Заодно и по рюмашке внутрь забросим. Изредка можно себя побаловать. Со стороны оно выглядит так, что вызвал командарма-11 на ковёр, чтобы морально изнасиловать за неудачу. На самом деле, давно его не видел, хочется пообщаться.

Едем на Хорьхе, за нами и перед нами — броневики. Минск стал тыловым городом и центральный район — режимный, мышь не проскочит, так что позволяю себе ездить на красивой машинке. Это мне Никитин из Восточной Пруссии презент подогнал. Хорьх-830, лимузин. Подумывал оставить лично себе, но не слишком удобно. Если в Москву переведут, с собой его тащить что ли? Там какой-нибудь представительский ЗИС или ЗИМ дадут. С бронебортами и стеклом, толщиной в два пальца. Так что поставил на учёт в хозчасть, как машину командующего Западным фронтом. К должности, то бишь, привязал.

Кстати, не организовать ли в Минске производство автомобилей представительского класса? Вывезу какой-нибудь завод «Опель» из Германии вместе со специалистами. Вот это будет трофей, всем трофеям — трофей. А не пошлые эшелоны с тушёнкой.

— Давненько в Минск не заглядывал, — Анисимов с интересом разглядывает городские пейзажи. — Как у вас спокойно всё…

— Ага… — отзываюсь односложно. Прокручиваю в голове доклад командарма, отсекая эмоции.

Операцию я, конечно, одобрил, но сразу предупредил: под вашу ответственность, товарищи генералы. Не вздумайте чего-то прошляпить, бошки поотрываю…

18 декабря, четверг, время 11:30.

Разгромленные позиции 11-ой армии,

в полутора десятках километрах севернее Шауляя.

— Влево, вправо! Быстро! Ложись! — орёт сержант, командир орудия. Одного из тех, что валяются сейчас на боку или таранятся немецкими танками.

Полтора десятка артиллеристов, всё, что осталось от личного состава батареи 76-миллиметровых гаубиц, бросаются в обе стороны. Обыденно и гулко стучит танковый MG. Один не успевает упасть в снег самостоятельно и валится с коротким хрипом.

— Быстро! Зигзагами! — орёт сержант.

Танк, давший по ним очередь, дёргает башней, стоит, будто раздумывая, стоит ли продолжать охоту? Решает, что ну его нахрен и, ревнув мотором, присоединяется к общему движению. Русская оборона прорвана, но надолго ли? Надо спешить. Расстреливать уцелевших русских приятно, но хлопотно. Их еле заметно в белых маскхалатах.

Оставшийся полувзвод добегает до леса. Затем пара бойцов возвращается за раненым. Бой закончен и не вхолостую. Перед батареей чадят три танка, один с оторванной башней. Это не считая тех, кого приголубила первая и вторая линия обороны, которых они поддерживали огнём на дальней дистанции.

Рванули они так, что чуть подмётки не оторвались. В самый последний момент. Даже привести в негодность пушки не успели. Впрочем, и необходимости такой нет. Немцам не до полуживых трофеев. Им бы самим ноги унести.

Шесть бойцов сержант отправил на доставку раненого по направлению «где-то там». Третья линия обороны сплошняком не идёт, по узловому принципу выстроена. Остальные рядом. Страшно интересно сержанту, что будет дальше. Что сделают врагу красные генералы за обиду своих красноармейцев? В то, что не спустят, сержант не сомневался. Их Анисимов точно не такой.

— Как думаете, товарищ сержант, авиацией ударят? — в лицо заглядывает совсем юный веснушчатый боец, подносчик снарядов из его расчёта.

Сержант снисходительно смотрит на веснушчатого, затем скептически на затянутое облаками небо и в конце, со злобой на сгущающиеся немецкие колонны, спешно уходящие на север.

— Посмотрим, — даёт неопределённый, но многообещающий ответ. — А вы чего тут разлеглись? А ну, вперёд! Костерочек сообразите, а то в сосульки превратимся.

Веснушчатого оставляет при себе. Сержант смотрит в бинокль, которым разжился у убитого комбата и диктует молодому бойцу сколько и каких войск проходит мимо них. На войне нельзя терять время просто так. Не можешь стрелять, наблюдай, чтобы доложить начальству.

Примерно через полчаса, когда в небольшом отдалении от края леска уже разгорелся уютный костерок, над которым подвесили котелок с талой водой, наступающее разочарование от бездействия высокого генеральского начальства вдруг в панике ретируется. Раздаётся незнакомый, пугающий и приближающийся вой. Пугающий всех, но когда сержант видит разбегающихся от дороги немцев, его испуг тут же проходит.

— К бою!

Как раньше они, находятся немцы, которые догадываются найти спасение в лесу. Полувзвод рассыпается цепью.

— Распределить сектора! Огонь по готовности без команды!

Через несколько секунд начинают щёлкать выстрелы. Падают сразу двое, и после этого начинается ад. Среди бегущих гитлеровцев в землю вонзается огненная стрела, на мгновенье вспучивается огненный шар. Вслед за этим на огромном пространстве, в которое попадает и путь немецких колонн, вспыхивают такие же огненные шары. С неприятной для немцев густотой.

С невыразимым восторгом сержант видит, как превращается в мелкие обломки грузовик от прямого попадания. Огненный вихрь разбрасывает мусор, в который превратился автомобиль. Мелькают и тела. Грузовик не был пустым.

— Уходим, ребята! А то и нас зацепит, — сержант только слышал о Катюшах, никогда не видел. Хватает того, что знал. Миномётная система, значит, бьёт по площадям…

20 декабря, суббота, 19:30

Минск, квартира маршала Павлова.

— Кузнецов, выходит, не сплоховал? — по мере выпытывания подробностей, интересных даже не мне, а Шуре и открывшей рот Адочке, наливаю генералу стопку настойки от тестя. Она у меня для особых гостей.

— А твои бэ-эм-тринадцать где? — сознательно избегаю слова «Катюши», Адочка рядом уши греет.

— У Лиепая…

Анисимов зря времени не теряет. Курляндский котёл тает под его ударами, как кусок снега на жарком весеннем солнце. Клайпеду и Палангу он уже взял. Про Клайпеду Совинформбюро сообщало. О Паланге Москву пока не извещал. Хорошие новости надо давать дозировано, так радости от них больше. А то дашь победы списком, и сколько потом ждать, чтобы новый появился?

— Ты его тоже штурмом не бери, — даю совет-рекомендацию-приказ. — Видишь, как ловко с Шауляем прошло? Как только фрицы почуяли окружение, так сразу ноги и сделали. С Лиепая ты уже намеренно так поступи.

Анисимов, опустошив стопку, принимает её содержимое вместе с поданной ему мыслью.

— Сталин не будет ругаться, что мы опять из окружения немцев выпустили?

— Мы никого не выпускали, — нагло заявляю в выпученные глаза генеральского друга и цепляю полную ложку винегрета. Балует меня сегодня Шура.

— Куда мы их выпустили? Они так и остались в Курляндском котле, — эта моя мысль заставляет замереть Анисимова. А ведь точно! — говорит он всем лицом.

— Сообщение в Москву будет такое: доблестная 11-ая армия совместно с войсками Северо-Западного фронта, нанеся противнику тяжёлые потери, освободила город Шауляй и множество прилегающих населённых пунктов. Ты ещё дополнительную генеральскую звёздочку получишь.

Довольно гыгыкаю и снова наливаю.

— Хватит вам на сегодня, — Шура убирает со стола бутылку.

— Ты понял, Николай Палыч? — подмигиваю гостю. — Кто на самом деле командир? И наплевать ей, что я — маршал, что со мной сам товарищ Сталин советуется…

Адочка переглядывается с мамой и хихикает.

— Ты что, правда, считаешь это победой? Я всё-таки до двух батальонов потерял и несколько батарей.

— Общие потери в тысячу человек?

— Поменьше. Человек восемьсот…

— А немцы?

— Тысяч семь-восемь. И сейчас их авиация долбит. Когда облака расходятся.

— В городских боях в Шауляе мог потерять больше. И город разрушил бы. А так мы его целеньким получили. А запереть ты их никак не мог. Их там тысяч шестьдесят было, полнокровный армейский корпус с приданными частями.

Успокаивается Николай Палыч. Одно и то же часто можно подать под разным соусом. Геббельс будет кричать об успешной эвакуации войск и спрямлении линии фронта. Совинформбюро сухо и торжественно объявит о возвращении в лоно Советской власти ещё одного немаленького и важного города и немецких потерях. И то и другое вроде бы правда. А настоящая в том, что я категорически не желаю брутальных кровопролитных битв. С обеих сторон кровопролитных. Вот так, один к десяти в нашу пользу, только за. Один к одному, по нынешнему времени, считаю зазорным.