На следующее утро зарядил моросящий дождик. Сквозь щель в пологе я смотрела на низкое, выстланное тучами небо и думала о том, что скоро наше движение неминуемо замедлится: лошади просто устанут тащить повозку по размокшей дороге. Интересно, как долго мы будем добираться до Каменицы в этом случае?

К обеду дождь усилился и пошел сплошной стеной. Я гадала, сколько продержится наша крыша. Изнутри ткань пока выглядела сухой. Однако стоило мне поднять руку, чтобы проверить, насколько то, что я вижу, совпадает с реальностью, как Добронега со Златой одновременно воскликнули:

– Не трогай – потечет!

Я поспешно отдернула руку, опасливо посмотрела на слегка просевший полог и подумала о всадниках, которых не укрывало ничего, кроме насквозь промокшей одежды.

Ливень словно отрезал нас от внешнего мира: мы больше не слышали голосов охраны, поскрипывания упряжи – лишь равномерный шум дождя. Спустя некоторое время телегу начало мотать из стороны в сторону по окончательно раскисшей дороге. Нас болтало в сумрачной повозке, и я даже боялась представить, каково сейчас Злате. Становилось зябко, несмотря на то что полог теперь был плотно закрыт со всех сторон, а одежда на мне пока еще оставалась сухой. Не знаю, сколько продолжалась эта бесконечная болтанка, но наконец повозка остановилась. Я посмотрела на Добронегу, пытаясь прочесть по ее лицу, что бы это означало, однако в полумраке едва смогла различить ее черты. Полог со стороны Златы осторожно приоткрылся, и в проеме показался спешившийся Альгидрас. Он что-то спросил, но из-за дождя никто из нас не расслышал, что именно. Тогда Альгидрас, сбросив мокрый капюшон, просунул голову внутрь. Капюшон уже не спасал: с его волос струями текла вода, капли падали с носа и подбородка. Он утерся ладонью, откинул назад мокрые волосы и задрал голову, пытаясь рассмотреть потемневший и провисший полог. Еще одна капля сорвалась с его подбородка.

– Как вы там? – спросила Злата.

В ответ Альгидрас бодро кивнул, обозначая, что все у них отлично, и предупредил нас не прикасаться к пологу. Я смущенно потерла лоб, понимая, что едва не устроила катастрофу.

Альгидрас же меж тем выяснял, как мы себя чувствуем. Смотрел он при этом вновь на Злату. Я же не могла оторвать взгляда от его правой руки, придерживавшей край полога. Точно так же он держал ткань вечером, и его пальцы касались моих. Я почувствовала, что он перевел взгляд на меня, но упорно продолжала смотреть на его руку, просто потому что не знала, как смотреть ему в глаза. Я злилась, бесилась, ревновала, любила… И все это одновременно! Такой поток противоречивых эмоций был определенно слишком велик для меня одной.

Боковым зрением я видела, как Альгидрас наклонился к Добронеге и что-то ей сказал. За барабанной дробью капель по крыше вновь ничего не было слышно. Мать Радима кивнула, протянув руку, ласково провела по его волосам и стряхнула капли с ладони. Альгидрас накинул на голову капюшон и исчез за пологом.

– Есть будем прямо тут, – объявила Добронега и достала из угла рядом с собой холщовую сумку, в которой оказалось вяленое мясо и все еще мягкий хлеб. Мы наскоро поели и двинулись в путь.

Повозку болтало все сильнее, и через некоторое время мы ожидаемо застряли. Снаружи раздался какой-то шум и голоса. В первый момент я испугалась, что на нас напали, но оказалось, что это спешившиеся воины пытаются вытянуть повозку. Слышался свист кнута, крики, напевная команда, в такт которой нас раскачивали. От равномерного покачивания меня начало мутить, и я успела пожалеть, что пообедала, однако все закончилось на удивление быстро. Повозка резко дернулась вперед, вильнула и, к счастью, продолжила движение, увлекаемая вперед уставшими лошадьми. Злата вцепилась в мою руку и поблагодарила богов. Впрочем, спустя какое-то время стало очевидно, что продолжать движение бессмысленно.

– Верхами бы они не останавливались, – грустно сказала Злата. – Все из-за меня.

– Вот еще «из-за тебя», – не согласилась я, чтобы как-то ее подбодрить. – Я бы тоже верхом не поехала.

Злата благодарно улыбнулась и сильнее сжала мою ладонь. Руки у нее все никак не согревались.

– Замерзла? – спросила я.

– Сейчас бы костер… – тоскливо проговорила она, мечтая о несбыточном – какой уж костер в такую погоду.

Минут десять спустя мы со Златой и Добронегой жались друг к другу под раскидистыми ветвями огромной ели и наблюдали за двумя воинами, одним из которых был Альгидрас, а вторым – давешний костровой. То ли они были оптимистичнее всех, то ли знали какой-то секрет, однако эти два энтузиаста пытались разложить костер, как бы странно это ни выглядело в такую погоду. Дождь был настолько сильным, что даже бурелом, который им удалось найти в лесу, оказался пропитанным влагой. Но Альгидраса и воина из дружины Миролюба, которого, как выяснилось, звали Вадим, это совсем не смутило. Они выбрали место, едва укрытое свисавшей еловой лапой, подальше от могучих стволов, и теперь старательно складывали пирамиду из мокрых дров и веток, подпихивали снизу нарубленный сухостой и упорно не обращали внимания на сыпавшиеся со всех сторон шутки. А шутников в отряде Миролюба было много – не на одном Гориславе все держалось. Когда пирамида была готова, Альгидрас уверенно достал огниво, и даже Злата, казалось бы, уставшая до полного отупения, не смогла сдержать улыбки.

Мне не было видно рук Альгидраса, склонившегося к сложенному костру. Вадим, сбросивший бесполезный уже капюшон, смотрел на него с таким азартом, что напоминал футбольного болельщика. Смех воинов разом стих, когда от костра вдруг пошел густой белый дым, а влага из сырого дерева начала с шипением выпариваться.

– Ай да хванец, – пробормотал кто-то из воинов княжича.

– Как ты это сделал? – в голосе Горислава слышалась растерянность.

Альгидрас в ответ только пожал плечами и, переместившись, поджег ветки с другой стороны. Он повторил эту процедуру несколько раз, и спустя пару минут костер, вопреки всем законам физики, начал разгораться. Мокрое дерево не давалось, шипело, и самого огня пока не было видно, но густой белый дым, как ничто другое, доказывал, что дело пошло на лад. Вадим уже давно отошел прочь и теперь смотрел на Альгидраса с тем же потрясением, с которым смотрели все остальные.

«Стихия огня… – думала я. – Значит, на предыдущей стоянке мне не показалось».

Альгидрас спрятал огниво, отряхнул руки и повернулся к нашей озябшей группе.

– Покажи, – требовательно протянул руку Горислав.

Хванец вопросительно вскинул брови.

– Огниво покажи.

Альгидрас молча достал огниво и передал Гориславу. Тот крутил его и так и сяк, явно не понимая, что происходит, потому что, вероятно, огниво ничем не отличалось от всех прочих.

– Как ты это сделал? – спросила Злата после того, как Альгидрас, не дойдя до нас нескольких шагов, сбросил капюшон и по-собачьи отряхнул волосы.

Когда ответа не последовало, Злата настойчиво повторила:

– Как ты разжег костер из мокрых дров?

– Видно, не врут люди, когда говорят, что хваны чудесники, – сверкнул улыбкой Альгидрас.

Вряд ли всех удовлетворил такой ответ, однако он был из тех, с которыми не поспоришь. Ни один из воинов не знал о хванах ничего, кроме старых легенд, потому, нравилось всем это или нет, приходилось просто принимать случившееся как данность.

Для меня же, хоть я и знала чуть больше остальных, костер, разгоревшийся из сырых веток, был еще большим чудом, чем для них всех. Одно дело – прочитать в книге и услышать на словах и совсем другое – увидеть вот так, воочию, как человек может управлять стихией.

«Но почему огонь, если стихия хванов – Воздух?» – напряженно думала я, злясь от того, что у меня нет возможности остаться наедине с Альгидрасом и расспросить его о случившемся.

Хванец стоял рядом с Добронегой и внимательно разглядывал дело своих рук. Это было невероятно, но белый дым почти перестал идти. Над дровами плясали яркие языки пламени. Кто-то из воинов, преодолев наконец робость, подошел к костру и присел на корточки. Раскидистая еловая ветвь укрывала огонь от дождя, и я вдруг заметила еще одну странность: пламя было высоким и ярким, но не доставало до иголок. Альгидрас все так же смотрел на костер, и было ясно, что именно от него сейчас зависят и высота огня, и его жар. Почувствовав мой взгляд, он медленно повернулся, и я вздрогнула, как в ту ночь, когда увидела его в лунном свете во дворе дома Добронеги. Он снова был будто нездешним.