— Влад, а сколько надо съесть?

— Ну, после вчерашнего, тебе хватит штук десять.

Я ем все, что мы с Владом насобирали, а потом допиваю остатки пива из его банки. Влад с жалостью смотрит на меня. Он, наверно, понимает, что я делаю. В этом мы с ним одинаковые — разбитые сердца, пытающиеся жить дальше. У каждого из нас свои способы, и, похоже, что мой — это саморазрушение. Я просто хочу заставить своих демонов поверить в то, что я действительно могу себя убить. Может быть, это испугает их, и они оставят меня навсегда?

Мы едем обратно, и я тупо смотрю в окно. Я так погружена в собственные мысли, что даже не замечаю, как это начинается — пейзаж за окном из цветного становится выкрученным до контраста черно-белым рисунком, а солнце превращается в плоское белое пятно, заливающее пространство горячей белизной, оплавляющей стекла нашего авто.

— Народ, мне нехорошо.

Салос мельком оглядывается назад:

— Влад, походу ее накрыло. Че делать?

Влад отрывает окно, выбрасывает окурок, потом тоже поворачивается назад.

— Да ничего не делать. Ждать, когда отпустит.

Сердце колотится где-то в горле, глаза режет от яркого света, а еще — мне очень страшно. Панический, животный ужас ползет из живота вверх по позвоночнику, поднимая дыбом волоски на шее. Несмотря на то, что я вся вспотела — меня колотит крупная дрожь.

— А когда отпустит?

— Дин, я не знаю. Может пару часов. Нахуя ты столько съела?! Ты же еще вчера бухала, вот так и легло. Пиздец, конечно.

Конечно, пиздец. Дома у Влада я заползаю в спальню, задергиваю шторы и лезу под одеяло, накрываясь им с головой. Только я, и бесконечная темнота. Мне хуево, и я не хочу никого видеть и слышать. Да и зачем? Все равно, кроме меня здесь больше никого нет, а все остальные — просто плод моего воображения, болезненные иллюзии, созданные мной для самой себя. Одиночество, тяжелое, до тошноты осязаемое, обволакивает меня, и я думаю: «Это похоже на смерть. Это похоже на небытие».

***

Я трясущимися руками подношу сигарету к губам. На столе — две пустых стопки, и Влад наполняет их коньяком.

— А когда Салос уехал?

— Пару часов назад. Ты все проспала. Как ты себя чувствуешь?

— Я не спала. Мне просто было хуево. У тебя такое было?

— Неа. У меня было другое. Потом расскажу.

— Ты думаешь, что я ебанутая, да?

— Я думаю, что тебе просто нехуй делать. Вот скажи, ты вообще, кого-нибудь любишь кроме себя?

Я смотрю на него сквозь клубы дыма, и мне кажется, что меня все еще не отпустило. Все вокруг — стол, заставленный бутылками, прилипшими к стеклянной поверхности столешницы, переполненная окурками пепельница, сам Влад, и его глаза, так внимательно меня изучающие — все это ненастоящее, просто картинка, за которой прячется пустота. Я не вижу смысла отвечать на его вопрос — ведь это то же самое, что разговаривать с собой. И это ощущение бессмысленности всего происходящего настолько невыносимо, что я говорю:

— Хочешь узнать секрет?

— Да.

Я делаю затяжку, собираясь с мыслями.

— Когда мне было лет шесть, или около того, меня позвал к себе в гости сосед по лестничной клетке. Он часто звал меня к себе… Поиграть. Ну, то есть, он говорил, что мы и с ним играем, но это не было похоже на то, что я делала со своими друзьями. Он раздевал меня и трогал, и… Я даже не знаю. Я не помню…

Я перехожу на шепот, пытаясь проглотить горький колючий комок, застрявший у меня в горле.

— Я была совсем ребенком, и я все забыла. А потом, знаешь… Я выросла, и вспомнила об этом. И мне все стало понятно…

Почему-то я уже сижу у Влада на коленях, он осторожно прикасается ко мне губами, и его поцелуй на вкус — как соль с корицей. Корица и соль моих слез. Его пальцы повторяют траекторию мокрых дорожек на моем лице:

— Пошли-ка спать.

Он поднимает меня, и на руках несет в спальню. Кладет меня на кровать — на нашу кровать, и я тут же отворачиваюсь к стенке, а он, как всегда, обнимает меня сзади, только сегодня все по-другому. Вызванные бэд трипом воспоминания, боль, которую я все эти годы ношу в себе, боль, которая заставила меня раскрыть рот, и рассказать — почти рассказать, свой секрет, эта боль заставляет меня повернуться к нему, и продолжить то, что началось между нами несколько минут назад, там, за заставленным пустыми бутылками кухонным столом. Может быть, глубоко внутри, я — все еще та, напуганная маленькая девочка, ребенок, обманом втянутый во взрослые игры. Пусть так. Я делаю то, что я делаю всегда, когда я чувствую себя беззащитной — нападаю.

Я целую его, задыхаясь от запаха корицы и коньяка, шарю рукой по его животу, спускаясь ниже, еще ниже, получая от него подтверждение своих действий — он тоже хочет меня. Я переворачиваю его на спину, стягиваю с него трусы, беру в рот его член. Это просто — намного проще, чем слова. Намного проще, чем чувства.

— Иди сюда.

Я поднимаю лицо и встречаюсь с ним глазами.

— Чего ты хочешь?

— Тебя.

Это игра для двух игроков. Я раздеваюсь и взбираюсь на него — еще одна покоренная вершина. Еще один боевой трофей. Очередная звездочка на фюзеляже. Я трахаю его, и он не помогает мне — просто смотрит на меня, и от спокойного взгляда его темных глаз мне становится жарко. Он как будто ждал этого, знал, что этим все рано или поздно закончится.

— Хочешь увидеть, как я кончаю?

Я опускаю руку вниз, и мои пальцы находят свою цель — это тоже похоже на боль, а еще, это похоже на смерть. Смотри, вот так я умею любить. Он переворачивает меня на живот и входит сзади, подушка глушит мои стоны, и я знаю, о ком он сейчас думает, знаю, почему он не хочет смотреть на мое лицо. Похуй. У каждого из нас свои причины делать то, что мы сейчас делаем. Я просто хочу, чтобы он продолжал, пусть он трахает меня всю ночь, пусть он делает это, пока меня не отпустит. Пока я снова не почувствую себя собой.

***

Солнечный свет заливает кухню, Влад сидит на табуретке у окна и дым от тлеющей в его пальцах сигареты уплывает в форточку. Влад смотрит на меня, улыбается, и мечтательно произносит:

— Когда-нибудь, я напишу об этом времени книгу. Назову ее «Розово-голубой период», или типа того.

Я ехидно ухмыляюсь:

— Ага, как у Селлинджера, да?

Он швыряет в меня пробкой от коньяка:

— Дура!

***

Пятничная вечеринка в «PV» заканчивается, и ранним утром субботы я обнаруживаю себя идущей по центру города в поисках приключений. Я все еще пьяная, и мне совсем не хочется спать, поэтому я направляюсь в аллею, в надежде встретить там кого-нибудь из тусовки. Кого-нибудь, кто готов продолжить бухать со мной.

Сегодня мой день. Мимо, дребезжа, проносится пустой трамвай, и я улыбаюсь своему отражению в темном стекле вагона. На меня, сука, летят витрины, а еще — солнечные блики с лобовых стекол авто. Несмотря на то, что всю ночь я провела в клубе — я охуительно выгляжу. В глубине аллеи, в густой тени тополей, слышны голоса, и один из них кажется мне знакомым. Светловолосый парень в огромном худи стоит ко мне спиной, и я — была не была — подбегаю к нему, и обнимаю его сзади. Иван, а это действительно он, оборачивается, и вот я уже повисаю на нем, болтая ногами.

— Дина! Привет! Народ, это Дина.

— Привет.

Я достаю пачку, и закуриваю — я охуенно выгляжу с сигаретой, я знаю это и постоянно этим пользуюсь. Прищурившись, медленно выдыхаю дым через приоткрытые губы. Его друзья пялятся на меня, а я — на него, я тащусь от его светлых волос, просто не могу оторвать от них взгляд. Мне так хочется запустить в них свои пальцы…

— Пиво будешь?

— Что?

Его голос выдергивает меня из мира грез, в который я уже успела погрузиться с головой. Иван протягивает мне бутылку, и я пытаюсь сфокусировать взгляд на ярком кружке этикетки.

— Пиво.

— Спасибо, у меня есть вино. Спиздила в круглосуточном около «PV».

Под одобрительные возгласы извлекаю трофей из сумки. Иван достает ключи от подъезда, и мы вдвоем пытаемся пропихнуть пробку внутрь узкого горлышка. Стаканчиков нет, поэтому я делаю глоток, и передаю бутылку Ивану.