— Вполне, — прозвучало сразу с трех экранов.
— Усложняю исходные данные: нужно поразить некое место на поверхности Марса либо его спутников при активном противодействии противника.
— Если это место известно и не меняется — то да, мы сможем попасть по нему ядерной боеголовкой, — решительно заявил кто-то из людей на экране. — Другой вопрос в противоракетных возможностях противника. Если они сбивают наши зонды скорострельной лазерной пушкой, то вопрос в мощности пушки. Зонд — незащищенная цель, относительно медленная. Ее можно сбить даже слабым лучом. Боеголовка, летящая с большой скоростью и имеющая защитный корпус, слабым лазером уже не поразится, а если поразится, то при продолжительном воздействии… Если в общих чертах, то вопрос в том, насколько хороши их средства обнаружения — а боеголовка по технологии «стелс» куда сложнее обнаруживается, нежели межпланетный зонд — и в том, сколько боеголовок они могут гарантированно сбить.
— В крайнем случае мы можем подготовить массированную ракетную атаку, — заметил кто-то, — если ракет будет много и каждая будет нести десять-двенадцать боеголовок, то у нас будет неплохой шанс попасть.
— Да, но ядерный взрыв в вакууме не очень-то разрушителен. А еще они могут сбить только те боеголовки, которые будут им угрожать, и наплевать на остальные. Надо бить наверняка.
— Все верно, — подтвердил Зеродис, — потому мы придумали способ, как обнаружить корабль. Вам о чем-то говорит слово «Старшот»[1]?
— Речь о старом космическом проекте?
— Верно. Его заморозили в начале Всемирной Депрессии в две тысячи двадцать восьмом году.
Тут раздался женский голос, принадлежащий даме лет пятидесяти, вероятно.
— Я хорошо знаю этот проект. Его нельзя реализовать даже сейчас, потому что некоторые сложности все еще не имеют решения.
Зеродис издал смешок.
— Не совсем так. Проект пока не может быть реализован в разрезе своей первоначальной цели — получить снимки планет Проксимы Центавра. Мы не можем «пальнуть» по звезде, находящейся в четырех световых годах, но если цель «звездной картечи» — Марс, то все очень даже реально.
— Вы правы, — согласилась собеседница, — это реально.
— А что вообще за «Старшот»? — спросила Ева.
— Объясняю суть концепции, — сказала неизвестная дама. — Идея в том, чтобы запустить к Проксиме Центавра большое число очень маленьких зондов, каждый весом в один грамм или чуть больше. Отсюда и слово «картечь» в названии. Зонды разгоняются при помощи светового паруса, в который светит разгонный лазер мощностью в сотни гигаватт. Зонды при этом разгоняются до скорости в двадцать процентов от скорости света и долетают до Проксимы примерно за двадцать лет. Они фотографируют Проксиму и передают данные обратно, используя свой парус в качестве «линзы Френеля». У проекта много нерешенных технических проблем, связанных с материалами, массой зондов, силой отправляемого обратно сигнала и его приема, а также с постройкой суперлазера высоко в горах, чтобы ему не мешала атмосфера. Но если мы будем «стрелять» в пределах солнечной системы, то и лазер нужен намного слабее, вероятно, даже в сотни раз, и сами зонды могут быть не такими миниатюрными, вес в пять граммов вместо одного будет приемлем. И с материалами проблем нет, так как лазер слабый, и обратный сигнал будет легко принять. Даже если скорость этих зондов будет лишь два процента от скорости света, а не двадцать — они долетят до Марса всего за три часа.
— Черт возьми, это же гениально! — воскликнул тот, кто говорил о боеголовках. — Если мы накроем Марс такой картечью, словно охотник — утку, то у пришельцев не будет возможности сбить все зонды, которые летят настолько быстро и к тому же такие маленькие. А они-то смогут заглянуть и за Марс, и за его спутники, и между ними.
Дама-«космонавтка» добавила:
— Да, а еще в силу маленьких габаритов и веса мы сможем за один пуск ракеты или шаттла вывести на орбиту множество зондов и потом «стрелять» ими несколько раз, различными «порциями», ведь разгоняются они лазером с Земли, а не собственным носителем. Выбросили из шаттла «заряд» — и лазером направляем, куда нам надо.
Обсуждение перешло из концептуального в несколько более конкретное русло, и тут кто-то заметил:
— Только есть один момент. Разморозку этого проекта не получится провести скрытно. Самая заметная деталь — постройка мощного лазера, который все-таки должен быть довольно мощным и находиться высоко в горах. Это дорого и сложно в любом случае. И я уверен, что наши недруги все поймут.
И тут послышался ехидный смешок Зеродиса.
— И это замечательно, дамы и господа. Как только проект официально разморозят, формально для отправки зондов к Проксиме, найдутся люди, которые будут противодействовать. Ну хотя бы чтоб не тратить чудовищные деньги на не особо полезный проект. И я уверен, что если у пришельцев уже есть влиятельные андроиды — эти андроиды окажутся в числе противников проекта, что очень сильно сузит круг поисков.
Тут Морти буквально поперхнулся кока-колой, прокашлялся и сказал:
— А вот это уже по-настоящему гениально!
Затем совещание перешло в решение организационных моментов, так что я по-тихому ушел и в коридоре встретил Войс, которая как раз возвращалась с банкой лимонада в руке.
— Что, неинтересно? — поинтересовалась она.
— Очень интересно! Но ни хрена не понятно!
* * *
Это совещание показало мне, что Организация все же занимается кое-какой деятельностью, притом в неслабых масштабах. Вот только лично мне как было скучно и тоскливо, так и осталось.
На следующий день снова приехал доктор Меннинг.
— Есть успехи? — первым делом спросил я у него.
— Конечно, — кивнул он. — Мы продвинулись вперед. Разумеется, впереди еще долгий путь, но мы не стоим на месте. А я приехал, чтобы взять у вас дополнительные пробы крови, кожи и мышечной ткани.
— А зачем это?
— Ну так мы получили всего два кубика крови, и эти два кубика уже кончились, мы ведь поставили более полусотни экспериментов. Кстати, Владислав, вы знаете, что ваша кровь содержит крайне токсичные соединения?
— Догадывался, скажем так.
— По каким признакам?
— По тому, что любой, испивший моей крови, умирает быстро и в муках, будь то пиявка, комар или Александр Македонский.
— Э-э-э… хренасе. Вы встречались с Александром Великим?
— Угу, к нашему общему несчастью. Он продержал меня в клетке несколько лет и за это потерял все те годы, которые мог бы прожить, если б послушался моего совета и отпустил меня восвояси.
Меннинг только крякнул.
— Да уж… Это, к слову, создает проблемы и нам. Мы не сможем использовать технологию биовектора.
— А попроще?
— Биовектор — это процесс переноса участка ДНК из одного организма в другой. Из клетки в клетку, понимаете? Переносчиком выступает вирус, в который заранее встроен нужный участок. Вирус внедряется в клетку и встраивает в нее свою ДНК, которая таким образом модифицируется. Но мы обнаружили, что два вируса, которые мы пытались использовать, погибают практически сразу после попадания в плазму вашей крови.
— Это серьезное препятствие?
— Просто сложность технического характера. Кроме биовектора, если и другие «векторные» технологии, будем использовать их.
— Хм… А зачем вообще встраивать в мою ДНК чужие куски? Ведь это же сделает клонированный организм не мной, а чем-то иным.
— Гибридом. Суть нашего рабочего плана в том, что раз вы — примат и родственник прочих обезьян и человека, то в теории можно сделать так, чтобы взять яйцеклетку самки самой близкой вам обезьяны, или даже человеческую, и поместить в нее ядро вашей соматической клетки. Затем зародыш может быть выношен той же самкой. Но для этого нужно, чтобы ее иммунная система не атаковала чужеродную клетку. То есть вашу. Этого можно добиться, встроив в ДНК клетки фрагмент, отвечающий за опознание «свой-чужой». В результате может получиться существо, очень близкое вам. Не то же самое, что и полная копия, но лучше, чем ничего. Вторая область применения заключается в женской хромосоме. У вас, как и у людей, есть одна Y-хромосома, мужская, и X-хромосома. Если у женщин вашего вида, как и у человеческих, в генном наборе две Х-хромосомы, то мы должны изъять из клетки Y-хромосому и вставить вторую Х-хромосому. И таким образом мы, возможно, получим вашу женскую копию.