– Дорогой, ты уснул? Просыпайся, я хочу ещё!

Ну что там опять? Дайте, наконец-то, выспаться, шкуры вы монастырские!

Я заворочался, но тело так и осталось лежать мешком, не реагируя на команды мозга. Что за дела? Сонный паралич? Вряд ли. Слишком всё по-настоящему. К тому же…

Низ живота полыхнул огнём, и… я стал на пару миллилитров легче.

Твою ж мать! У меня же даже тряпки под рукой никакой нет.

Сука! Ненавижу сны!

Я открыл глаза.

Квадратный потолок. Квадратное окно. Стены, почему-то, красного цвета.

Что за…

Психиатрическая клиника Монседон учреждение казённое. Здесь никто не будет заморачиваться излишествами ради никому ненужного уюта. Сырость, плесень и облезлые фрески – вот что такое Монседон. Где всё это?

Нет! Не так! Почему, Мара его побери, я не ощущаю своего тела?

Так! Дружище, давай-ка соберись. Вспоминай, как тебя сюда занесло.

Перед взором замелькала череда образов.

Южная галерея. Левое крыло. Процедурная тридцать два. В кресле съехавший с катушек криомант. Кажется, он превратил половину графства в снежные торосы, но я могу ошибаться. «Послужной список» пациентов, как правило, не разглашался, и мы всегда ограничивались только слухами.

По иронии судьбы, этот маг был последним, кого я изловил и доставил в корпус Инквизиции. Тогда я ещё не знал, что сам вскоре буду просить у них защиты.

Что дальше?

Белое, как снег, лицо. Антимагические сплавы, с выведенными по периметру рунами. Датчики, присоски, капельницы – всё, чтобы пациент не смог противиться процедуре.

Всё шло по плану, пока я не прикоснулся к перстню.

Темнота!

Что бы тогда не произошло – теперь я здесь, и с этим придётся мириться.

Возможно, это чья-то шутка. Например, придурка Куэрко. Тот вполне мог оттащить меня в какую-нибудь каморку, предварительно опоив зельем. С него станется.

Однажды он сыпанул в похлёбку мышиного дерьма, а сам притворился спящим. В тот день клинику едва не затопило рвотными массами, а его самого пороли как загулявшую девку. Ох и визжал он тогда! Такой себе получился розыгрыш.

С другой стороны, причиной мог быть и телепорт. Спорное заклинание, как по мне. Непредсказуемое.

Поговаривают, в пустошах ещё остались одарённые, способные на коленке сварганить действующую печать, только надо ли оно им. Инквизиция не зря жрёт свой хлеб – большая часть артефакторов и заклинателей была истреблена почти пять лет назад, а упоминания о них выжжены тлеющей дланью. В этом есть и моя заслуга.

Сомневаюсь, что кому-то пришло в голову засветиться, открыв портал в самом сердце корпуса Инквизиции. Даже мне пришлось отказаться от своих способностей, чтобы сохранить жизнь.

Размышления прервал сотрясающий удар в дверь, отчего люстра, висящая над головой, щедро осыпала меня сушёными мухами. Тьфу ты, сука! Неужели нельзя стучать потише?

От следующего удара дверь застонала и с треском разлетелась вдребезги. Комнату заволокло пылью.

– Здорова, тварь! Ты ведь Паша? – облако развеялось, и передо мной вырос парень в чёрном строгом костюме-тройке и шляпе, приподнятой, видимо, в знак приветствия. В руке он держал сигару, судя по редкостной вони, самую дешёвую из всех, что продавались в графстве. Не припомню, чтобы встречал такого в Монседоне.

– Попроще выражайся, клоун. Ты, вообще, кто такой?

– Сейчас узнаешь. Где деньги? У тебя пять минут до того, как я переломаю тебе все пальцы. Что скажешь?

Парень манерно смахнул с плеча пылинки и отошёл в сторону. На его месте сразу же возник квадратный мужичок в чёрном комбезе и высоких ботинках на шнуровке. Ростом он был почти на голову ниже первого.

Ага, значит тот, что в шляпе – главарь, а этот – тяжёлая кавалерия.

– Скажу, что ни хрена не понял. Ошибка, парни. Попутали с дверью, – я попробовал встать, но тело всё ещё воспринималось как кусок теста. – Я вообще где? Кто-нибудь знает?

– Ты реально нихрена не отдупляешь? – парень в костюме склонился вперёд. – Деньги где, утырок?

В голове как будто что-то щёлкнуло. Если меня действительно приняли за какого-то там Пашу, то милой беседой дело не ограничится – распишут, мама не горюй. Ради пустой болтовни двери не выбивают. Здесь нужен повод повесомее, например тот же возврат долга.

Только вот никаких долгов у меня ни перед кем не было, что, собственно, никак не способствовало разрешению конфликта.

Придётся тянуть время. Импровизировать до тех пор, пока не верну контроль на своим телом.

– В душе не знаю, о чём ты, – сотни игл пронзили спину, когда я со скрипом приподнял голову. – Кстати, да. Так меня называл отчим. Понимаешь ли, он не любил, когда я путался у него под ногами… Мне тогда лет десять было или около того, не важно. Знаешь, чем всё закончилось?

– Дай угадаю! Ты забился под стол и всю ночь слушал, как зажимают твою мамку! Вот умора! Это ж капец, Ржавый! Да? – парень едва стоял на ногах, сотрясаясь от собственной шутки.

– Нет, что ты. Мне ж десять тогда было. Забыл? Всё проще, чем ты думаешь. Я нассал в его виски, пока он занимался своими грязными делами.

– Что ты несёшь, твою мать? При чём здесь это?

– Я к тому, что если у тебя вдруг опустела фляжка, я с лёгкостью её наполню. Мне не тяжело. Честно. Тем более, страсть как охота ссать. Ты просто не представляешь. Но только с условием, что ты подержишь моего бородача, сам видишь, я немного не в форме. Не дадим друг другу помереть, а?

Улыбка слетела с лица парня. Он повёл плечом, видимо давая знак напарнику, но тот так и остался стоять на месте, монотонно постукивая кастетами.

– Шутник значит, да? Слышь, Ржавый? За дебилов нас держит, походу.

– О! Отнюдь! Вы оба производите впечатление воспитанных и порядочных уё… кхм, простите …господ. Тут уж не убавить, не прибавить.

Интересно, насколько хватит этих затупков? Плохие парни сначала стреляют в ногу, а уж потом задают вопросы. Что с вами не так, ребята?

В этот момент я почувствовал, как по венам заструилась кровь. Первыми «самоопределились» пальцы. Они раздулись, а потом резко потеряли в объёме, отчего сами по себе принялись сжиматься и разжиматься. Потом подключились руки. Потом ноги. Следующим тело.

Странное ощущение, будто примерил чей-то костюм и сейчас подгоняешь его под свой размер.

Рука коснулась галстука, скользнула вдоль тела и замерла над простынёй. Под белой тканью угадывались очертания чего-то округлого, по форме напоминающего человеческую голову. Я отдёрнул уголок и замер.

Передо мной, опёршись на сложенную в локте руку, лежала девушка.

Она смотрела на меня, закусив край нижней губы и недовольно сдвинув брови, будто хотела выкрикнуть «Какого хрена ты остановился, негодник?»

Её взгляд прожигал насквозь, заставлял сердце биться чаще, отчего я чувствовал себя немного виноватым.

Какая же она, сука, вкусная!

Пепельные, чуть выше плеч, волосы, вздёрнутый носик, бездонные голубые глазища, на фоне которых меркнут все красоты мира. Из одежды – белые чулки, поясок… и томный взгляд похотливой сучки, воплотившей в жизнь свои грязные фантазии.

Как ты здесь оказалась, лапа? Или нет. Не так. Как я оказался в компании этой богини?

Честно говоря, я считал бурное пробуждение сном, а тут вон оно как.

Слушай, а может ну его, нахрен? Как говорил один дохлый тип с надписью на лбу – «Тебя не исправит даже Монседон», и в чём-то он определённо прав.

– Госпожа… баронесса… Вы?!.. – на лице незадачливого вышибалы долгов отразилась крайняя степень недоумения. Впрочем, как и на моём.

Какого хрена?! Одно упоминание этого титула гарантирует, как минимум, большие проблемы.

Я уже молчу про скандал. А он будет. Переспать с супружницей какого-то там барона, это ж трендец что начнётся! И это во времена обострения между знатью и корпусом Инквизиции.

Почему я ничего не помню?