— Полина подожди — Саша хватает меня за запястье, — Дай все объяснить.

— Объяснить? О таком не говорят. Отпусти меня — рычу, вырывая свою руку, и поднимаю на нее злой взгляд. — Не смей прикасаться ко мне и даже приближаться. Хватит. Оставь меня в покое. Каждый в этом доме знал все и молчал. Ещё ты, убила, а после прибежала. Стыдно должно быть.

Ее глаза больше не сверкают. Они угасли. В них даже не отражаются огни уличного освещения, словно его выключили. Словно и жизнь в ней выключили.

— Полина — так же Филипп появился из ниоткуда. Они самые дорогие мне здесь люди и оба лгали.

— Ненавижу, ненавижу вас всех.

Даже самая большая любовь и самые сильные чувства могут привести к разлому. Мы оказались в ловушке из жестокости, и дороги назад нет. Главное правило: никогда не оглядываться, а идти дальше. Это больно. Это страшно. Это опасно. Но прошлое уже за дверью, и оно никак не может помочь тебе вернуться. Я думала мы справимся. Увы… никто из нас никогда не будет в порядке, а боль теперь станет молитвой, которую мы будем произносить каждую ночь, утро и в течение дня, только бы она не нагрянула без предупреждения.

Я так устала от этих проблем, а они нарастают как огромный снежный ком и превращаются в ужасную и подавляющую глыбу, грозящую придавить меня.

Чёрт, всё становится хуже и хуже. Я уже боюсь просыпаться, потому что завтра будет снова что нибудь и так постоянно. Будет только мрак, и выхода из него нет.

Полина

— Дай мне все объяснить.

Холод исходил из моей груди, поглощая целиком. Я едва слышала Филиппа. Он повернул меня лицом к себе и дотронулся до моей щеки. Я не могла этого сделать. Просто не могла.

— Пожалуйста поговори со мной…

— Ворон, пожалуйста… отпусти меня.

Похоже, он собирался отказать мне, но что-то в моих глазах заставило его передумать.

Несколько мгновений спустя я сидела голая на полу душа, позволяя воде омывать меня. Одна. Это слово было чудовищем, которое однажды поглотит меня. И только когда Лив опустилась на колени рядом со мной и помыла меня, как ребенка, слезы потекли — пока я оплакивала потерю отца, и его палача.

— Как думаешь у меня получится? Это слишком рискованно, но думаю я смогу.

Положив голову на лапы, Миша казалось, не был впечатлен этой идеей. Я провела его через заднюю дверь в свою комнату. Если это моя последняя ночь здесь, я не хочу проводить ее в одиночестве. Он занял приличную часть моей кровати и его шерсть была повсюду. Мне это нравилось.

— Мне так страшно Миша, я хочу тебя с собой забрать. Ты позволишь? Нас не найдут, мы уедем далеко, я так устала и боюсь. Я думала справлюсь, думала смогу жить в чёрном мире.

Миша поднял уши, как бы говоря: «удачи тебе с этим.»

Я запустила руку в шерсть и прижалась к его боку.

— Вот видишь, — я выдавила из себя оптимистичный тон. — Все это должно сработать.

— Полина.

Я подняла голову, чтобы увидеть Филиппа в дверном проеме, его глаза сузились.

— Что я тебе говорил о собаке? — резко спросил он.

— У него есть имя. Его зовут Миша. И мы с ним теперь друзья.

— У тебя до сих пор не затянулись швы от его укуса, будет шрам, — невозмутимо произнес он.

Нахмурившись, я посмотрела на свое запястье.

— Плевать, одним шрамом больше.

— Полина — его мягкий, но серьезный тон привлек мое полное внимание. — Я хочу поговорить с тобой.

— Я не хочу. Хотя бы сегодня, я не хочу говорить. Хотя бы одну ночь, а завтра все решим.

Фил шагнул в комнату, Миша издал рычание. Он проигнорировал его.

— Я вынесу тебя из этой комнаты, не смотря на твоего защитника.

Ощущая себя уверенно рядом с рычащей немецкой овчаркой, я сказала:

— Сейчас ты вспомнил обо мне, где ты был все эти дни?

— Я не мог простить себя, не мог перебороть вину. Я ненавижу себя, ненавижу то, как ты страдаешь. Пожалуйста.

Это единственное слово смешалось в моей крови с горячей и холодной водой. Как бы сильно я ни хотела упасть в постель Филиппа, просто чтобы забыть обо всем на некоторое время, мое сердце не могло справиться с актом прощания с моим телом сегодня и с моим ртом завтра.

Я не могла попрощаться дважды.

— Я не могу Филипп.

Конечно, он двинулся ко мне, не останавливаясь даже тогда, когда Миша встал лапами на кровати и оскалил зубы в угрожающем рычании.

— Прекрати Филипп — мое сердце бешено колотилось. — Он укусит тебя.

— Пусть.

Не обращая внимания, он сделал еще один шаг, и когда рычание Миши стало смертельным, а шерсть встала дыбом, я выпалила:

— С тобой невозможно спокойно разговаривать.

Уф.

Я соскользнула с кровати и прижалась к собаке.

— Скоро я заберу тебя с собой. Ты должен потерпеть. Жди меня — прошептала я в ухо собаке.

Копье обиды, прожигающее меня насквозь, только укрепило мое решение сделать перерыв и найти укрытие до утра. Я… Не могла справиться с этим эмоционально, физически — ни с одним из этих.

Филипп обнял меня поднял на руки, как маленького ребёнка. Я задыхалась, грудь тяжело вздымалась. Я могла бы и побороться с ним, хоть я и зла на него и у меня сильная обида, он нужен был мне, хотя бы последний раз, последний раз почувствовать его мужской запах, почувствовать его тепло.

Он бросил меня на кровать и оседлал мои бедра, его губы скользнули вверх по моему горлу.

— Я не хочу чтобы ты всегда меня ненавидела, я хочу любить тебя. Хочу защитить, но не знаю как.

Я знаю…

Он сковал мои запястья над головой.

Его глаза потемнели. — Я убью любого, кто попытается отнять тебя у меня, но прямо сейчас… — его губы прошлись по моему горлу. — Ты мне нужна.

Глубокий скрежет коснулся моей кожи, обжег сердце и принял решение за меня. Я выгнула шею, давая ему больше доступа, давая ему то, в чем он нуждался, даже зная, что он будет тем, кто уничтожит меня.

***

— Я люблю тебя — шепчу я.

— … И ненавидишь — шепчет в ответ он.

В его серьёзном взгляде вновь что-то новое, но я также вижу, как снотворное начинает действовать. Мы выпили немного кофе, после нашей близости, быть честной, пил только он. Фил моргает чуть чаще.

— Тебе нужно поспать.

— Я не хочу, — упирается он, сопротивляясь сонливости.

Пять минут или меньше.

Я глажу его щёку, он часто моргает, пытаясь сбросить пелену с глаз. Ничего не говорю, просто касаюсь его лица, пока его взгляд становится задумчивым.

— Что-то не так… — тянет он, пытаясь привстать, трясёт головой.

— Что ты сделала — голос угрожающе понижается, он пытается сесть, но я толкаю его обратно на кровать.

Обхватываю его ладони и упираюсь своим лбом в его. Мы оба тяжело дышим.

Одна минута.

— Я люблю тебя, — выдыхаю ему в губы последнее, что должна сказать и нехотя отстраняюсь, замечая, что его глаза закрыты, а дыхание размеренное.

Все свое имущество я оставляю, забираю только документы. Забираю Мишу и выходим на улицу.

— Ну и зверь. Ты действительно уверена в своём плане?

Оливия смотрит на меня, та которая согласилась помочь. Она заранее выключила камеры по всей территории, усыпила всех охранников, эта девушка без проблем сделала все, о чем мы ранее договаривались.

— Мне нужно это — Я улыбаюсь, не понимая, почему не чувствую ни страха, ни напряжения перед тем, что меня ждёт.

— Каждая машина под наблюдением, так что ты должна оставить ее где нибудь. Ты же знаешь, он найдёт тебя, может не сегодня и не завтра, но найдёт.

— Знаю. И когда он найдет меня, он будет в ярости. До встречи Оливия. Я бы очень хотела остаться и узнать тебя получше. Стать твоим другом.

Я протягиваю ей руку, чтобы сжать ладонь хотя бы напоследок, но она обнимает меня очень крепко, почти до боли, обнимает дольше, чем нужно, не решается отпустить, и я позволяю себе и ей эту слабость. Жду целую минуту, прежде чем она нехотя отпускает.

— Прощай, Полина. И ты уже мой друг, как и я твой, — она опускается к собаке, не трогает его — Береги ее.