— Не только моя заслуга, товарищ Сталин. Все постарались. От рядовых до генералов. Всем надо сказать спасибо.

— Скажем, товарищ Павлов, скажем… а кому ещё сказать? Кроме вас? Кто вам помог больше всех?

— Наверное… товарищ Жданов. Пожалуй, его помощь была самой ценной.

Ещё в Кремле Сталин предложил мне ещё одну звёздочку Героя. Не удержался от скептического хмыканья. На что мне третья? Лучше я её за взятие Берлина получу. Мой скепсис породил замешательство.

— Надо бы вводить новые ордена, товарищ Сталин. Например, исключительно для военачальников. Орден Победы, например, — это мне мой подселенец подсказал. До сих пор от него бывает польза, — какой-нибудь орден Суворова, Кутузова. Нахимова для флотских. Для среднего командирского звена и рядовых тоже что-нибудь.

— Ми подумаем, товарищ Павлов.

А потом на дачу пригласил. Вот, кстати говоря, тоже вид поощрения. Понимает он это или нет? Спрашивать уж не стал. Поужинали мы славно, в присутствии Маленкова, Микояна, Власика и Кагановича. Берию, помня о наших контрах, приглашать не стал. Поделикатничал. Хотя так-то Лаврентий Палыч буквально прописался в Кунцево.

Особенно мне осетр понравился. И грузинские вина выше всяких похвал.

— Как там мой Василий?

По тону чувствую, что знает про него всё, что можно, но хочет услышать и от меня.

— Семнадцать сбитых самолётов, насколько знаю. Смело можно Героя давать.

— Почему «насколько знаю»? Не уверены?

— Последние несколько суток бардак сплошной творился на северных фронтах. Из-за неожиданной капитуляции. Мой штаб снимается, всё кувырком. А Вася парень шустрый, мог под шумок ещё один-другой самолёт сбить.

Сталин некоторое время молчит. Видимо, неторопливо усваивает замечательные новости о сыне. Мы доходим до поворота аллейки, к которой подступают охранные ряды могучих деревьев, обряженные в маскхалаты снежного покрова.

— Но я бы Героя ему дал совсем не за это, — решаю потоптаться на приятной для вождя теме. Ему в радость, а мне не жалко.

— Намного больше пользы от его работы инструктором. Он — опытный лётчик, его смело можно назвать асом. Огромный авторитет среди авиационной молодёжи, и не из-за фамилии. Не только из-за фамилии. Если с десяток им обученных лётчиков получат Героя, то вот это и будет его самым главным подвигом. Надо, кстати, посмотреть, каких успехов достигли его подопечные.

— Ви абсолютно правы, товарищ Павлов, — кивает вождь, с трудом удерживаясь от довольной улыбки. Акцент на этот раз пробивается явно не от злости.

— Единственная сложность в его возрасте. Молодой, всё время в жаркий бой лезет. Трудно удержать.

— Его полк на запад перебрасывается. Там для него будет опасно?

— Намного опаснее, чем раньше. Он единственный, кто на аэрокобре летает. За ним немцы буквально охоту устроят. Поэтому, пока хотя бы пары эскадрилей из таких самолётов не будет, выпускать его в небо не собираюсь. Предупрежу Копца.

Вождь снова кивает. И снова размещает мои слова где-то в своей картине мира.

— Жалко, что финны такие хитрые, куда там евреям, — жалуюсь на жизнь, как бы в пространство. — Как только поняли, что жареным запахло, сразу лапки кверху.

Вздыхаю. Сталин хлопает меня по плечу, смеётся.

— А чего вы хотели, товарищ Павлов? Ха-ха-ха!

— Я хотел, чтобы они ещё посопротивлялись. Хотя бы с недельку. Тогда мы бы уничтожили всю Карельскую группировку, а это две трети финской армии. Четверть миллиона человек.

— Какой ви кровожадный, товарищ Павлов! Вам мало финских потерь в сто десять тысяч?

— Вся армия триста пятьдесят тысяч. Абсолютная гарантия состоит в полном отсутствии армии у потенциального противника.

Из всех финских потерь мои — восемьдесят две тысячи. Плюс четырнадцать тысяч пленных. При моих скромных пяти с половиной санитарных потерь. Самые тяжёлые удары пришлись по самой многочисленной Карельской группировке. Там я ещё успел порезвиться. Остальные тридцать тысяч примерно, финны потеряли при наступлении летом. Для них это много. Наверное, поэтому они притормозили. Моё вмешательство увеличило финскую смертность почти до трёх процентов от всего населения. Это очень чувствительно, очень.

Не передать, как мы суетились последние три дня. Словно приговорённые к смерти. Непрерывные бомбёжки, артобстрелы, танковые прорывы. Хоть и знали заранее, но всё равно тяжело было останавливаться на полном скаку. Пришлось, когда финны повсеместно стали белые флаги выбрасывать.

Их отпустили на родину. По договорённости в высших сферах. Тех, кого успели пленить до капитуляции, не отдали. Пусть сначала поработают. В нашем народном хозяйстве рабочие руки очень нужны.

Финны уходили домой только со стрелковым оружием. Без боеприпасов. Миномёты, пушки, танки, всё тяжёлое вооружение и техника оставили у нас. Небольшую часть трофеев передам северным фронтам. Для обучения, а позже в музеи. Остальное — на запад. Двести танков и три тысячи пушек там лишними не будут.

Ещё выцыганили у финнов три десятка самолётов. Мессеры в основном. Не так уж они нам и нужны, но чем больше зубов вырвем, тем лучше.

— А ваш сын как, товарищ Павлов? — вождь делает ответный жест в дружеском стиле. Пожалуй, стоит расценить как ещё одну форму поощрения. Приближение к первому лицу даже на сантиметр, за такое многие душу дьяволу заложат.

— Поскромнее, чем Василий, но он и не на переднем краю воюет, — опять скрытый комплимент сталинскому чаду. — Орден Красной Звезды я ему, пожалуй, выпишу. Он его точно заслужил…

21 января, среда, время 14:40.

Карельский перешеек, позиции 23-й армии.

Борис.

— Прекратить огонь! — нахально командую комбатами миномётных батарей. Их у меня четыре. По две на каждую сторону дороги.

Яшка страхует продвижение ударной группы сзади. Мы действуем по рецепту вермахта. На чужую, то есть, нашу, но оккупированную территорию вторгается танковая ударная группа. Фирменная фишка финнов — тотальный снайперизм. Выдвигается небольшая группа в три-четыре человека, занимает позиции и ждёт нашу колонну. Выбрав удобный момент, производят несколько снайперских выстрелов, могут обстрелять из пулемёта, тут же отходят. Отходят, но не уходят. Перемещаются дальше по ходу движения.

Мой отец в Белоруссии и не только там применял такую же тактику. Единственно, он пулемётиками не обходился. Так что знакомо всё.

Если мы обучились этой тактике, то кто нам помешает разработать контртактику? От отца наслушался, насколько важно господство в воздухе. Сейчас на своей шкуре мы все чувствуем важность этого фактора.

Кидаю взгляд на небо перед тем, как дать батареям новые вводные. Над нами кружит два СБ. Дают координаты Яшке, ещё и сами могут отбомбиться.

Переместить миномётный огонь так, чтобы зона поражения вплотную примыкала к предыдущей, практически невозможно. Но очень надо формировать по флангам движения колонны «санитарные» полосы. Честно говоря, вчера при прорабатывании плана продвижения, встал в тупик. Спасибо Яшке, выручил.

— Вы сами себе трудности создаёте, — насмешливо скривил губы. — Надо сделать так…

Когда объяснил, сразу показалось всё простым и очевидным. Батарею надо ставить параллельно вектору движения, за ней следующую. Таким же образом, в линию параллельно движению. После нескольких залпов второй батарее меняется прицел не на следующую зону поражения, а на один шаг дальше, за зоной поражения первой батареи. То есть, шаг для каждой батареи увеличивается, что снимает проблему прицеливания. Зоны поражения идут штрихами, но при совмещении двух штриховых линий можно добиться сплошной линии.

За командой прекратить огонь следует двойное продвижение. В леса по бокам дороги входят лыжные батальоны, продвигается и колонна до «нетронутого» участка. Время от времени по придорожным кустам лупят танковые пулемёты. Мы не оставляем возможным засадам ни одного шанса. И двигаемся достаточно быстро. Рассекаем Карельскую группировку на две части.