Не прошли они и пары метров, как по кварталу разнеслось нечто сродни с воем. Из всевозможных щелей повылазили заражённые. Их маленькие покачивающиеся силуэты виднелись издали. 

— Святая дева Мария… — Второй приопустил автомат. 

— Ты ещё веришь?  — спросил Первый; за чёрной маской, скрывавшей лицо, наверняка пряталась усмешка. 

— Нет… Если бы Он существовал, Он бы такого не допустил. 

— Держитесь за нами, — скомандовал первый Елисею и Яне. — А ты парень возьми-ка ствол. Лишний нам не помешает. — Он протянул ему новенький «Варяг», чем-то схожий со стареньким пистолетом Ярыгина, а также достал из разгрузки несколько магазинов. — Стрелять-то умеешь? 

— Догадываюсь, — ответил Елисей, смело глядя солдату в глаза. 

— Замечательно. Целься в голову. — Он постучал по шлему. — В мозг!  Это единственный способ их убить, не считая обезглавливания, хех… 

Елисей поднял пистолет, примерился, осмотрел небольшой коллиматор.   

— Что ж, будем верить, что подмога подоспеет вовремя, — сказал солдат, склонился на колено и нацелился. 

Некоторые крошечные силуэты превращались в ковыляющих созданий, другие в перебирающих всеми четырьмя конечностями чудовищ. 

— Это что, псины? — спросил первый и, не дожидаясь ответа, зажал спусковой крючок. Второй стрелял в противоположную сторону.  

А Елисей вертел в руках пистолет и всё глядел на него. Стрельнуть значило убить. Способен ли от на такое? Но если он не убьёт, убьют его. Мир изменился. Он был вынужден действовать. Убивать ради того, чтобы жить. 

Первая пуля, оставив за собой почти мгновенно исчезнувший синий шлейф, угодила в землю, зато вторая пробила череп заражённой собаке, подкрадывавшейся сбоку.   

Заражённые медленно, но упорно приближались, их было не остановить, их слишком много. 

Откуда-то сверху послышались выстрелы. Один из бойцов оглянулся. 

— Наши помогают… — сказал он, хотя явно не смог ничего разглядеть.  

А заражённые всё стягивались на звуки выстрелов, на запах крови. Их трупы заполняли двор.  

Яна, зажав уши ладонями, плакала позади. Только изредка вскрикивала, давая о себе знать. 

Елисей зарядил последний магазин. В обойме было четырнадцать патронов, то есть четырнадцать заражённых. И тут он вновь задумался. Имеет ли право он так бесцеремонно убивать? Правильно ли это? Нечто внутри (может быть, животный инстинкт самосохранения) подшёптывал ему, что нельзя останавливаться. Однако разум внушал обратное. Кто он такой, чтобы лишать организмы, пускай и такие, жизни? Какими жестокими они бы не были, они имели право жить. Они ничуть не хуже человека. Правда? 

— Эй, парень! — Боец выпустил очередь и продолжил: — Чего застыл? Патрошки кончились? Бэха, накинь ему пуль. — Обратился он к напарнику, перезаряжая свою винтовку. 

Солдат протянул Елисею ещё три магазина. 

Разве может Елисей отказаться, сказать, что не может больше сражаться, не может больше защищать свою сестру? Трусость ли это? Или разумность? Разве хотели его родители стать заражёнными? Быть может, он избавляет заражённых от страданий. Если, конечно, они могут что-то чувствовать и помнить из своей прошлой жизни. 

Елисей отошёл от мыслей и нацелил пистолет на очередной череп. 

Вой эхом пролетел по кварталу — к ним бежали заражённые. Они мчались, запинаясь о трупы убитых и размахивая руками. Не то, что прошлые, едва переступающие с ноги на ногу. 

— А вот и оно. Самое интересное! — выкрикнул первый боец. — У тебя как с патронами? У меня последний магазин. 

— Также, — ответил второй. 

— Плохо дело… 

В этих целиться было гораздо труднее. Так они ещё и виляли в стороны, обходя особенно высокие холмы трупов.   

А выстрелы сверху смолкли.  

— Последние пули! 

Заражённые бежали в пару сотнях метров от них, уже по местности, пустой от мертвецов. 

— Что ж, прощайте, братцы! 

— Укроемся в доме? 

— Не, эти пробьются. Прогрызут себе путь. — Он сплюнул. 

Яна заскулила. 

И вдруг послышалась пулемётная очередь, за ней несколько взрывов. В ушах засвистело, в глазах чуть помутнело. Сверху подул сильный ветер, воздух затрещал. Круг света упал на четвёрку оглушённых. Гудение, доносившееся из небес, становилось всё громче. 

Елисей наконец посмотрел вверх. Там, между высотками, спускаясь, рычал вертолёт. 

— К нему! — крикнул боец. — Эх, как же вовремя! 

Вертолёт сел. Из него выпрыгнуло несколько солдат с ручными пулемётами. 

Елисей схватил обескураженную Яну за руку, они бросились к вертолёту. Им помогли подняться. 

Заражённых, несмотря на бессчётные трупы, становилось только больше. Воздух переполнился запахом горелого пороха и крови. Отчего их сбегалось всё больше. 

Бойцы запрыгнули в вертолёт, не опуская стволов оружий. Машина взмыла в небо. И только сейчас солдаты могли спокойно опустить инструменты смерти. 

Заражённые столпились под взлетающим вертолётом, глядя на него с глупой ненавистью. 

*** 

После десяти минут жужжания лопастей, вертолёт начал снижение. Он сел в лугу, полном помятых цветов. Рядом гудело ещё парочка винтокрылых аппаратов, откуда вылезали гражданские в сопровождении военных.  

Елисей и Яна, как и прочие, покинули воздушный транспорт и оглянулись. Поодаль от вертолётной площадки расположились десятки больших белых и зелёных палаток. Рядом с ними стояли, сидели или лежали люди — военные, врачи, гражданские. Они разговаривали, кто с кем, грустили, рыдали. Не было среди них ни одного радостного или счастливого лица. Даже дети чувствовали горе. 

Елисей, ещё не вернувший пистолет, стал искать взглядом того бойца, с которым он сражался плечом к плечу. Заприметив его рядом с большими зелёными ящиками, он подошёл к нему и протянул оружие. 

— Возьмите. 

— О, да не стоит. Спрячь! Считай, это тебе сувенир. Причём полезный. Хрен знает, что нас дальше ожидает. А я себе новый раздобуду, не проблема.  

Елисей поблагодарил солдата и вернулся к Яне, что глядела куда-то в пустоту. 

— Ян, как ты? — спросил он. 

Она, так же глядя в никуда, чуть погодя ответила: 

— Что будет дальше? 

Елисей не знал, что ответить. Никто не знал, что сказать на такой вопрос. Ему стало ещё тоскливей на душе. 

К ним подошёл военный с сединой на макушке, с металлической сигаретой в зубах и планшетом в руках. 

— Новенькие? — спросил он. 

— Да, — ответил Елисей. 

— Назовитесь. 

Елисей назвал имена и фамилию, а тот принялся набирать их в планшете. 

Военный с некой горечью спросил: 

— Родственники есть? Живые? 

Ответить на вопрос значило признать, что их больше нет. Но… может быть, ему всё причудилось, приснилось? А они на самом деле живы? Живы и здоровы. У себя в квартире. Но Елисей знал, что это не так. Но сказать и поверить, было просто невозможно. Однако Елисей покачал головой и, сглотнув, добавил:  

— Больше нет. — Он отвернул взгляд, будто принялся что-то разглядывать, а сам подумал: «Они живы! Живы у меня в душе, в памяти». 

Военный посмотрел на них с сожалением и сказал: 

— Мне нужны и их имена, если не трудно. 

Елисей назвал и их имена. Яна всхлипнула. 

— Ваша палатка номер сорок восемь, вы делите её с шестью людьми. Завтрак в восемь, обед в час, ужин в шесть. С любым важным вопросом обращаться ко мне, коменданту Ефиму Алексеичу, первая палатка.  

Комендант оставил их наедине со своим горем, как и других людей, наполнявших лагерь, у которых ему пришлось выведать информацию. 

Елисей повернулся к палаткам, как вдруг Яна схватила его за руку. Он взглянул на неё. Лицо её было красным, пылающим. Под глазами появились лужи, затопившие всю радость. Изо рта вырывались стоны. Волосы взлохмачены. Очки висели на вороте белой запачканной толстовки.

Елисей вид сестры привёл ещё в более шаткое положение. Он обнял её. А она вцепилась в него, боясь отпустить.