- Брось ружьё, мудила!!! - гаркнул диким голосом я, но противник никак не отреагировал на реплику, уже поднося нетвёрдой рукой патрон к раскрытому патроннику обрезанной ТОЗ-34 и крича пьяным голосом в ответ:

- Пошли в жопу, суки! Всех завалю!!!

Его оружие уже начало подниматься в нашу сторону, как выстрелил Хром, остальные добавили, и на асфальт упало, нелепо сложившись пополам, пробитое пулями тело. Скатилось по короткой лестнице вниз, оставляя за собой кровавый след. Вдвоём с Диманом мы ринулись к лежащей женщине, Андрюха контролировал округу, а Хром подбежал к убитому. Из завываний спасённой жертвы понятно было немногое. Вроде как она все эти дни укрывалась в магазине, закрыв передние двери и решётку, а мужчина, бывший её знакомым, как-то прознал об этом, и наведывался иногда за выпивкой, но сегодня получил отказ и вернулся вооружённым и злым. Ещё бы, с жуткого-то бодуна. В таком состоянии он уже был готов переступить черту человечности, но вовремя вмешались мы, за что нам огромное человеческое спасибо. Правда, когда мы двинулись в сторону магазина с желанием убедиться, что там нас не ждёт больше никакой сюрприз, недавняя жертва завыла пуще прежнего, стала цепляться за ноги и умолять, чтобы туда не ходили. Не совсем понимая мотивы этого воя, женщину грубо осадили, а мы с Димой уже сработанной парой вошли в разбитую дверь. Картина впечатлила и заставила задуматься о человечности. На фоне аккуратных, заставленных товаром полок и холодильников обнаружилось тело мужчины с двумя пробоинами - в голове и груди. Мужик был безнадежно мёртв, но спущенные штаны с оголённым достоинством как бы намекали нам на некую активность покойника перед смертью. Возле трупа валялась 20-ая "Сайга", которой горе-любовник не успел воспользоваться. Но не это было самым страшным. Услышав тоненький всхлип, мы повернулись, ощетинившись стволами, и увидели ребёнка, пристегнутого наручниками к радиатору отопления. Девочка, на вид лет пятнадцати, жалобно плакала и скулила, как брошенная собачка.

- Диман, ключи, - бросил я, но брат уже шерстил помещение. Я, недолго думая, обшмонал труп, но наши действия не увенчались успехом.

- Пойду, бабу тряхану, - фигура брата мелькнула у входа, а я присел рядом с девочкой. Даже в полутьме было видно её избитое, в кровавых синяках лицо, и рваную одежду.

- Не бойся, маленькая. Сейчас мы тебя освободим, - я и не знал, чем помочь девчонке, но почему-то первым делом сунул ей флягу с водой.

- Рука сломана,- еле слышно шепнула узница, испуганно вращая глазами, а когда я сам поднёс флягу к её рту, она сделала глоток и более уверенно заявила. - Ключ у продавщицы.

Я передал информацию по радиостанции, чтобы лишний раз не орать, но в эфире тут же объявился Прапор:

- " Бешеный, это у вас стрельба? Всё в порядке? Приём. "

- Нормально всё. Скоро вернёмся. У нас трёхсотый гражданский. Оставить не можем. Как понял меня?

- " Всё понял. Медики в готовности. Отбой. "

Я уже решил судьбу девочки и, честно, мне было плевать на все списки. Детей в такой ситуации оставлять нельзя. Снаружи слышались вскрики и хлёсткий звук пощечины, но через некоторое время появился Дима, бренча ключами. Он вещал на ходу:

- Раскололась, сука, - ключ бросил мне, я принялся вскрывать замок наручников. - Тот, на улице, постоянный хахаль, гражданский муж, а с этим, - он ткнул в тело на полу, - она спряталась в магазине. Кстати, мент, оттуда и браслеты.

Я справился с наручниками, и вдвоём мы повели девочку наружу, та от яркого дневного света зажмурилась. Ещё бы, несколько дней просидела в темноте. К сломанной руке и ссадинам девочка ещё и ощутимо хромала.

- Тебя как зовут, дитя? - спросил я девчушку, пока мы помогали ей добраться до машины.

- Валя, - продолжая жмуриться от света, ответила она, вытирая слезы рукавом здоровой руки.

- Ты как в магазине оказалась и зачем они тебя пристегнули?

- Мы соседи были. Я увидела у тёти Лены этого мужика, - всхлипнуло дитя, усаживаясь на середину заднего сиденья. - Она испугалась, что я её мужу расскажу, затащили меня в магазин, долго били...

- Вот тварь! - искренне зло воскликнул Диман, а я спросил:

- Когда это случилось?

- Не знаю я, - девчонка обняла здоровой рукой больную и, плотно сжав колени, уставилась в пол. - На второй день, как всё началось.

- Ты зачем по району-то лазила на второй день? И ежу понятно, что могут убить, - я не мог найти себе места от негодования, глядя на девочку, как на сумасшедшую, но её объяснение под разразившийся плач поставило всё на места.

- Я с бабушкой живу, а она... она умерла в то утро... Я боялась с ней быть, пошла просить помощи, но никто не открывал двери... Тогда я пошла на улицу и увидела в окно магазина тётю Лену с этим мужиком. Стала стучать в двери, они сначала прикидывались, что их нет, а я, дура, ляпнула, что её мужу всё расскажу.., - плач стал таким громким, что мы уже не могли разобрать слов. Стало жалко девочку пуще прежнего, столько потрясений за короткий срок, а вот в отношении этой тёти Лены росла только ненависть. Не выдержал Диман, подскочил к женщине, сидевшей тихо на асфальте у ног Хрома, и с ходу, с возгласом полным ярости, пнул её носком берца в лицо. Та не успела никак отреагировать, резко откинулась назад и замерла, ударившись затылком об асфальт и раскинув руки. Останавливать Диму никто не собирался. Я вообще хотел подарить ей пулю, ведь такие мрази не должны жить среди нас. Но убивать безоружную, хоть и мразь, не позволила совесть. А про то, что бог дал нам жизнь и не нам решать её отнимать, я могу сказать, что вертел такое мнению кое на чём. Мразь - она и есть мразь, и жить недостойна.

В общем, наши дела здесь закончены. Я нашёл ключи от решётки, закрыл магазин, предварительно вытащив на улицу труп любовника, взяв "сайгу", несколько сникерсов, воды, и прыгнул в авто. Злобную тётю Лену, своей похотливостью угробившую двух мужиков и издевавшуюся над ребёнком, оставили так. Если оклемается - пусть ползёт домой. А Валентине сунули шоколад и воду, пообещав, что скоро у неё будет и еда, и крыша над головой, да ещё какая крыша! Вот и всё. Хотя нет, лукавлю. Перед самым отъездом во мне ожил еврей и я вернулся в магазин и вытащил из него все сигареты. Получилось семь набитых медленной смертью пакетов. За последний год жизни я понял многое, но эта истина стала аксиомой. Бросить курить очень тяжело. Я пытался, но не смог. Как не смогли и многие другие. Никого из курящих не пугали ни болезни сосудов, ни смерть от рака лёгких. Было лишь патологическое желание курить. Эта зависимость полностью захватывает человека. В бомбаре курить, конечно, нельзя, но если изолировать убежище на некоторое время от внешнего мира, то курящие легко пойдут на бунт в защиту своих прав и добьются того, чтобы им выделили место для курения и право это делать. Это жестокая правда жизни, бьюсь об заклад. Поэтому стратегический запас курева - самое оно! При долгой изоляции его хочешь - продавай, а хочешь - нанимай рабов и плати сигаретами. Опытный курильщик на всё пойдет, чтобы подержать во рту эту вонючую палочку. И кто знает, как оно будет дальше, а оставлять добро не хотелось, тем более, если оно может очень пригодиться. О том, что позади, никто из нас старался не думать. Слишком много в мире осталось злых людей, они всё время попадаются на пути. Если ещё и думать о них, то вообще с ума можно сойти.

Теми же окольными путями наш верный железный товарищ довёз нас до убежища без каких-либо происшествий. Груз тут же перетащили в специально отведённое место на складе, а забирала его рабочая команда из третьей волны. Ну, там, слава небу, сильных рук хватает. Прапор уже обкатывал на КПП молодняк, передавал теоретические знания несения караульной службы. Народ продолжал прибывать, но вяло и, по заверениям того же Прапора, из списка осталось человек двадцать. Да и пересмена в штабе, машин нет. Комендант выслушал мой доклад с каменным лицом, особенно не понравилась ему история с продавщицей и её хахалями. Вопреки моим ожиданиям, он не стал сообщать о происшествии в оперативный штаб, но также не поддался на уговоры оставить девчонку в убежище. Я считал, что в нынешней ситуации, творящейся в городе, в военном госпитале её ничего хорошего не ждет. Тем более, эвакуация застопорилась, людям просто приказали сидеть тихо в своих домах и не высовываться под страхом расстрела. Но случилось всё равно по-моему, потому что в штабе, хоть и сказали, что к нам уже выехала машина, наотрез отказались принимать подростка, вообще не объяснив причин. Евгеньич, глядя на меня растерянно, развёл руками: