Они решили, что лучше всего складывать доски на опоясывавшей дом широкой веранде, и когда Тоби, успевавшая сбегать вприпрыжку вниз и наверх два раза за то же время, за которое Питер делал одну ходку, догнала его на крыльце, они сделали небольшой перерыв. Ледяной ветер с озера доносил до Салли их голоса, один раз он услышал, как Тоби Робак засмеялась, и пожалел, что Руба нет рядом. Руб разразился бы злобными пожеланиями. Он пожелал бы знать, почему таким, как Питер и Карл, вечно везет с женщинами, а таким, как Руб, никогда. Он пожелал бы, чтобы классной Тоби от всей этой беготни вверх-вниз стало жарко, она вспотела бы и сняла куртку, а они смотрели бы, как у нее прыгают сиськи. На это Салли заметил бы, что сейчас декабрь, а Руб в ответ пожелал бы, чтобы сейчас было лето. Желания Руба, если их подытожить, сводились к тому, что он предпочел бы какой-нибудь другой мир, в котором ему хватает всего: и денег, и женщин, и еды, и тепла, и покоя. Салли же считал своей задачей защищать тот мир, в котором они застряли, и в присутствии Руба справиться с этим было куда как легче.

В его отсутствие Салли, сидя в кузове пикапа и дожидаясь, пока сын с самой красивой девушкой Бата поднимутся по берегу за последними паркетинами, обнаружил, что тоже кое-чего хочет. Он не тратил времени на грандиозные желания – стать моложе, не таким упрямым, более гибким и осмотрительным, иметь меньше долгов. Вместо этого он сосредоточился на вещах более насущных и целях более конкретных, достичь которых некогда было ему по силам, а если что-то пойдет не так, они все равно реальны. Он жалел, что пытался спуститься по берегу в темноте, и теперь его колено возмущенно визжит. Он жалел, что они с Рут в ссоре, потому что сегодня вечером он с радостью встретился бы с ней – как всегда, когда ему случалось выкинуть очередную глупость, как если бы Рут обладала властью отпускать ему грехи. Она сказала бы ему, что есть и новый Салли, не только прежний, и он волен был бы выбирать, согласиться с нею или обидеться на нее. Еще он жалел, что слишком круто обошелся с Рубом, и теперь придется его улещивать, чтобы вернулся к работе, жалел, что среди бела дня на Главной ударил полицейского; Салли хотелось, чтобы пошел снег и можно было подзаработать, чтобы пронизывающий ветер прекратился хоть на секунду и можно было зажечь сигарету. А поскольку два пункта из этого списка явно относились к сожалениям такого рода, которых он избегал, Салли решил, что спишет их как безнадежные долги – если, конечно, ему удастся зажечь сигарету. Именно это он и пытался сделать, когда за деревьями неподалеку мелькнули передние фары и Салли услышал шум двигателя приближающейся машины, а это значило лишь одно. Чуть погодя “камаро” Карла Робака, покачиваясь, подъехал к тому месту, где сидел Салли, и остановился в футе от заднего бампера пикапа.

– Дон Салливан, – произнес Карл, вылезая из машины. Салли даже в темноте заметил, что Карл ухмыляется. – Беглец.

– Я не бегаю, а работаю, – возразил Салли, щелчком отбросив бесполезную спичку. – Если бы ты в своей жизни проработал хотя бы день, то понимал бы разницу.

– Почему в каждую нашу встречу ты сидишь в кузове и уверяешь меня, что работаешь? – Карл достал зажигалку, прикрыл ладонью.

Едва Салли закурил, как ветер загасил пламя зажигалки.

– Я слишком устал, чтобы объяснять.

– По-моему, тебе светит непродолжительный отдых за счет государства. – Карл достал себе сигарету из пачки, торчавшей из нагрудного кармана Салли.

– Не-а. – Салли выдохнул дым через нос. – У меня лучший одноногий адвокат-еврей во всем Бате.

– Кстати. – Карл с наслаждением затянулся. – Уэрф просил передать тебе это.

“Это” оказалось салфеткой. Салли развернул ее и в свете левой фары “камаро” прочел нацарапанное: “Истинно говорю тебе, на этот раз тебе кранты ныне, присно и во веки веков”.

Салли скомкал салфетку, отшвырнул.

– Не очень-то он заботится выстроить тактику защиты.

– Его бы в Верховный суд. Экспертные заключения на салфетках. Зачем ты вообще ударил копа, что на тебя нашло?

– Тогда мне это казалось чертовски хорошей идеей.

Салли вздохнул и вкратце рассказал Карлу о случившемся.

– Он достал пистолет? – не поверил Карл.

– Не только достал – навел на меня, мудак такой.

– Вряд ли тебе поверят, если, конечно, у тебя нет свидетелей.

– Если свидетелей не было, значит, я его не бил, – сказал Салли. – Но там был мой сын.

– Это уже что-то, – заметил Карл, – но лучше, конечно, если бы нашелся свидетель, не готовый врать ради твоего спасения.

– Да и Питер едва ли станет, – признал Салли.

– Честный человек, да?

– Чего не знаю, того не знаю. Но не настолько он меня любит, чтобы ради меня врать.

Карл задумчиво затянулся сигаретой.

– А знаешь, почему так?

Едва он это сказал, как Салли догадался, что Карл очень зол. Значит, они могут всерьез поссориться. После прошлой ссоры Салли не разговаривал с Карлом четыре месяца.

– Потому что я такой везучий?

– Фигня, – ответил Карл. – Ты знаешь, почему с тобой происходит такое. Потому что тебе надо круглосуточно ко всем цепляться. Потому что тебя, черт подери, ничем не унять.

– Ах вот оно что, – сказал Салли.

– Почему ты вообще ехал по тротуару? – продолжал Карл. – Ты прицепился к Рубу, достал его, он не стерпел, ушел, но ты и тогда не оставил его в покое. Тебе непременно надо было сделать еще хуже. Тебе надо было окончательно унизить этого бедного идиотика.

– И это говоришь мне ты? Ушам своим не верю, – ответил Салли. – Ты же сам вечно его унижаешь.

– Это другое, – искренне сказал Карл.

– И чем же оно другое? – Салли щелчком отбросил окурок. – Объясни мне, почему когда ты издеваешься над ним, то это нормально, а когда я, то нет, мне правда любопытно.

– Потому что в меня он не влюблен, – сказал Карл.

– Да пошел ты. – Салли разозлился по-настоящему, слез с машины. – Он такой же педик, как ты.

– Допустим, – не стал спорить Карл. – Но если бы ты попросил, он среди бела дня отсосал бы у тебя на перекрестке четырех дорог, и тебе это прекрасно известно.

Салли действительно это знал – точнее, знал, как сильно Руб ему предан. Вообще-то именно поэтому он и поехал за Рубом прямо по тротуару, надеясь обратить случившееся в шутку и вернуть его дружбу, раньше это ему всегда удавалось. Вот почему Салли ехал за Рубом, а вовсе не для того, чтобы еще больше его унизить, как предположил Карл. И все-таки Салли должен был признать, что хватило бы и простого извинения.

– Я заглажу свою вину, – пробормотал он.

– Как? – полюбопытствовал Карл. – Купишь ему пончик с джемом, да?

Салли фыркнул:

– Если я не ошибаюсь, в этот раз придется купить ему десять тысяч пончиков с джемом, и тогда он меня простит.

– Рассчитываешь откупиться пончиками с джемом?

– Если бы ты откупался от меня пончиками с джемом хотя бы в половине случаев, – парировал Салли, с облегчением чувствуя, что серьезной ссоры, видимо, все же можно не опасаться, – я был бы счастлив.

– Я именно об этом, – заметил Карл. – Эти твои вечные насмешки. Ты месяц изводишь этого тупого копа возле букмекерской конторы и теперь удивляешься, что он готов тебя пристрелить. Да тебя хотят пристрелить все, кто тебя знает. Единственное, что тебя спасает, – у нас, в отличие от этого копа, нет оружия.

Внизу в темноте хлопнула дверь домика, с берега приближались тихие голоса. Карл торопливо сделал последнюю затяжку и затоптал окурок.

– Заодно и ширинку застегни, – посоветовал Салли.

Карл схватился за ширинку, обнаружил, что она застегнута, а Салли ухмыляется.

– О такой вот фигне я и говорю, – многозначительно понизив голос, произнес Карл.

– Лучше скажи мне вот что, – ответил Салли, почуяв, что с появлением Тоби сумеет одержать верх над Карлом. – Ты знаешь, кто такой лицемер?

– Я могу ответить за него. – Тоби поняла намек. – Не знает.

– Видишь, что я получаю вместо благодарности? – Карл обращался к Салли. – Мою беременную жену увозят в леса два подозрительных типа, я мчусь ее спасать – и что получаю взамен? Она разбивает мне сердце.