все еще выражает радость от какого-то его прежнего поступка. С Заком все было хуже. На него невозможно было не злиться – по крайней мере, у Рут не получалось, – и более-менее постоянная остаточная злость, которую Рут чувствовала по отношению к мужу, искажала ее черты даже в те минуты, когда ему по какой-то нелепой случайности удавалось порадовать жену. Поэтому за тридцать лет брака Зак так и не выучился определять, когда поступил правильно, чтобы впоследствии повторить этот опыт. И Джейни унаследовала от Рут неспособность выражать тонкие эмоции, лицо ее обманчиво выражало радость или злость, даже если настроение Джейни давным-давно поменялось.
