© Богданова И.А., текст, 2010

© Издательство Сибирская Благозвонница, оформление, 2010

– Тимка, а Тимка, бери лукошко да ступай в лес. Кому говорю! Вон, глянь-кось, соседские мальчишки полну корзину сморчков нанесли. Ить весна на дворе. Пора и тебе, дармоеду, за работу приниматься! И так из милости живёшь! Весь дом обожрал!

Увесистый тёткин подзатыльник придал белоголовому парнишке ускорения, и он, схватив корзину, поспешно вымелся на крыльцо, чуть освещённое спозаранок неярким майским солнцем.

«Легко тётке Мане над сиротой измываться, – горько думал Тимошка, вытирая кулаком набежавшую слезинку, – своих Катьку с Кирькой в лес да на змеиные свадьбы, небось, не выставила. Давеча дед Иван ходил в лес на разведку, а после всем сказывал, что змеи по проталинам кишмя кишат. В клубы свиваются и жалят всех, кто на их змеиные глаза попадает. Не знаю, какие такие соседские мальчишки грибов нанесли. Вроде бы и не ходил никто…

Он окончательно приуныл, сунул иззябшие ноги в сапоги, оставшиеся от умершей по зиме матери, повесил на локоть тяжёлую, отсыревшую корзину и с неохотой поплёлся в сторону леса.

«Да и пускай меня там гады сожрут. Всё равно я никому не нужен…»

Хотя лес был лишь в полуверсте от села, Тимофей изрядно притомился в пути, да и есть до смерти хотелось. Он вспомнил, как осенью мама кормила его пирогами с капустой, и горестно вздохнул. Всего зиму и прожил у тётки, а уже и обноситься успел, и обголодаться. А самое страшное то, что ни разу за эти месяцы никто не сказал ему доброго словечка. Одно и слышишь каждый день: «лишний рот» да «лишний рот».

«А у меня ведь не только рот, но ещё и душа есть», – вздохнул мальчик и опасливо переступил кромку леса.

В этих местах всегда было немало змей, а сейчас – ранней весной – они, еще полусонные, выползали из своих нор и собирались в тугие шипящие комки. Только тронь – насмерть зажалят. Тимка подобрал крепкую палку и зорко осмотрелся по сторонам, высматривая первые грибы – сморчки. Ни одного…

«Наверно, придётся идти в горелый бор, оттуда народ завсегда грибы приносит», – решил он и двинулся по извилистой, едва заметной тропке, уходящей за большой холм.

Одному в лесу было страшновато, уж больно напряжённая тишина стояла вокруг: ни пения птиц, ни шума деревьев. Даже сломанные ветки под ногами не похрустывали, мягко вминаясь в сыроватую весеннюю почву, напоённую недавно сошедшим снегом. Тимошка вспомнил, как мужики рассказывали, будто в ближнем лесу под Рождество видели шальную медведицу. Ту, которая за лето жирку не подкопила и не залегла в берлогу. Да и подружка Любка шептала, что зверюга к весне начнёт особо лютовать – людей подкарауливать и человечью кровь пить. Жуть! Мальчик нервно повёл плечами и прибавил шагу.

– Куда путь держишь, добрый молодец? – услышал он насмешливый старческий голос и остановился: прямо на него шёл невесть откуда взявшийся благообразный старичок с походной котомкой за спиной.

Одет он был чудно – в точности, как на картинке, виденной в церковно-приходской школе, – холщовая рубаха до колен опоясана витой верёвкой, на ногах – лапотки, а в руке – посох. Хотел было Тимофей убежать, ничего не ответив, но что-то удержало. Остановился. Поклонился степенно, как покойный батюшка:

– За грибами иду, дедушка.

– Кто же это тебя за грибами наладил? – удивился странник. – Я полтыщи вёрст прошагал, считай, от самого города Сарова, и никаких грибов видом не видывал.

– Тётка меня за ними в лес отправила, видать, чтоб с глаз долой сбыть, – мрачно потупился Тимофей, – не нужен я ей. Лишний рот.

Осенью мои родители умерли, вот и пришлось податься к отцовой сестре, тётке Мане. А у неё своих детей двое, да муж – пьяница. Куда я там? Вот и мыкаюсь впроголодь, – пожаловался он совсем по-взрослому.

– Сирота, значит, – уточнил старичок.

– Ага, сирота. Круглая, – шмыгнул носом Тимка и переступил с ноги на ногу, – обуза тёткина. Вот она и лютует. Вишь, в лес меня послала. А я змей боюсь.

– Змей, говоришь, – усмехнулся дед. – Это ты зря! Змея – она тварь полезная, особенно если к ней с умом подойти. А тебе, паренёк, и вовсе грех змеи бояться. Попомни моё слово: ты всю жизнь со змеёй на груди проживёшь.

– Как же это, дедушка? – удивился Тимошка. – Неужто люди со змеями жить могут?

– Что другие люди могут, не могу сказать, а вот твою судьбу я словно на ладошке вижу. Ты ещё не раз меня вспомнишь. Храни тебя Бог, внучок.

Он не торопясь перекрестил растерявшегося мальчика, потрепал тяжёлой рукой по растрепавшимся русым волосёнкам и, не оглядываясь, потопал дальше по тропинке. Только Тимошка его и видел.

Тимка проводил глазами удаляющуюся спину странного деда и задумался. Слова старика озадачили и испугали его. Неужели он и взаправду всю жизнь проживёт со змеёй? Тимошка вспомнил, как ещё при жизни родителей он однажды побывал на ярмарке в большом селе Красное, около столичного Санкт-Петербурга.

Сперва они с отцом продали два воза сена, насушенного на душистых лесных лугах, и накупили по заказу матери всякой всячины. А потом отец показал ему на пёстрый балаган, похожий на огромную тюбетейку астраханских купцов, и спросил, не хочет ли Тимка посмотреть на индийского заклинателя змей. Тимка, конечно, с радостью согласился, хотя и боязно ему было.

На входе отец купил у толстой тётки два билета, и они вместе с толпой затискались в набитый битком небольшой зал с помостом посередине. Света не было, и какое-то время Тимка ничего не мог разглядеть. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и он увидел, что на досках высокого помоста сидит раздетый до пояса худощавый мужичок с накрученным на голове полотенцем.

– Это и есть самый натоящий индус из государства Индия, – шепнул Тимофею отец, – они там в Индии все так одеваются. Я картинку на банке с чаем видал.

Тимофей согласно кивнул и затаил дыхание, потому что из-за занавеса сцены вышла индуска в длинном розовом платье и с факелом в руке.

– Смертельный номер! Всего один день! Самый лучший заклинатель змей! Чувствительных особ просим покинуть помещение! – на чистом русском языке прокричала индуска зычным голосом, подняв факел вверх, отчего голова заклинателя оказалась на свету.

Бросилось в глаза, что борода индуса – точно как у соседского козла, только чёрная.

Отец подхватил Тимку под мышки и посадил себе на плечи – чтоб было лучше видно. Мужчина на помосте кивнул помощнице головой и показал рукой на корзину около своих ног. Толпа испуганно затихла. Индус неспешно поднёс к губам дудочку, и из неё полилась заунывная монотонная мелодия.

«Наш пастух Колька-рыжий и то лучше играет», – разочарованно подумал Тимошка и вдруг испуганно вздрогнул: над корзинкой начала подниматься змеиная голова. Потом вторая, за ней – третья.

– Гляди-ко, и прям змеюки, – раздались голоса в толпе.

– Тише, не мешайте, – зашикали на них со всех сторон, и в шатре установилось полное безмолвие, нарушаемое нездешней мелодией.

Под тихие трели дудочки змеи плавно раскачивались из стороны в сторону, как заворожённые. Когда индус переставал играть, змеи начинали злобно шипеть, и тогда он снова поднимал свою волшебную дудочку.

…Нахлынувшие воспоминания заставили Тимошу вновь пережить радость того дня.

«Вот бы и мне стать циркачом, – размечтался он. Представил себя раздетым по пояс с дудочкой в руках и широко улыбнулся: – Точно! Решено! Сбегу от тётки в цирк и выучусь на заклинателя! Ох, и жизнь у меня настанет! Поеду в Индию, наловлю там змей…»

Мальчика вывело из задумчивости сердитое шипение. Он глянул вниз и обомлел от страха: около его ног извивался тугой скользкий клубок чёрных тонких змей. Тимофей испуганно вскрикнул, отпрыгнул на ближайшую кочку, оттуда – на другую, а потом бросился бежать, не разбирая дороги. Охваченный безотчётным страхом, он не замечал веток, хлещущих его по лицу, и, как слепой, тыкался руками в шершавые стволы сосен.