Чашников оказался молчаливым. Кроме скупых пояснений, я от него слова лишнего не услышал. Хотя, узнать хотелось до фига и больше. А допив компот, я почувствовал что засыпаю.

Капитан без слов отвел меня в небольшое помещение с четырьмя солдатскими кроватями, тут же, в правом крыле Сенатского Корпуса. Пояснил, что это дежурная спальня, на всякий случай. Вот как мой. Отдыхай, проснешься без меня, рядом комната отдыха, там можно попить чаю, не стесняйся. Больше никуда не ходи, все равно не пустят. Едва успев скинуть пиджак и снять ботинки, я отрубился.

Сон мой был обморочным, болезненным, и долгим. И разбудил меня, все тот же Чашников. Проворчав, что ну ты и здоров спать, он сообщил, что можно ехать.

Выйдя из здания, я увидел, что уже стемнело. На часах было начало двенадцатого ночи. Нас ожидала эмка. Снова уселся на заднее сидение, и мы поехали.

Потом мы достаточно долго ехали, если я правильно понял, на восток. Судя по всему, в конце- концов, мы приехали куда то в Балашиху. Машина остановилась перед КПП. Въехав в открывшиеся ворота, поехала сквозь настоящий гарнизон, с двухэтажными казармами, выметенными дорожками, и идущим куда то строем взводом.

Спустя немного, мы подъехали еще к одному КПП. Здесь уже, у водилы и Чашникова, проверили документы. А потом мы подъехали к одноэтажному бараку.

С торца, на крыльце, стояла подножка для чистки пяти — шести пар сапог. Большая банка гуталина, и пара обувных щеток.

Войдя в казарму за Чашниковым, я вдохнул этот непередаваемый, и, казалось навсегда забытый запах смеси пота, гуталина, ружейной смазки, и хлорки.

На тумбочке у входа стоял дневальный, при виде нас заоравший «Дежурный на выход!». Пока мы ожидали того дежурного, я огляделся. Большое помещение коек на сорок — пятьдесят. В которых, дрыхнут военнослужащие. Сапоги с портянками у табуреток, на которых лежала аккуратно сложенная форма, не оставляли вариантов. Между койками идет широкая «дорога жизни», уложенная паркетом, поперек половиц основного пола. Через равные промежутки, слева, стойки с винтовками. По пять штук каких то автоматических винтовок, подсумки, и противогазы.

Напротив видна дверь, как я понимаю, ведущая к бытовке, каптерке, и канцелярии.

Подробнее рассмотреть я не успел. Откуда-то выскочил дежурный, отдавший честь капитану Чашникову. Начал что-то говорить, но капитан его прервал и показал на меня:

— Приказано разместить на ночь гражданского.- повернулся ко мне и сказал — до завтра, Боб.

И вышел. Дежурный, кажется сержант, пригласил за собой. И мы, прошли по «дороге жизни», и вошли в дверь напротив. Там оказался коридор, с дверьми с обоих сторон. Дежурный толкнул первую от входа, и мы вошли в маленькую комнату, вмещающую лишь кровать, тумбочку у окна, и стул.

— Устраивайтесь — произнес дежурный и вышел.

Я сел на кровать, и подумал, что нужно бы сходить отлить, и покурить. Да и спал я весь день. Какой уж тут сон. Потом положил шляпу на тумбочку, скинул ботинки, и решил немного полежать.

И отрубился.

Ночью я просыпался. Но, сквозь сон, сил достало лишь раздеться. Поэтому, пройдя казарму на выход, я не стал мешкать, а поинтересовался у дневального удобствами.

Сортир расположен не в казарме, а на отшибе. Он — монументален, сложен из кирпичей, и мест на двадцать посадочных. Изнутри выглядит и пахнет как сортир, который одновременно посетило человек пятьсот.

Ну да, подумал я, народ, после подъема, забежал, и теперь познает радости физкультуры. Вдали, меж бараками, виднелся спортгородок, где энергично махали руками-ногами военнослужащие с голым торсом.

Закурив «Лакки Страйк», я пошел обратно, размышлял о том, что реципиент похоже, был не очень курящим. И что чувствую я себя — очень сносно.

У казармы меня уже ожидал капитан Чашников. Выбритый, наглаженный, тускло сияющий сапогами, и отвратительно свежий. Глядя на него, я сполна ощутил, что небрит, неумыт, мят, и расхлябан.

Но я решил наплевать. Я не понимаю что происходит, я не понимаю где я, и категорически не могу даже предположить, что меня ожидает. Мятые брюки, на этом фоне — фигня.

— Здравствуй, Боб — поздоровался капитан, когда я остановился рядом с ним.

Кивнул, не открывая рта. Думаю, он мне сейчас расскажет, что меня ждет.

И он не подвел. Медкомиссия займется мной после восьми утра. Все мероприятия, связаные с моим трудоустройством займут дня три, а то и больше. На это время, мне нужно переодеться. Не дело какому-то гражданскому по части слоняться. И вообще, тебе нужно привести себя в порядок. Пойдем, Боб. Получишь форму, сапоги, заберешь бритву с зубной щеткой. Твои вещи уже привезли.

На складе, куда мы пришли совсем скоро, было оживленно. Человек пять заполняли какие-то бумаги, а за перегородкой, отделявшей собственно склад от мира, стоял совсем не высокий, но какой то квадратный мужик за сорок, с тремя треугольниками в петлицах.

— Вот, старшина, ваш клиент — сказал ему Чашников. — И саквояж, что вчера принесли, тож несите. Забрать туалетные принадлежности. Еще что-нибудь тебе нужно забрать, Боб?

Старшина смотрел на меня лишь мгновение. Потом, не сказав ни слова, развернулся и ушел. Вернулся спустя еще мгновение, умудрившись нести стопку одежды, дорожный саквояж, видимо мой, сапоги, и плечики — вешалку.

— Переодевайтесь — сказал он, и снова скрылся между стеллажей. Показавшись обратно опять же спустя мгновение, с фуражкой в руках.

Старшина- он и есть старшина. Все оказалось более чем впору. За исключением широченных синих галифе. Если их прям растянуть- метра два в поперечнике я получаюсь.

Оказавшись посреди океана, в лодке, после кораблекрушения, с парусом у меня проблем не будет. Но ходить — в этом?!!

И я, вешая на плечики брюки, рубашку, пиджак, сказал старшине, что, нет ли у вас форменных штанов поуже?

Он пожал плечами и снова скрылся, вернувшись с другим штанами. Забрал у меня вешалку с одеждой, спросив:

— Привести в порядок?

— Буду признателен — ответил я, снова наматывая портянки. Галифе осталось. Но уже не столь грандиозное. Подошел к ростовому зеркалу, и впервые увидел себя, нынешнего, в полный рост.

Не перетягивая, затянул офицерский ремень, надел фуражку. Из зеркала на меня смотрел молодой НКВДшник, в еще не обмятой форме, но исполненный суровости.

Полез в саквояж, достал, немного поковырявшись, несессер с туалетной приблудой, и взглянул на Чашникова. Типа, что дальше?

Дальше мы вернулись в казарму, где я ночевал, и я пошел умываться. Больше всего мне понравилось, что мое появление всем было до фонаря. Ну, ходит какой то чувак мимо оружия, ну и пусть.

Неторопливо шагая с капитаном в офицерскую столовую, на завтрак, я получил от него замечание. Отдав честь встречному кренделю с кучей шпал в петлицах, он увидел, что я не снизошел. И строго указал мне, что не дело.

Я пояснил, что ни в Красной Армии, ни в НКВД не служу, присягу не принимал, так что нефик. Обсуждая этот вопрос, мы и пришли в столовую. Неожиданно уютную и небольшую.

Уселись за свободный стол, и принялись за гречневую кашу с маслом, и чай с булочкой. Поданные, официантом- бойцом в белой куртке. Вокруг было с десяток командиров — НКВДшников. Никому до нас не было дела.

После завтрака, капитан привел меня к кирпичному зданию, возле которого было запарковано с десяток авто. Я было решил что это штаб. Но, как выяснилось, это гарнизонный клуб. А медицинская служба, расположена в противоположном от входа в клуб торце здания.

Подведя меня ко входу, Чашников попрощался до завтра, и я заподозрил неладное.

Но медицинская комиссия, оказалась именно медицинской.

Для начала меня сфотографировали анфас/профиль/три четверти. Откатали отпечатки пальцев. И понеслась. Рост, вес, давление, объем грудной клетки, и прочее и прочее.

Медсанчасть гарнизона, где я оказался, сравнительно небольшая. Но, для этого времени, весьма неплохо оборудована. И даже есть допотопный рентген.