Он замолчал, а я уставилась на завитушки старокварского языка, размышляя о том, что в свете новых знаний его положение выглядит вовсе не завидным. На секунду мне пришло в голову: а хванец ли он вообще хотя бы наполовину? Вдруг он квар, подсунутый свирскому воеводе с неведомой целью? Я внимательно посмотрела на Альгидраса, пытаясь прикинуть вероятность этой догадки. Однако должна была признать, что мне, как и Радиму, придется верить ему на слово, надеясь, что его рассказы на грани фола о разбойнике, воспитавшем его и обучившем старокварскому языку, не часть легенды.

– С кем воюют квары? – спросила я, понимая, что именно этого мне отчаянно не хватало: возможности открыто поговорить и задать вопросы.

– Со всеми, – произнес Альгидрас после небольшой паузы. – Не знаю, как объяснить. Они появились из ниоткуда, как говорят легенды, и стали творить разбой. Вот только я не думаю, что они воевали всегда. После того что ты рассказала о Деве, я всю ночь искал в книгах. Ты оказалась права. Они ее ищут.

– В твоей книге есть про разделение Святыни? – не поверила я.

К моему разочарованию, он помотал головой.

– Нет. Эти книги были написаны до разделения.

– Значит, там не сказано, зачем ее разделили?

Альгидрас вновь качнул головой, подтянул к себе книгу и принялся быстро ее листать. Я смотрела на мелькавшие перед глазами узоры и испытывала благоговение. Как он умудрялся в них что-то понимать?

– Ты свободно на нем читаешь?

– Не так, как хотелось бы. Забыл многое, а вспоминается медленно.

Пока он искал нужное место, я облокотилась на лавку и задала волновавший меня вопрос:

– Тот человек сказал «мы убили землю». Он ошибался?

Альгидрас потер переносицу и произнес:

– Думаю, они вправду убили ту землю, которая была до разделения Святыни.

Я не смогла сдержать нервный смешок.

– А чем эта земля отличается от той?

– Прядущими, – удивил меня Альгидрас.

– Ты хочешь сказать…

– Ни в одной из этих книг не сказано о прядущих. Их просто нет. Хотя я слышал не одну похожую легенду у разных народов.

– Может быть, книги просто не о том? – предположила я.

– Они обо всем. Они о стихиях, о том, как приручить Ветер и смирить Огонь. В них о жрецах и об Истинных – тех, кто повелевает стихиями. В них о Тех, кто не с людьми. И ни слова о прядущих. Ни о чем похожем. Словно разделение Святыни стало той точкой, после которой сам мир изменился и в нем появились те, кто может менять судьбу.

– Ладно. Оставим прядущих, – вздохнула я, потирая висок. – Что там со Святыней?

– Святыня здесь описана как то, что создало наш мир. При том она сама и есть мир, – тоном прилежного ученика процитировал Альгидрас.

– Что значит «она сама и есть мир»?

– Тут написано, что в ней заключены стихии и суть самой жизни. Не будь ее, мира бы не было. А сама она и есть мир, потому что в ней стихии и жизнь. Еще сказано, что Священные письмена опутывают ее нитями и сшивают невидимую ткань, не давая Святыне погибнуть.

– Ткань мироздания… – протянула я.

Именно это затертое в нашем мире словосочетание приходило мне на ум раз за разом, когда мне являлись видения. Альгидрас внимательно на меня посмотрел.

– В книгах говорится, что есть изнанка мира. Раньше бы я решил, что это просто слова, а теперь…

– На твою голову свалилась я. С этой самой изнанки.

Мы синхронно усмехнулись. Не сказать, чтобы я верила в написанное, но странное чувство близкой разгадки меня не покидало.

– Ты сказал, там есть об Истинных, которые повелевают стихиями. Кто они?

– Ты видела их во сне.

Я вспомнила сон с обвалом и невольно поежилась.

– Такие молодые… Но зачем они ее разделили? Чтобы получить власть над стихиями?

– О, она и так у них была. Абсолютная, безграничная власть над Огнем, Ветром, Водой и Землей.

– Тогда какой смысл был в разделении?

– Думаю, это нам расскажут свитки княжича.

– Ты всерьез думаешь, что в тех свитках есть то, чего нет в книгах твоего Харима?

– Если они были написаны после разделения Святыни…

– А Миролюб не сказал, откуда они у него?

– О таком никто не расскажет правду, даже спрашивать глупо.

Мы замолчали, думая каждый о своем. Я думала о том, что свитки Миролюба вполне могут быть на старокварском, раз уж он носил пластину с заговором на этом языке. Оставался вопрос: как все эти вещи попали к княжичу? Вернее, к его погибшему дядьке. Кем был тот квар, который привез в княжество пластину и свитки? И был ли Светозар их первым владельцем? И если да, то знает ли об этом Любим?

– А квары могут читать на старокварском? – спросила я.

– Не знаю, – ответил Альгидрас. – В монастыре кваров не было. Раньше, подобно хванам, в ученье отдавали младшего сына старосты кваров. Но об этом осталась лишь память.

– Почему?

– Книги о том молчат, а в монастыре… Там тебя учат лишь тому, что тебе должно знать. А это сильно разнится с правдой.

– А на каком языке говорят в монастыре?

– На кварском, – нехотя отозвался Альгидрас. – И пока ты не спросила: здесь тоже о том не знают.

То, что в монастыре говорят на языке разбойников, казалось мне несколько странным.

– А с местными псами ты на каком языке говоришь? – с подозрением спросила я, потому что уже не была уверена в том, что могу на слух различить кварский и хванский.

– На хванском, – со вздохом ответил Альгидрас. – Я только вчера понял, что за все время ни один пес на меня ни разу не зарычал. Мне сложно говорить на словенском, и с псами, травами я говорю на своем языке.

Я невольно улыбнулась тому, что он всерьез говорит с растениями.

– Хванский псов будто успокаивает, – закончил он.

– А хванский ли? Если учесть, как они похожи с кварским.

На это Альгидрас ничего не ответил.

– А монастырь далеко от Свири?

– Месяца два пути. До него пять морей и горы. Я ходил теми водами только от нашего острова до монастыря. Путь сюда лишь на картах видел.

– Но это все равно недалеко отсюда, так? Люди из монастыря бывали в Свири?

– Братья никогда не покидают обитель. Ходят лишь по ближним морям. Сам монастырь на берегу. У него много земель, но они упираются в горы. Потому попасть туда только с моря и можно. Да и просто так к нему не подойдешь. Там Святыня. Она хранит их пуще любых воинов. Туда можно попасть лишь в ученье или по воле старейшины.

– То есть привезти свитки Миролюбу из монастыря никто не мог, так?

Альгидрас кивнул, глядя прямо перед собой.

– Ты сказал, что старокварскому тебя научил Харим. Почему не в монастыре? Там ведь хранятся знания, значит, должны быть старые свитки и книги, и вас должны были обучать этому языку, раз уж вы избранные. Это же часть истории мира. Разве нет?

Альгидрас жестко усмехнулся, отчего его лицо на мгновение стало почти неузнаваемым.

– Старокварскому там не учат. В самом монастыре были письмена на нем. Только надежно упрятанные. Но правда – она ведь как вода: камень проточит или обтечет. Я однажды, намаявшись со звездными картами, лег на лавку и увидел потолок. Он был высоким, свет туда почти не доходил, но я рассмотрел, что там не узоры – письмена. Харим к тому времени выучил меня этому языку. Только я не знал, что он старокварский. Не думал о том даже. Нас учили, что квары – враги, и все. Рассказывали те же легенды про сгинувший кварский остров, да что рождает их море. Мне десять было, и я не думал тогда, правда ли это. Харима уже не было, спросить я не мог. Потому я стал искать еще книги на этом языке. Были на любых других, а на этом не было. Язык был похож на хванский, только не хванский. Потом я списал слова с потолка и спросил у одного из братьев, может ли он прочесть. Не смог, хотя был одним из лучших. Сказал, что спросит у старшего брата, так тот ему плетей всыпал, чтоб не болтался в праздности. И тогда я пошел к Алвару.

На этом имени тон Альгидраса резко изменился. В нем появилась злость.

– Это тот самый брат, что запечатал мою жизнь в Святыню. Он был не просто одним из лучших. Он был Посвященным, и его готовили стать хранителем Святыни. Немногим старше, но важный такой. Мы встречались сперва разве что в трапезной да на общих чтениях. Он ни разу не говорил со мной даже, только смотрел всегда отчего-то. Взглядом точно зубилом в затылок вгрызался. Я по первости даже сидеть спокойно не мог. Все оглянуться тянуло. Наказывали за то без конца.