— Отъебись от меня! Отвали! Пошел на хер!

— Замолчи.

— Сука. Ненавижу.

Он знает, чего я хочу, знает, что мне нужно. Увидел это в моих глазах, я сама сказала ему это, без слов, потому что слова, которые я сейчас говорю ему… Они ничего не значат. Я обнимаю его ногами, трусь животом об его член, прижимаюсь виском к его щеке:

— Я хочу тебя.

— Я знаю.

Он трахает меня как молодой и ненасытный зверь, сильно, быстро, глубоко, бешено. Он такой и есть — озлобленный, влюбленный звереныш. Волчонок, который решил показать мне свои молочные зубки. Я вцепляюсь в его спину до ссадин и шепчу:

— Прости меня, прости меня, прости…

Я вдыхаю запах его волос. Тонкие пальцы сжимают запястье — помнишь? Сигаретный дым просачивается сквозь приоткрытые губы. Зрачки, во всю радужку карих глаз, капельки пота между лопатками. Стеклянная пепельница на полу ди-джейки. Внизу живота нарастает сладкая тяжесть, и мне не хватает воздуха.

— Не останавливайся.

Он рычит, кусает меня за плечо и кончает вместе со мной. Потом ищет мои губы, и пытается поцеловать меня, но я кусаю его в ответ.

— Сука. Ты кончила?

Я все еще задыхаюсь:

— Да. Доволен, блять?

Утром поднимаю лицо от подушки, смотрю на часы, и расталкиваю Ивана:

— Тебе пора уебывать. Скоро может вернуться Влад. Давай, ты что, не понял?!

Он молча собирает свою одежду, уходит, напоследок хлопнув дверью. Я встаю, достаю из-под кровати свои трусы — разорваны. Может, просто забить, и перестать уже носить белье?

***

— Так, третий дубль, снимаем. Поехали!

Я стою в кадре, и не знаю, что мне делать. Точнее, знаю, и делаю, но оператору это совсем не нравится. Все просто — поднести ко рту горлышко пластиковой бутылки, сделать глоток, повернуться к матовому глазку камеры, улыбнуться и сказать: «Cool»! Один, два, три, четыре. Я выполняю необходимый алгоритм, и застываю перед съемочной группой, натянув на лицо тупую наркоманскую ухмылку. Я совсем не умею улыбаться, если мне не смешно. Хуевая из меня актриса.

— Еще раз!

После часа съемок меня уже тошнит от запаха этой ебаной газировки. Оператор оборачивается к менеджеру клиента:

— Ну, че ты думаешь?

— Я думаю, что это не годится. Давайте, придумайте что-нибудь, растормошите ее что ли.

Обращается ко мне:

— Ты должна удовольствие получать, понимаешь? Я должен смотреть на тебя, и хотеть это говно! Ты можешь пить его так, будто это твой любимый напиток? Вот что ты любишь пить?

Я сама уже заебалась от этих съемок, поэтому честно ему отвечаю:

— Я бухать люблю. Коньяк там, водку…

— Супер!

Снова оборачивается к съемочной группе:

— Вот, давайте мы ей туда немного водки нальем. Или коньяка? Так же можно сделать? Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— Ну вот. Рита, будь умницей, сбегай в магазин внизу. Перерыв!

Оператор смотрит на меня, и я вижу сомнение в его глазах. Я и сама не понимаю, нахера меня взяли на эту роль? Неужели нельзя было пригласить кого-нибудь из театрального? Красивых девушек там полно.

— Это все из-за волос.

— Что?

Я трясу перед оператором своей шевелюрой:

— Ну, из-за того, что у меня розовые волосы. Он как увидел меня на кастинге — сразу в меня вцепился, прямо стоял, и держал за локоть, как будто я убегу. А я недавно волосы покрасила, в розовый. Хотела просто отрезать, но подруга отговорила. И вот теперь я тут. А вы со мной мучаетесь.

— Мы не мучаемся, такая у нас работа. Ты же не виновата, что не умеешь играть. Ты — просто модель.

— Ага, просто…

Менеджер с Ритой возвращаются, Рита берет мою бутылку, и наливает в нее водку, разбавляя ярко-оранжевую газированную дрянь сорокапроцентным алкоголем. Я оцениваю пропорции — сто грамм на оставшиеся двести миллилитров. Напиток заметно бледнеет, и мне становится весело. Нет, они что — серьезно?!

— Смотри. Делаем так. Ты сейчас отпиваешь, держи бутылку, как я показывал, потом поворачиваешься к камере, улыбаешься, и потом говоришь: «Cool»! Все, как раньше. Поняла?

Что тут непонятного. Я еще не успела опьянеть, поэтому не надо разговаривать со мной так, будто мне шесть лет. «Cool» — название этой дряни, которую я пью уже второй час. Разве мне не полагается ассистент с тазиком?! Повернувшись в профиль к камере, я делаю большой, сексуальный глоток, опускаю бутылку, смотрю прямо в объектив и, улыбнувшись, говорю:

— Водка. Заебись!

***

— И ты типа прямо так и сказала?

— Ну да. Испортила дубль.

Сначала Влад просто смотрит на меня, а потом начинает смеяться, и я к нему присоединяюсь. Мы смеемся до слез, до соплей. Да, нам классно вместе, но только нет такого человека, с кем бы я могла остаться. И нет такого места, в котором я хотела бы задержаться. Я отталкиваю от себя людей, или они отталкивают меня — неважно. В конце концов я всегда остаюсь одна. Это — единственное, чего я заслуживаю. Моя жизнь — просто один, постоянно повторяющийся ебаный день сурка.

— Дин? Помнишь, то, что ты мне рассказывала про свое детство? Это правда?

Даже если и правда — никто и никогда не узнает эту историю. Я так решила. Я просто надеюсь, что когда-нибудь я забуду об этом… Тогда мои демоны тоже забудут обо мне.

— Нет. Я это придумала. Я же была под грибами, помнишь? Я просто хотела с тобой переспать.

— Не пожалела?

— Неа.

***

Размытый силуэт нависает надо мной так высоко, что заслоняет собой солнце:

— Привет! А ты что это, играешь тут совсем одна? Заходи ко мне в гости. У меня есть игрушки… И много, много сладостей. Не бойся, я знаю твоих маму с папой. Мы с ними — друзья…

Он протягивает мне руку, и я просыпаюсь. Звонок телефона раздается прямо около моей головы, я извлекаю его из-под подушки, и с трудом фокусирую взгляд на дисплее. Кто звонит мне в такую, сука, рань?! И, главное, нахуя?

— Олег, ты там охуел что ли?

— И тебе доброе утро. Поедешь с нами на тусу с ночевкой?

— С нами, это с кем?

— Со мной, со Спайком, да до хрена народу знакомого будет. Это на острове, с палатками.

— Это во сколько? Я еще в себя не пришла.

На тумбочки около кровати стоит бутылка, полная примерно на треть. Вот нахера, спрашивается, я еще и дома после клуба пью? Протягиваю руку и делаю глоток — гадость. Влад уже куда-то свалил, постель на его стороне кровати недвусмысленно пуста. В квартире тоже тихо. Я иду в ванную и выливаю остатки бухла в унитаз. Мое отражение в зеркале выглядит не так плохо, как я ожидала, и у меня поднимается настроение.

— Значит, с палатками. Ну, окей.

Уличный шум оглушает, нужный мне трамвай останавливается через дорогу, и я бегу к нему, не обращая внимания на цветные круги перед глазами. Олег, сука, не мог вчера сказать про поездку — я бы так не набухивалась. Хотя, кого я обманываю? Остановка «ЖД Вокзал», я сползаю на скамейку, закуриваю и, преодолевая тошноту, кручу головой — куда дальше? Олег машет мне рукой у входа, заебись.

— Привет, бухала вчера, да?

— Привет, ну а как ты думаешь? И вообще, я что, так плохо выгляжу?

— Ты — единственная из моих знакомых, кто с похмелья выглядит лучше, чем до него.

Я смеюсь:

— Значит, знакомых? Какой же ты, Олег, мудак. Я-то думала, что я твоя принцесса.

— Так и есть. Ты — принцесса панк-рока.

Мы заходим в киоск за алкоголем, потом топаем на перрон. Наша тусовка занимает полвагона пригородного поезда — кого-то из них я знаю, но большинство лиц мне незнакомы. Мы с Олегом садимся рядом, я кладу голову на его плечо:

— Можно, я немного посплю?

Бутылки «Немирова» глухо дребезжат в моем рюкзаке, который я поставила себе в ноги. Вагон, слегка покачиваясь, начинает движение, и я, действительно, начинаю засыпать:

— А сколько ехать?

— Часа три.

— Бля…

— А потом еще на автобусе час. А потом на катере. И обратно только завтра можно будет уплыть. Охуенно, да?

— Пиздец, как охуенно.

Наверно, Олег тоже засыпает, потому что, когда, спустя несколько часов, он меня будит — вид у него тоже помятый. Мы пересаживаемся на автобус, где нас уже ждет Спайк, и я, чтобы избавиться от мерзкого привкуса во рту, открываю бутылку «Немирова», и делаю большой глоток. Протягиваю ее Олегу: