– Травля, – поясняет мальчишка. – В любом классе есть тот, кто травит, и тот, кого травят. Предполагаю, что в твоём классе это ты. Почему ты даёшь себя в обиду?

– Марику все любят, – я вытираю вновь покатившиеся слезы и отвечаю невпопад. – Отличница, душа компании, любимица учителей. Никто и не поверит, что она может быть другой.

– Речь не о том, чтобы кто-то поверил, – терпеливо говорит мальчишка. – Речь о том, чтобы ты перестала давать себя в обиду.

– А как? – я вскидываю на него залитые слезами глаза. – Она доводит меня с третьего класса. Но раньше было терпимо, а в этом году… Просто летом…

– Я не хочу знать подробности, – перебивает меня мальчишка, вскинув ладонь. – Я понял достаточно из того, что слышал. И ты пойми одну вещь: все это происходит потому, что ты позволяешь. Ты не даёшь отпор, ты молча терпишь унижения, вместо того чтобы поставить эту девчонку на место. Она привыкла к безнаказанности, а ты – удобный объект для насмешек, потому что все сносишь. Над тем, кто защищается, смеяться неинтересно, а вот того, кто боится в свою защиту и слово сказать, травить лучше всего. Слабого, беззащитного.

Он молчит немного, переводя дух, а потом заканчивает:

– Я понял, что летом произошло нечто, что дало твоей однокласснице возможность высмеивать тебя все сильнее. Но мы все люди, все ошибаемся, с каждым из нас может произойти что-то нелепое, стыдное. Думаешь, она никогда не лажала? Но ты позволяешь какому-то единичному случаю определять то, какой будет твоя школьная жизнь. Почему? Перестань потакать этой девчонке, не будь трусихой, я уверен, что в душе ты не такая.

– Ты же меня совсем не знаешь, – шепчу я. Он кивает:

– В первый раз вижу. Но я считаю, – на его губах появляется лёгкая кривоватая усмешка, – что человек, который слушает такую музыку, не может быть трусом.

Он легонько касается моей футболки с Depeche Mode, а потом роется в карманах и протягивает мне упаковку бумажных платков.

– Почему ты все это мне говоришь? – я выуживаю салфетку и вытираю лицо. – Почему сидишь тут со мной, вместо того чтобы развлекаться на дискотеке? Почему вообще пошёл за мной?

Он пожимает плечами.

– Потому что увидел твои глаза и понял, что хорошая беседа тебе не помешает. И что, очевидно, больше тебе никто ничего такого не скажет. А дискотека… Бестолковое сборище, если честно. Думаю, что я уже свалю.

Он встаёт. Я протягиваю ему платочки.

– Спасибо…

Он машет рукой и вновь улыбается своей кривой улыбкой:

– Оставь себе.

А потом внезапно наклоняется ко мне. Вблизи его морские глаза кажутся еще красивее.

– Подумай над тем, что я сказал. И ещё… Твоя одноклассница сказала сущую ерунду. Ты вовсе не уродина. Ты красивая, и тебя можно захотеть поцеловать. Вот смотри, – и он легонько касается своими губами моих губ. Всё происходит так быстро, так неожиданно, я не успеваю никак среагировать и лишь распахиваю глаза так, что, кажется, они сейчас вылезут из орбит.

Мальчишка улыбается. Он делает шаг наружу и оборачивается.

– В следующем году, на следующий праздник Дня святого Валентина, встретимся здесь. Введём традицию праздничных поцелуев, – он подмигивает мне и исчезает.

А я ещё долго сижу под лестницей, оглушенная, и прижимаю ладонь к губам. Впервые мальчик сказал мне, что я красивая. Впервые мальчик меня поцеловал…

Вообще-то я люблю кошек, и с моим котом Кускусом мы души друг в друге не чаем. Но иногда эта вредная шерстяная морда просто выводит меня из себя. Вот как сегодня, когда мне уже пора было бежать к Таське, а этот клубок пуха устроил на кухне свинарник, опрокинув графин с водой. Графин – вдребезги, вода по всему полу, Кускус под диваном, а убирать все мне. И объясняться с мамой тоже.

Хорошо, что до Таськиного дома бежать недалеко. Мы не опоздаем. Именно эти слова я, как мантру, повторяю про себя, когда пересекаю двор, взлетаю на шестой этаж и звоню в Таськину квартиру. Слышатся легкие шаги, и подруга открывает. Я ожидаю увидеть ее собранной ну хотя бы наполовину, но Таська стоит передо мной только в нижнем белье и с одним накрашенным глазом.

– Тась, ну что за фигня? – вместо приветствия говорю я, протискиваясь мимо нее в прихожую. С ней всегда так! Я обожаю Таську, но она такая копуша, что представить невозможно.

– Мне нечего наде-е-еть! – расстроенно тянет она. – Я уже половину шкафа перемерила, ну ничего не подходит!

Я усмехаюсь. «Нечего надеть» – это точно не про Тасю. Ее родители владеют сетью магазинов, деньги в доме водятся, и своим детям Савинские-старшие ни в чем не отказывают. Шмоток у Таськи полный гардероб, как и у ее младшего брата Димки.

– Сейчас что-нибудь подберем, – я направляюсь по коридору в спальню подружки. – Только сама переоденусь сначала. Ты пока глаза докрашивай.

С тех пор как мама закатила мне истерику из-за слишком короткой, по ее мнению, юбки, я предпочитаю держать некоторые вещи у Таськи. Благо ее вместительный шкаф это позволяет. Мне проще уйти из дома в джинсах и переодеться у подруги, чем слушать раздраженные крики и оскорбления от матери.

Так что сейчас я достаю со своей полки – да, в Таськином шкафу у меня есть собственная полка – короткую кожаную юбку и колготки в сеточку и быстро переодеваюсь.

– Ты сегодня леди ин блэк, – комментирует подруга, тщательно размазывая тени по веку.

– А тебя сделаем леди ин вайт, хочешь? Будем как инь и янь.

Я начинаю рыться в Таськином шкафу. Помнится, у нее было классное платье молочного оттенка…

– Волнуешься?

Вопрос подруги настигает меня в недрах шкафа. Я выныриваю наружу и встречаюсь с внимательным Таськиным взглядом в зеркале. Мы никогда не врем друг дружке, поэтому я отвечаю честно:

– Очень. Но если он приходил предыдущие три года, значит, придет и сегодня, правда?

– Проблема в том, что сейчас у него есть Марика, – напоминает Тася, завинчивая колпачок от туши. Да. Чертова Марика.

Четыре года назад, после того памятного поцелуя незнакомого мальчишки на дискотеке в честь Дня святого Валентина, я, конечно же, сразу все рассказала лучшей подруге. Она болела и не была на празднике, и потому я позвонила ей, едва вернувшись домой, и мы до поздней ночи висели на телефоне, обсуждая и Марику, и слова мальчишки, и его самого. Дискотека была в пятницу, а уже в понедельник мы с Тасей стали выслеживать мальчишку в школьных коридорах. И довольно быстро обнаружили, что он учится в седьмом «А», там же, где и Раевский. Узнать его имя и какие-нибудь подробности биографии было уже делом техники. Станислав Камаев, футболист, гитарист, единственный сын в семье, живущий за три улицы от нас. Я только диву давалась, почему раньше никогда не замечала его в коридорах, – теперь, особенно после того, как мы с Таськой выяснили его имя, я видела его чуть ли не каждый день. Перед уроками, в коридорах, в столовой, в раздевалке после учебного дня, на школьном дворе – Стас Камаев был буквально везде. Таська со знанием дела объяснила, что это научно доказанный факт – когда тебе кто-то нравится, этот человек словно специально все время попадается тебе на глаза. Она сказала, это работает не только с людьми, но и в определенных ситуациях: например, когда ее мама была беременна Димкой, ей беременные встречались на каждом шагу. Так и у меня со Стасом – ведь я, разумеется, влюбилась в него со всей силы детской любви. А потому, конечно, совсем не была против того, чтобы ежедневно видеть его. Мне нравилось исподтишка любоваться этим мальчишкой. Я запоминала его привычки – то, как он ерошит свои и без того всегда встрепанные светлые волосы (и этот жест сводил меня с ума), как сводит брови и покусывает нижнюю губу, когда думает, как играет на невидимых музыкальных инструментах, когда сидит в наушниках. Таська поддразнивала меня, называя сталкером, но мне было все равно – я уже мысленно на сто рядов примерила его фамилию.

Конечно, и Стас замечал меня – и каждый раз, когда это случалось, он либо кивал мне и улыбался неизменной кривоватой улыбкой, либо даже говорил «привет», если мы оказывались где-то поблизости. Ничего особенного, но моей безудержной фантазии этого хватало, чтобы мысленно поженить нас. В общем, ничего необычного, девочка влюбилась.