Я наклоняю голову в знак благодарности за предоставленное время, и вдруг мои одноклассники начинают… хлопать. Первой ладонью о ладонь ударяет Наташка Федорук, которой я давно симпатичен (и с которой именно поэтому у меня никогда ничего не было). За ней подхватывают улыбающиеся Кир и Лео, а потом и весь класс – за исключением Раевского, Никоненко и парочки их друзей – начинает аплодировать. Такого я точно не ожидал. Неужели я так хорошо читал?
Растерявшись от неожиданности, я прижимаю ладонь к сердцу.
– Спасибо, ребята…
Мне и приятно, и неловко одновременно.
– Молодец, Стас, действительно хорошо прочитал, – роняет скупую похвалу и Беллочка. – Хотя это не самое лучшее стихотворение Есенина, на мой взгляд…
– А на мой – практически идеальное, – возражаю я, остановившись на полпути к своей парте. Литераторша качает головой:
– Я бы сказала, у тебя весьма своеобразные вкусы относительно поэзии.
– У него они такие не только относительно поэзии, – хохотнув, подаёт голос Раевский с последней парты. Я медленно поворачиваюсь к нему.
– Что ты сказал?
– Что слышал, – огрызается он, не прекращая насмешливо улыбаться. Теперь у него такая политика, пытаться зацепить меня на уроке? Боится, что на перемене я ему зад надеру, а на уроке, думает, не трону?
– А я не слышал, – говорю я, чувствуя, как внутри все закипает, – повтори.
– Камаев, Раевский, разговоры оставить до перемены! – вмешивается Беллочка. – Станислав, сядь на место!
Если бы Раевский внял предупреждению и промолчал, то, возможно, все сошло бы на тормозах. Но именно в этот самый момент он с нахальной ухмылкой произносит:
– Могу и повторить. Вкусы у тебя, говорю, не только в плане стихов своеобразные. Ещё и девчонок выбираешь странных, шалав, например, как Галанина…
– Раевский! – возмущённо вскрикивает Белла Борисовна и добавляет что-то ещё, но что – я уже не слышу. Рванувшись, я перескакиваю сразу через две парты и с размаху бью кулаком по наглой роже. Он ожидает нападения и успевает закрыться от удара, но не может удержаться на месте и падает на Макса, с которым сидит за одной партой. Я падаю следом, сверху, и ещё раз остервенело бью по нему, на сей раз успешно попадая в лицо. Он пинает меня в живот, и мы, сцепившись, валимся на пол. Визжат девчонки, что-то кричит Белла Борисовна, орут парни – кто-то из них подначивает нас к драке, кто-то, напротив, пытается успокоить. Я не разбираю слов, гнев застилает мне глаза, и сквозь красную пелену на веках я вижу только свою цель – разбитую морду Раевского.
Кто-то оттаскивает меня от него; я не сразу понимаю, что это Кирилл и Лео. Раевского тоже держат двое. Нос у него разбит, глаз стремительно заплывает. Я чувствую, как саднит ушибленные ребра, но это ерунда. Зато он так и не попал мне по лицу – и это к счастью, ведь завтра и послезавтра мне выступать. С разбитой физиономией как-то не комильфо выходить к зрителям…
– Камаев! У меня просто нет слов! – возмущается тем временем Белла Борисовна. – Отвратительное поведение, ужасающая агрессия! Начать драку посреди урока!
– Ещё раз скажешь хоть что-нибудь по поводу Риты – пожалеешь, – не слушая её, говорю тем временем я, обращаясь к Раевскому. Он презрительно кривит губы и, вырвавшись от державших его, садится на свое место. Я тоже дёргаю плечом, и Кирюха с Лео наконец отпускают меня.
– Камаев, я очень хочу увидеть твоих родителей, – говорит Белла, и по ней видно, что она еле сдерживается от возмущения. – Директору сообщать пока не буду, только потому, что Раевский сам тебя спровоцировал. Но он не следил за языком, а ты начал драку, а это неприемлемо и возмутительно! Уже второй раз ты позволяешь себе подобные выходки на моем уроке!
– Я передам отцу, чтобы зашёл к вам, – роняю я и только собираюсь сесть на свое место, как из коридора доносятся радостные трели звонка. Не дожидаясь разрешения литераторши, я поворачиваюсь и первым выхожу из класса, а друзья спешат за мной.
Оказавшись у подоконника и убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы нас услышать, Лео с чувством говорит:
– Раевский – кусок дерьма. В следующий раз втроём ему морду начистим.
– На что он надеялся? – недоумевает Кирилл. – Думал, ты не заступишься за Ритку?
– Думал, что на уроке не полезу в драку, – зло говорю я. – А может, наоборот, специально этого и добивался, чтобы мне проблем с Беллой добавить. Да хрен его знает, мне насрать, что он там думал.
– Неясно, чем ему мелкая не угодила, – говорит задумчиво Лео. – Незнакомую девчонку шалавой обзывать – ну такое себе.
– Вполне в духе Раевского, – не соглашаюсь я. – Да и Рита здесь ни при чем, он меня цепляет. Утром тоже пытался, по Таське даже проехался…
– Чего? – в голос изумленно переспрашивают друзья, и я кратко пересказываю им утреннюю стычку с Раевским. Пока рассказываю, закипаю снова. Парни тоже приходят в бешенство, я вижу это по их лицам.
– Вот гад, мало ты ему врезал! – от души восклицает Кирилл. Иногда мне кажется, что ему нравится наша Таська. – Знал бы, сам бы добавил.
– У тебя все впереди, – ухмыляюсь я и киваю в сторону кабинета. Раевский с разбитой мордой как раз выходит оттуда в сопровождении дружков. Наши глаза встречаются, он замирает на пороге, и некоторое время мы неотрывно пялимся друг на друга. Моя душа жаждет продолжения драки, но первым нападать я не собираюсь и жду его шага. Однако Раевский в конце концов отводит глаза и уходит по направлению мужского туалета. А вслед за ним на пороге показывается Беллочка. Обводит пронзительным взглядом из-под толстых стекол коридор и останавливается на нас троих. Секунду думает, вздыхает, а потом громко сообщает:
– Станислав, я, пожалуй, поступаю непедагогично, но видеть тебя на следующем уроке – это выше моих сил. Исчезни с глаз моих, по крайней мере до тех пор, пока отец или мать со мной не побеседуют.
Пфф. Легко. Она думает, я расстроюсь, что ли?
– Где будешь, рок-стар? – спрашивает Лео, когда я, забрав из кабинета рюкзак, вновь появляюсь в коридоре. – В фойе?
После русского, шестым, у нас стоит физкультура, и от нее меня никто не освобождал, но в моей голове уже рождается план. Прогуливать так прогуливать, сегодня, видимо, звездам угодно, чтобы я не кис на уроках.
– Да не, пацаны, я, пожалуй, свалю, – говорю я вслух. – Поеду к отцу на работу, сразу расскажу ему все. Пусть разбирается с Беллой.
Я совершенно не боюсь, что отец будет меня ругать за драку. Хоть мы с ним и не сходимся в вопросе моего поступления и жизненного выбора, во всем остальном, я точно знаю, он всегда на моей стороне.
Друзья кивают.
– Скажешь Константинычу, что у меня живот прихватило или еще что-нибудь, сам придумай, – обращаюсь я к Кирюхе. Денис Константинович, наш физрук, по совместительству ведет у девятых-одиннадцатых классов и футбольный кружок. – Но на тренировке я буду.
– Вали уже, – машет тот рукой. – Разберусь, что сказать.
Через сорок минут я уже вхожу в клинику отца. Удача поворачивается ко мне лицом – отец обнаруживается на своем месте, у себя в кабинете. Увидев меня, он удивленно вздергивает брови.
– Вот это номер, а ты здесь откуда взялся?
Бросает взгляд на часы, и вдруг на лице его явственно проступает тревога.
– Что-то случилось? Ты в порядке?
– Нет, нет, – спешу успокоить его я. – Все нормально. То есть кое-что случилось, но ничего страшного…
И, плюхнувшись в удобное кожаное кресло возле отцовского стола, я подробно выкладываю ему все, что произошло на уроке литературы, не забыв упомянуть и утреннюю выходку Раевского. Отец слушает внимательно, не перебивая, а когда я замолкаю, просто поднимается из-за стола и снимает со спинки кресла пиджак, параллельно сдергивая с себя белый халат.
– Поехали.
– Куда? – теряюсь я. Отец смотрит на меня как на дурачка:
– В школу, естественно, куда же еще. Ты на машине приехал?
Я киваю.
– Вот и отлично, пошли. Потом вернешь меня назад.
В школе все решается очень быстро. Я не присутствую при разговоре Беллы Борисовны и отца, меня деликатно выставляют за дверь, но их беседа длится не больше пятнадцати минут, после чего отец появляется в коридоре все такой же невозмутимый и собранный, как прежде.
