Заседание Ставки начнётся в 18:00, значит, успеваю приобщиться к высокой культуре. К балету. Надо соответствовать высокому званию советского маршала.

— Хватит тебе в кабинетах отсиживаться, — ещё в наркомате затеваю с ним беседу, которую продолжаю по дороге и здесь, в театральной ложе для высоких гостей.

— Я давно на фронт прошусь, — улыбается Василевский.

— У меня надо было проситься, — в ответ не улыбаюсь, дело серьёзное. В той истории маршал Василевский входил в число самых знаменитых маршалов Победы. Наряду со Сталиным, Жуковым, Коневым, Рокоссовским и Малиновским.

— Фронт потянешь?

Василевский размышляет целых десять минут. Всё время, что мы ехали до Большого. Не тороплю. И до ответа угадываю его смысл. Если так долго думает, значит, нет.

— Опасаюсь, товарищ маршал. Начать бы с армии.

Теперь я думаю. И в начале спектакля, когда прекрасные длинноногие нимфы без напряжения берут в плен всё наше внимание, выношу вердикт.

— Поедешь к Жукову. Возьмёшь на себя командование одной из армий северного крыла. Там как раз находится одна из резервных армий, тамошнего командарма поставишь себе в заместители. Он не обидится, потому что ты потом наверх пойдёшь. Для начала замом к Жукову. А затем… — делаю многозначительную паузу, — видно будет.

Далее мы молча наслаждаемся зрелищем, перед антрактом дружно хлопаем. Сама Ольга Лепешинская выступает сегодня в «Евгении Онегине». Майю Плисецкую бы посмотреть в юности, — бурчит Арсеньевич. Кто такая, интересно? Балерина же, — отвечает мой подселенец, — мировой знаменитостью стала. Помню, что во время войны она уже не маленьким ребёнком была, но совсем юной. Наверное, учится ещё или в кордебалете затерялась…

Долго после того не мог решить, стоило нам тогда выходить в буфет или нет.

— Вы пейте, а я нет, — отказываюсь от рюмки коньяка, который принёс адъютант Василевского. Нас, вместе с моим адъютантом и парой офицеров, — так я только про себя их называю, слово пока не легализовано, — охраны всего шестеро.

— Ты, Саш, рюмашку можешь хлопнуть, — даю разрешение адъютанту, — а мне ещё работа предстоит. Кстати, и на второй акт можешь остаться. В Кремль тебя всё равно не допускают.

Охрана тоже было воздерживается, но по одной разрешаю.

— Гуд ивнинг, мистер Павлов… — от подошедшего к нам человека меня мгновенно заслоняют. Ребята мои работают на автопилоте.

— Выясни, Дим, кто такие и чего им надо?

Всё элементарно. Американский посол тоже не прочь приобщиться к культурной жизни. И с ним военный атташе и корреспондент какого-то там «Таймс», мистер Уоклер. Приметили нас с соседнего столика. Атташе намеревается исполнять роль переводчика.

Василевский глядит на меня со значением, таким, предупреждающим взглядом. Игнорирую. Сталин будет пенять? А я так сделаю, что не за что будет.

— Давайте ваше интервью, — соглашаюсь. — Только учтите, что хотя на второй акт не пойду, мне некогда, у вас мало времени. Не больше получаса и то, если вы последние вопросы будете на ходу задавать.

— Скажите, мистер Павлов, что в Восточная Пруссия происходит? — атташе не справляется с окончаниями, но ничего, понять можно.

— Ничего особенного, — пожимаю плечами, — мы её захватываем. Освобождаем немецкий народ от гитлеровского режима.

Американцы обмениваются улыбками. Они что, умные? До них доходит настолько многоплановый юмор?

— И сколько времени вам надо на полный захват? — почти справляется атташе со сложным вопросом.

— Трудно сказать. Прогнозы, особенно на войне, дело неблагодарное. Рассчитываю на неделю, но Германия — сильная страна, с сильной армией. Она может преподнести сюрпризы.

Саша приносит мне чай с бутербродами.

— Мистер Павлов, вам сильно помогает ленд-лиз?

— Заметно, господа. Был момент, когда ваши поставки горючего нам очень сильно помогли.

— Только один? Только один такой момент? — по лицу корреспондента, щупловатого востроглазого парня, пробегает волна разочарования.

— Видите ли, мистер Уоклер, у нас три источника снабжения топливом и другими припасами. Наша страна, ваша страна и Германия.

Американцы переглядываются с огромным недоумением. Мы с Сашей обмениваемся ухмылками.

— Германия осуществлять вам поставки топлива? — в глазах обоих недоумение растёт до поднебесных высот.

— Так война же идёт, — пускаю волну встречного недоумения. — Наши службы снабжения как-то вычислили, что в некоторые периоды использование трофейного горючего доходило до тридцати процентов потребности.

Когда до американцев доходит, они весело хохочут, обмениваются между собой несколькими фразами на своём птичьем языке. Вдруг чувствую, что кое-что понимаю. Простые и короткие фразы воспринимаются не сразу, а спустя паузу перевод будто всплывает. В моё время английский популярен был, нахватался, — бурчит проснувшийся Арсеньевич, — короче, читаю и перевожу со словарём и большим трудом.

— Да, речь именно о трофейном горючем, — подтверждаю ещё раз. — А вы что подумали? Что немцы втихую от командования гонят мне горючее контрабандой? Через линию фронта? Нет, мы у них силой отбираем.

— Так выгоднее, — подмигиваю американцам. — Платить не надо.

Опять взрыв смеха. Редкие присутствующие в буфете оглядываются. Некоторые, уловив иностранную речь, тихо ретируются. Зал почти пуст. Да, собственно, и антракт закончился.

— Скажите, — снова приступают к допросу, — сколько ещё будет идти война?

— Я же говорил, прогнозы дело неблагодарное. И уже говорил, что Германия вполне способна на какие-то сюрпризы. Неприятные для нас. Но мне трудно представить, что они продержатся больше года.

Тут мои американцы о чём-то крепко задумываются.

— А как вы относитесь к тому, что мы откроем против Германии второй фронт? — совсем чисто заговаривает атташе. — В Европе?

— Никак не отношусь, — жму плечами. — Вообще не моё дело! Это вы с нашим правительством договаривайтесь. Могу только дать рекомендации, как специалист по военному делу.

Американцы настораживаются, как охотничьи псы, почуявшие дичь. Конечно, они очень хотят рекомендаций. Ну, слушайте и не говорите, что не слышите. Сколько у меня времени? Саша показывает пятерню два раза, десять минут значит.

— Предупреждаю сразу, моё свободное время истекает. Это последний ваш вопрос.

— В Европу десант вы не сможете высадить. Вам по силам переправить одним разом туда пять-десять дивизий, но немцы просто чихнут в ту сторону и их не станет…

Жду. Поясняю. Длинные предложения перегружают мозг атташе.

— Крупные силы в данный момент высадить не сможете. А небольшие немцы сомнут очень быстро. Войска надо собрать, обучить, подготовить суда в огромном количестве. Потому что вам надо сделать это быстро. И не меньше, чем тридцать-сорок дивизий в первой волне. Иначе вы не сможете закрепиться в Европе, той же Франции. Более перспективным мне кажется Средиземноморское направление. Корсика, Крит, Италия, Греция. Отдельно можно заняться Африканским корпусом Роммеля.

— Не знаю, как вы преодолеете Гибралтарский пролив. Как только ваши корабли подойдут туда, там сразу появятся «волчьи стаи» адмирала Дёница.

— Вол-чии стаи?

— Подводный флот Германии.

Наблюдаю реакцию. Почему-то их это не пугает. Либо непуганые, либо есть методика или средства противодействия.

— Как-то так, господа. Короче говоря, в Европу вам соваться не стоит. Не забывайте о том, что у вермахта огромный боевой опыт. Если не считать нас, то германская армия — сильнейшая в мире. На данный момент. Позвольте откланяться. Мне пора. У людей моего положения рабочий день — круглые сутки.

Спохватываюсь. Кое-что забыл.

— Позвольте, мистер Уолкер, — пока не опомнился, забираю блокнот, читаю или пытаюсь читать. Везёт, что почерк более иль менее разборчивый. Ну-ка, а это что?

— Господин атташе, переведите вот это, — тычу пальцем.

— «Помощь Америки бесценна, говорит мистер Павлов»… — атташе переводит машинально, поэтому верно. Не соображает схитрить. Грожу смущённому корреспонденту пальцем, забираю у него карандаш, тщательно вычёркиваю лишнюю фразу.