– Невероятно, – пробормотал Уэрф.

Взглянув на дату в квитанции, девица не поверила своим глазам.

– Восемьдесят второй? – уточнила она. – Вы сдали их два года назад?

– Только не говорите, что брюки еще не готовы, – предупредил Салли. – Они нужны мне сейчас.

Джоко стоял у двери, когда Салли вышел из туалета и демонстративно застегнул ширинку.

– Я думал, ты еще сидишь, – сказал Джоко.

– Я и сидел, – согласился Салли. – Но меня отпустили на три часа. Раз уж я гробоносец.

Джоко фыркнул:

– Обожаю маленькие городки. Когда суд?

– Завтра, – ответил Салли.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты был осторожнее с этим копом? – спросил Джоко.

– Не помню. Говорил?

У Джоко булькнуло в горле.

– Что ты скажешь судье?

– Скажу, что был в состоянии аффекта, – сообщил Салли. – Мы заявим, что от твоих пилюль у меня поехала крыша.

Кровь отхлынула от лица Джоко.

– Кстати, о пилюлях. – Салли ухмыльнулся. – Они снова почти закончились.

– Нехороший ты человек, Салли.

– Мне это говорили, – согласился Салли. – Но я не верил.

– Я тебя вчера обыскался, – вспомнил Джоко. – Я же не знал, что тебя посадили.

– Тогда ты единственный, кто об этом не знал.

Весть о том, что Салли врезал Реймеру, разлетелась еще до того, как в “Еженедельнике Норт-Бата” напечатали подробный рассказ о случившемся вкупе с разгромной статьей, порицавшей то, что автор ее считал современным духом беззакония, угрожавшим не только их городку, но самим основам цивилизации. А ведь совсем недавно сумасшедший охотник, не довольствовавшись кровопролитием, устроенным в лесу, приехал в Бат и открыл стрельбу по окнам домов на Верхней Главной. Автор статьи усматривал в этом тенденцию и оговаривал, что предыдущее происшествие не стоит сбрасывать со счетов потому лишь, что его виновник проживал не в Бате, а в Шуйлер-Спрингс – городе, где кишат парии и где подобные зверства в порядке вещей. Нет, в действительности между этими двумя событиями существует огромное число неуловимых связей, и всякому, кто даст себе труд поискать их, это станет очевидно. Впрочем, и в Бате есть семьи, не одно поколение которых отличалось жестокостью (Салливанов, отца и сына, не упомянули), потому, возможно, намекал автор, мы имеем дело с генетической склонностью к насилию. На этой грозной научной ноте статья завершалась.

– Я ездил в Пенсильванию, в Гёттисберг, к бывшей, – виновато пояснил Джоко. – Мы всю неделю изображали знаменитую битву[51]. В общем, весть о твоих подвигах туда не дошла.

– Окей, – ответил Салли и уточнил, нахмурясь: – А зачем ты меня искал?

– Я увидел, что твоя ненормальная тройка выиграла накануне, вот и хотел убедиться, что ты в курсе и не выкинул квитанцию.

Салли вытаращил глаза.

– Извини, – сказал Джоко. – Я думал, ты знаешь.

– Она выиграла, пока я сидел в кутузке?

Джоко поправил бифокальные очки и спросил с неподдельной тревогой:

– Ты же не ударишь человека в очках?

Салли не поднял бы руку на Джоко. А вот если бы рядом случился Бог (разумеется, то самое извращенное божество, о существовании которого Салли давно подозревал), он, пожалуй, и замахнулся бы.

– Я думал, ты знаешь, – повторил Джоко.

– Сделай одолжение, – попросил Салли.

– Все что хочешь, – ответил Джоко. – Только не бей.

– Не говори мне, сколько я выиграл, – продолжал Салли. – Никогда. Как бы я ни умолял.

– Заметано, – сказал Джоко и вошел в туалет, который освободил Салли.

Салли услышал, как щелкнул замок. Некоторые люди, подумал он, умеют соблюдать осторожность. И с ними Бог, как правило, не играет.

В зале, где лежала в гробу старая Хэтти, не было ни души, не считая гробоносцев и одного-двух сотрудников похоронной конторы. Старуха пережила всех своих сверстников, из ее родных была в живых только Касс. Поэтому набрать необходимое количество гробоносцев оказалось непросто. Так что Питеру пришлось заняться еще и этим, а Салли из кутузки подбил на это дело Уэрфа, Джоко и Карла Робака. Отис вызвался сам, поскольку чувствовал ответственность за смерть Хэтти. Ральф, как всегда, по доброте душевной тоже предложил помощь, но Вера отозвала его предложение, заявив, что ему после операции нельзя поднимать тяжести. Подумывали о Рубе, но из уважения к покойнице отвергли его кандидатуру. Карл, Уэрф и Отис сидели в дальнем углу зала и негромко беседовали – о чем именно, за музыкой было не слышно. Касс в трауре стояла у гроба и о чем-то вполголоса переговаривалась с сотрудником похоронной конторы. Питер прислонился к противоположной стене, вид у него был щегольской: твидовый пиджак, оксфордская рубашка, узкий вязаный галстук.

Салли подошел к сыну:

– Ты чего тут один?

Питер пожал плечами:

– Тебя жду.

– А общество этих ребят тебя не устраивает?

Питер снова пожал плечами, к раздражению Салли.

– Ты веришь в удачу? – спросил Салли.

– Не особо, – ответил Питер.

Салли кивнул: он так и думал.

– Знаешь что? А я верю.

Питер улыбнулся: он тоже явно так и думал.

– Помнишь ту тройку, на которую я ставлю последние два года? – спросил Салли. – Так вот она выиграла, пока я сидел в кутузке.

– Когда?

– Вчера. Или позавчера, – ответил Салли, пытаясь вспомнить, что именно сказал Джоко.

– Неужели.

– Тебе не кажется, что мне повезло? – спросил Салли.

– Если бы повезло, ты не попал бы в кутузку, – заметил Питер.

– А у тебя как? – спросил Салли. – Тебе когда-нибудь не везло?

– Никогда, – ухмыльнулся Питер. – Ни разу.

– Хочешь сказать, даже с отцами?

– Ральф – прекрасный отец.

– Ну ты и ехидна.

Некоторое время оба молчали. Наконец Питер сказал:

– Я завтра еду в Западную Виргинию уладить дела. Забрать вещи из кабинета и из квартиры. Я уеду, как только мы здесь закончим.

– Справишься один?

На губах Питера вновь мелькнула полуулыбка, так раздражавшая Салли.

– Мне помогут.

– Если подождешь, пока я выйду, я тебе помогу. Уэрф говорит, меня должны выпустить через денек-другой.

– Я лучше поеду сейчас, – ответил Питер, явно не чувствуя необходимости объяснять причины.

– Как хочешь, – сказал Салли.

– Хорошо.

– Что же ты Уилла с собой не взял?

– Бабушка не пустила, – ответил Питер. – Может, и к лучшему.

– Наверное, – согласился Салли, хоть и надеялся увидеть внука. – Ей как, полегчало?

Питер дважды навещал Салли в кутузке и всякий раз, по своему обыкновению, был немногословен, однако не стал отрицать, что Вера по-прежнему отравляет им жизнь. Женщина Питера продолжала названивать из Западной Виргинии, да и здоровье Роберта Холзи снова ухудшилось.

Питер кивком указал на гроб.

– Кажется, его сейчас закроют, – заметил он.

Когда Салли, прихрамывая, дошел до гроба, его уже закрыли крышкой. Увидев Салли, сотрудники похоронной конторы дали ему понять, что вновь поднимать крышку – нарушение правил.

– Люди ждут, – пояснили они.

– Это моя мать, – сказал Салли.

– Неправда, – возразил молодой человек.

– Ну да, – согласился Салли, – не родная.

– Тридцать секунд. – Молодой человек поднял крышку. – А то опоздаем в церковь.

Старая Хэтти лежала в гробу с тем же выражением рассеянного и угрюмого упрямства, каким отличалась при жизни. Теперь, пожалуй, она выглядела даже решительнее. Салли – голова у него по-прежнему шла кругом от известия, что его тройка наконец-то выиграла, пусть и без него, – размышлял о том, согласился бы он поменяться местами с покойницей, предложи ему кто-то такую возможность. Вообще, заманчиво, заключил Салли.

– У нее такой вид, будто даже теперь она не намерена сдаваться, правда? – сказала Касс возле его локтя.

– Правда, – согласился Салли. – Наверное, все-таки зря я предложил поставить ей эту кассу. Как ты себя чувствуешь?

– Как последняя лицемерка, – сказала Касс. – Я по десять раз в день желала ей смерти.