– Это ультиматум? – щурит она свои красивые глазки.
– Именно, – весело подтверждаю я. Она собирается сказать что-то, судя по выражению ее лица, язвительное, но я не даю ей этого сделать. Решительно встаю и перетаскиваю свое кресло, изначально стоявшее напротив, на ее сторону. Рита удивленно выгибает брови.
– Нам нужна совместная фотка, – объявляю я и жестом фокусника вытаскиваю телефон. Рита расслабляет плечи и приближает свою голову к моей.
– Ну давай.
Я делаю несколько снимков – на одном мы просто улыбаемся в камеру (вернее, хорошо улыбается Рита, а я ухитряюсь выдавить что-то отдаленно напоминающее улыбку), на втором строим гримасы, а на третьем я смотрю в объектив без улыбки, а Рита неожиданно положила голову мне на плечо, и ее волосы щекочут мне шею и щеку. Эта фотография согревает мне сердце, и, переслав все три Рите, я ставлю ее на экран рабочего стола.
– Я тут подумала, – внезапно задумчиво произносит Рита, пока я вместе с креслом перебираюсь восвояси, – твой папа, наверное, знает моего. Раз твой папа с Антоном с детства дружат…
– Конечно, знает, – подтверждаю я. – И я его знаю.
– Ты знаешь моего папу?
Рита отбрасывает подушку и выпрямляется в кресле. Вырез блузки снова мелькает перед моими глазами.
– Знал в детстве, – поправляюсь я. – Я его уже лет двенадцать не видел. И я не знал, что он твой папа, до тех пор, пока не выяснилось, что ты Мишкина сестра. Просто я помню, что у Антона есть старший брат. Его зовут Константин, верно?
– Да, – Рита тепло улыбается, светлея лицом, как всегда, когда речь идёт об её отце. – Все-таки как тесен мир, порой не верится…
Она аккуратно берет чашку и подносит к губам. Отпивает и жмурится от удовольствия.
– Очень вкусный чай!
– Скучаешь по нему? – тихо спрашиваю я.
– Очень, – сразу отвечает она. – Мы нечасто видимся, но разговариваем почти каждый день.
Я не уверен, могу ли спрашивать об этом, но этот вопрос давно не даёт мне покоя, а ситуация кажется подходящей. К тому же нашу еду все ещё никак не несут, а значит, время поговорить есть. И я решаюсь.
– Орешек, а почему он ушел? – осторожно спрашиваю я. – И твоя мама… Она из-за этого так относится к парням?
Рита не сразу отвечает. Опустив глаза в чашку, она болтает там ложечкой, выуживая ягодки облепихи и сбрасывая их обратно.
– Можешь не отвечать, если не хочешь, – торопливо добавляю я. – Прости, если я лезу не в свое дело…
Она поднимает на меня свои огромные глазищи, улыбается и откидывается на спинку кресла. Скрещивает на груди руки.
– Да нет, что ты, все нормально. Просто я думаю, с чего начать… Ну, в общем, все из-за парня. Как всегда, – она слабо усмехается. – Я не знаю подробностей, конечно, мама никогда со мной ими не делилась, но, в общем, насколько я понимаю, в молодости она была сильно влюблена в парня. Ещё в школе или в институте на младших курсах. А он то ли не любил её, то ли бросил, что-то в этом духе. И после этого она закрылась в себе и перестала доверять парням. Но потом встретила папу, видимо, ему удалось как-то завоевать её, раз они поженились. Но мама… Она всегда ревновала папу и закатывала истерики, проверяла его телефон, карманы, а если он задерживался на работе, то скандалила и заявляла, что он ей изменяет. Я хоть и маленькая была, а хорошо это помню. Потом, когда я уже выросла, я спросила у папы, были ли у мамы основания так думать, и он сказал, что нет, что он никогда не изменял ей. Я не думаю, что он стал бы мне врать, учитывая, что они с мамой уже давно были в разводе.
Рита переводит дух, отпивает чай, и как раз в это время Камилла приносит наш заказ, и мы вынужденно погружаемся в молчание. На сей раз она уже не пытается заигрывать со мной, не строит глазки и не касается меня, а просто молча выполняет свою работу. Однако, отходя от нашего стола, она роняет мне на колени скомканную салфетку. Я разворачиваю её, уже догадываясь о содержимом. На салфетке круглым почерком отличницы выведен телефонный номер, а под ним подпись: "Позвони мне, когда твоя малышка тебе надоест".
Я усмехаюсь и показываю записку Рите. Она едва взглядывает на неё и приподнимает брови, но ничего не говорит. Я разрываю салфетку на мелкие клочки, которые бросаю на пустое блюдце. Рита с непонятным выражением лица наблюдает за мной.
– То есть никогда, – комментирую я свои действия, а потом киваю на тарелку, стоящую перед Ритой: – Орешек, кушай, приятного аппетита.
– И тебе приятного аппетита, Стас, – отвечает она.
Лазанья оказывается очень вкусной, как и чафан. Шеф-повар тут явно на высоте. Да и порции подают не маленькие, как в некоторых заведениях, а такие, чтобы действительно можно было наесться.
– Хочешь? – показываю я Рите на салат. Она не отказывается:
– Ну давай попробую кусочек.
Я протягиваю ей полную вилку, но, когда она пытается забрать прибор, не разжимаю пальцы.
– Открывай рот.
Она смеётся, но покорно раскрывает рот, как птенец, который ждёт червяка от мамы. Я кормлю её с ложечки (с вилочки), и мне это ужасно нравится. Рита поступает точно так же, когда ей приносят фондан, – кормит им меня и специально вымазывает мне в шоколаде нос. Мы веселимся, дурачимся, и я совсем забываю про то, что нервничал перед нашей встречей.
А потом мы заказываем второй чайник чая и, пока ждём, Рита продолжает свой рассказ про родителей. Все время, пока она говорит, я не свожу с неё глаз и чутко прислушиваюсь к тону голоса – чтобы, если вдруг голос дрогнет или она заплачет, если я пойму, что говорить ей тяжело, мгновенно попросить её перестать. Но, кажется, то, что она делится этим со мной, не вызывает у неё сильных эмоций, и поэтому я просто слушаю дальше.
– В общем, папа не выдержал и ушёл, – рассказывает Рита, складывая из салфетки крошечный самолётик. – Меня хотел забрать с собой, но мама вцепилась клещами, в итоге они меня делили через суд. Я хотела жить с папой, но меня оставили с мамой. До сих пор не понимаю почему, ведь папа всегда заботился обо мне больше, чем она… Ну вот. Папа сначала уехал за границу, долгое время там жил и работал. Там же, кстати, и со своей второй женой познакомился, и братик мой там же родился. В Россию они только три года назад вернулись, в Питер. Я к нему тогда летала… И продолжаю летать каждые каникулы. Он сюда редко приезжает… А до этого мы не виделись много лет, только по телефону разговаривали… Папа платит маме деньги на меня. Официально они мои, мне на дальнейшую жизнь, но до моего восемнадцатилетия ими распоряжается мама. И может, нехорошо так думать, но иногда мне кажется, что она эти деньги не откладывает, как обещала папе, а тратит. Потому что она страшно боится каждый раз, когда мы ссоримся, что я расскажу о наших скандалах папе. Просто папа её предупреждал неоднократно, что если я хоть раз ему скажу, что мне с мамой плохо, он меня тут же заберёт. И деньги, соответственно, платить перестанет. Она каждый раз, как мы ссоримся, потом умоляет ничего не говорить отцу. Боится остаться без денег и одна.
– То есть не дочь потерять боится, а просто одна остаться? – с отвращением уточняю я. Мать Риты становится мне противна.
– О, у неё пунктик на этот счёт, – со смешком отзывается Рита и метко отправляет самолётик мне в нос. – Она считает, что её никто не любит, она никому не нужна и все только и делают, что её оставляют. Сначала тот парень, потом папа, а теперь я. Она поэтому ещё так зациклена на том, чтобы не дать мне встречаться с парнями – потому что, по её мнению, я тогда все время буду проводить с парнем, а про неё забуду.
– Бред чистой воды, – говорю я искренне. Ничего глупее ещё не слышал.
– Знаю, – печально отзывается Рита. – Но маму не переубедить. Такая вот двойственная натура – с одной стороны, я ужасная дочь, потому что перестала быть послушной овечкой и выполнять все её требования, с другой стороны – я любимая дочь, которая не должна покидать мать. Но через год я все равно от неё уеду. Как в универ поступлю.
