Он попытался вслушаться в разговор, казавшийся поначалу сплошным гулом, и постепенно начал различать отдельные слова.

– Андрей Иванович, что вы думаете насчёт трепанации черепа? – спросил кто-то невидимый.

– Как вам сказать, Пётр Сергеевич, положение, конечно, серьёзное, но всё же давайте немного подождём. Детский организм гораздо выносливее взрослого, даже несмотря на то, что ребенок порядком истощён. Хотя удар головой об рельсы был очень сильный.

– Вы не узнавали, задержали ли тех подонков, что столкнули мальчика под поезд?

– Говорят, ищут.

Голоса стали звучать громче и внятнее. Тимка приоткрыл один глаз, чтобы подглядеть, как выглядят ангелы.

«Вдруг это не ангелы вовсе, а черти пришли по мою душу», – опасливо подумал он и хотел было снова закрыть глаз, но любопытство пересилило.

Оказалось, что голоса принадлежали совсем не ангелам, а двум господам. Один был одет в мягкую куртку, а второй – в яркую военную форму.

– Смотрите, Андрей Иванович, вы были правы, он открыл глаза, – обрадовался барин в куртке и надел пенсне, чтобы лучше рассмотреть Тимофея.

«Человек в пенсне из третьего вагона!» – озарило Тимку, и он вспомнил свой побег от вредной тётки, железную дорогу, воров и удар в спину.

– Ты меня слышишь? – спросил офицер.

«Да», – хотел ответить ему Тимка, но губы совсем не слушались. На всякий случай он снова смежил веки, чуть-чуть подсматривая в щёлочку между ресницами.

– Он слышит и даже пытается отвечать. Это великолепно, Пётр Сергеевич!

– Ну, слава Богу, – размашисто перекрестился господин в пенсне, – а то я уж начал тревожиться. Всё-таки мальчик три дня лежит без памяти. Теперь быстро пойдёт на поправку. Сима, Сима, иди сюда, – позвал он, и в комнату вошла пожилая женщина с приветливым лицом. – Серафима, мальчик очнулся. Напои его, пожалуйста, водой и накапай вот эту микстуру. Если его не стошнит, можно будет дать бульон.

Пётр Сергеевич протянул тётке бутылочку с лекарством и вслед за Андреем Ивановичем вышел из комнаты. Женщина торопливо взяла из рук Петра Сергеевича микстуру и опустилась на стул рядом с Тимошкой. На него повеяло тонким запахом цветущей черёмухи.

– Очнулся, голубчик! Вот и хорошо. Вот и молодец! Сейчас тётя Сима тебя обиходит, – приговаривала она мягким голосом.

Она казалась такой мягкой и нежной, что Тимофей не стал больше таиться и широко распахнул оба глаза. Тётя Сима ответно улыбнулась и, приподняв его голову, поднесла к губам Тимо-хи чашечку с носиком – наподобие заварочного чайника.

– Сейчас кушать будем. Желаешь похлебать тёпленького?

Тимка сглотнул микстуру и понял, что больше всего на свете он хочет есть. «Варёный сапог бы съел», – говаривал в таких случаях его отец.

Тётя Сима ушла и вскоре вернулась с красивой белой чашкой в руках. Она принялась осторожно кормить Тимку чуть тёплым солоноватым варевом. Какая вкуснота! Тимошка даже зажмурился от такого блаженства. Нет, не зря он подумал, что очутился в раю. Ну, чисто рай!

Сразу после еды к мальчику подошёл Петр Сергеевич с блестящим молоточком в руках и осторожно погладил его по грязным спутанным волосам:

– Изрядно напугал ты нас, дружок. Считай, второй раз на свет родился.

Он покрутил в руках молоточек и поднёс его к Тимкиному носу.

«Бить будет!» – ужаснулся Тимка.

Пётр Сергеевич, заметив его испуг, усмехнулся и попросил смотреть на самый кончик молотка, покачивая им из стороны в сторону перед глазами мальчика. Тимка заворожённо следил за молоточком, а сам в это время думал: как же странно всё обернулось – чужой господский дом, барин из третьего вагона с молоточком в руках, незнакомая тётя Сима, которая кормит его с ложечки…

Пётр Сергеевич как будто прочитал Тимошкины мысли. Он удовлетворённо отложил молоточек в сторону и прищёлкнул пальцами:

– С помощью молоточка я проверяю, в порядке ли твой мозг и зрение. Я, видишь ли, доктор. Зовут меня Пётр Сергеевич. А тебя как?

– Тимка.

– Ну вот, Тимофей, я подобрал тебя на вокзале без сознания и взял к себе на квартиру. Но скоро ты выздоровеешь и сможешь пойти домой. Там уже тебя, вероятно, с полицией ищут.

Тимошка попробовал отрицательно помотать головой, но тут же поморщился от резкой боли в шее.

– Некому меня искать, – глядя в глаза доктору, выговорил он запёкшимися губами, – сирота я, никому не нужный. Сам себе голова.

Пётр Сергеевич нахмурился и постучал молоточком по ладони:

– Голове ещё полежать требуется, а с твоей персоной мы что-нибудь придумаем. Я постараюсь похлопотать насчёт сиротского приюта. А ты спи пока, набирайся сил.

«Приют» – это страшное слово заставило Тимку забиться под одеяло. Ещё в деревне он слышал, как заезжая барыня в сердцах кричала своим расшалившимся дочкам: «Не будете слушать маменьку – сдам в приют».

«Зря я признался, что сирота, – огорчился Тимошка, – ну да ладно. Наступит ночь, убегу».

Несмотря на задуманный побег, сытый Тимошка спал всю ночь так крепко, что около его кровати можно было палить из пушек.

«Ладно, убегу следующей ночью», – решил он утром, когда открыл глаза.

Голова не болела, глаза смотрели ясно, и все вещи в комнате, виденные прежде словно сквозь дымку тумана, выглядели резко и чётко. Прямо над головой, на потолке, мальчик увидел большой лепной венок, посреди которого был приделан стеклянный шар.

«Экое чудо, – подивился он. – И чего только в барских домах не выдумают. У нас в избе весь потолок закопчён, куда уж там шары да горшки привешивать. Одно баловство».

Эти мысли прервала тётя Сима. Она вошла в комнату и повернула маленькую ручку на стене около двери. Шар на потолке вспыхнул жёлтым светом.

– Проснулся, голубчик? С добрым утром.

Она проследила за недоуменным Тимкиным взглядом и пояснила:

– Это электрическая лампа, изобретённая господином Яблочковым. Пойдём, дружок, помоемся, я тебе ванну налила.

Уж на что дивом показалась Тимофею лампа Яблочкова, но дальше чудес стало ещё больше. Сначала тётя Сима отвела его в маленький чуланчик, посередине которого стоял большой фаянсовый горшок странной формы с деревянным сиденьем и дыркой посередине:

– Это ватерклозет, туалет по-нашему, – строго сказала хозяйка, – когда сделаешь свои дела, надо потянуть вот за эту ручку.

Она дёрнула за привязанную на верёвку ручку, и из дырочки внутри горшка с шумом потекла вода.

Тимошка вздрогнул от неожиданности и разинул от удивления рот: ну и ну! Кому рассказать в деревне – нипочём не поверят.

Потом тётя Сима завела его в комнату, которую назвала «ванная», и посадила в огромное белое корыто на ножках, до краёв наполненное тёплой водой.

– Да у тебя одни кости, – заметила она, намыливая мочалкой худые мальчишечьи лопатки, – точь-в-точь, как у Вадика, сынка Петра Сергеевича. Уж три годка прошло, как они с матушкой, женой хозяина, умерли. Так доктор, бедолага, до сих пор в себя не пришёл. Даже плачет иногда ночью, – произнесла тётя Сима. – Я-то, почитай, уже лет десять у них в семье живу, всё про них знаю. Сначала в прислугах была, а позже в экономку-домоправительницу превратилась. Нынче весь дом на мне. А сам-то Пётр Сергеевич сейчас на работе. День и ночь работает. Что поделаешь, лекарь – должность наиважнейшая.

– Я видел здесь вчера дяденьку-военного, – робко сказал Тимка.

– А, это Андрей Иванович, тоже доктор, только военный, – махнула рукой тётка, – друг нашего барина.

– Разве бывают военные доктора? – удивился Тимошка.

– Знамо дело, бывают. Кто же солдатиков и господ офицеров лечить будет? А если война? Без врача в армии никак нельзя. У нас в Гатчине две бригады расквартированы – артиллеристы и кирасиры. Да и то сказать – сами государь император с семьёй частенько сюда в свой дворец наезжают.

Сам царь! У Тимки от такой удачи аж дыхание остановилось. Вот ведь! Ладил попасть в столицу, разыскать государя да в ноги ему кинуться, а тут, нате вам с кисточкой! Царь сам сюда приезжает!