Незнакомые и непонятные «афоризм», «гарем», «интеллект» вызывали уважение – яс жадностью слушала непринуждённую речь Марины. Её проводили на место, восторженно и долго хлопая. После Марины Роман Васильевич подытожил:

– Я очень доволен сегодняшним разговором, понял, что вы уже взрослые, сформировавшиеся люди. Думаю, что учителя допустили ошибку, не разрешив прийти семиклассникам. Надеюсь, что совсем юные девчонки и мальчишки извлекли для себя много полезного. Может, этот разговор они пронесут по жизни и он поможет им сформировать взгляды на любовь и счастье. А сейчас – помогите убрать скамейки, чтоб было где танцевать.

Часть скамеек занесли в классы, часть – раздвинули к стенам зала. На сцену вышел учитель математики Poop Клементий Варфоломеевич и сел за пианино, вокруг него уселось ещё трое: один – с гитарой, другой – балалайкой, третий – мандолиной. Учитель кивнул – и полилась мелодия вальса «Дунайские волны».

Долго никто не выходил – слушали. Затем к Марине, галантно склонив красивую голову, подошёл шевелюристый Юра, и пара плавно поплыла по залу. Марина в чёрном до колен расклешённом платье с круглым декольте и короткими рукавами смотрелась очень аппетитно. Через два круга к ним присоединились другие пары, большинство которых было девчоночьими.

Одна мелодия сменялась другой. Очень хотелось танцевать, но меня, «детский сад», никто не приглашал. Из одноклассников было только два мальчика, они танцевать не умели. И вдруг – о счастье! – какой-то кавалер подвёл Марину к пустующему возле меня сиденью. Она плюхнулась и весело спросила:

– А ты, «детский сад,» что не танцуешь?

– Не с кем.

– А умеешь?

– Да.

– Хорошо, проверим.

Заиграли «Краковяк». Марина поднялась, взяла меня за руку и повела в круг. Танцевала она легко. Я тоже скользила, как бабочка, но, стараясь выглядеть более взросло, не танцевала лицом – оно оставалось строгим и безучастным.

– С тобой приятно кружиться, – услыхала я похвалу, – но расслабься, убери с лица строгость, улыбайся, ты как будто по команде «смирно» танцуешь!

Я, естественно, улыбнулась, перестала себя контролировать, и движения стали более свободными. Кончился танец – мы сели рядом. К Марине подошли какие-то парни:

– Это твоя сестра?

– Нет, только что познакомились, она из девятого «в».

– Михаил, – протянул один из них руку.

Глупо улыбаюсь – не знаю, что говорить и как себя вести. Марина подсказала:

– Надо протянуть руку и сказать: «Очень приятно».

Руку я протянула, но сказать «очень приятно» не хватило духу – было не приятно, а неловко. Кто-то из этой компании похвалил:

– А ты, «детский сад», хорошо танцуешь!

Марина опять подсказала:

– Надо говорить: «Спасибо за комплимент».

– В другой раз.

Вальс «Осенний сон» танцевала я с Мариной, чувствуя себя такой же взрослой, как и она.

– После танца говори партнёру «спасибо,» – наставляла она.

Закончился танец, мы опять сели рядом.

– Спасибо, Марина.

– Мне не надо! – засмеялась она. – А вот парней благодари. Ты с кем учишься? Я многих знаю!

– С Робкой Джиджян, Ритой Мутафян, – назвала я в надежде, что она их знает. Так и случилось:

– С Ритой? В одном классе? Скажу, чтоб и она оставалась на танцы. Что-то тебя не видно было раньше…

– А я давно приметила тебя, давно любуюсь. Ты, как учительница, – со всеми наравне.

– Спасибо. Просто я старше всех, многое видела, многое лучше понимаю – завидую твоей молодости и наивности.

– Я деревенская – ничего не знаю.

– Твоё всё впереди, – обнадёжила она.

В этот первый свой школьный вечер я много танцевала, а к концу – даже с каким-то парнем, который, к великому огорчению, не умел кружиться. Счастливая и довольная, убежала домой, не дождавшись конца танцев.

– Ты где это пропадала? – полюбопытствовала хозяйка.

– На школьном вечере! – закружилась я.

– Понравился?

– Очень, очень, очень!

– Интересно, что там было уж «очень – очень»?

– Всё, всё, всё! – кружилась я по комнате.

– Теперь на все вечера ходить будешь?

– Хотелось бы! Я очень много нового узнала.

Проспав в воскресенье почти до обеда, проснулась с чувством голода, но есть было нечего. Натянув одеяло на голову, провалялась ещё час, затем поднялась и пошла к однокласснице. В гостях от обеда отказалась, сославшись, что плотно позавтракала, так что в понедельник ушла в школу голодная. Вечером бабушка, мать хозяйки, заметила:

– Ты вчера ничего не варила.

Я промолчала.

– Продукты закончились? – допытывалась она.

– Да.

– Что ж не скажешь?

Я опустила голову.

– Возьми у нас ведро картошки, хлеба и стакан сахара. Отдашь, когда сможешь.

– Спасибо. Картошку и хлеб возьму, а сахар не нужно.

– Почему?

Не хотелось говорить, что на покупку сахара у нас нет денег, а потому выкрутилась:

– Не люблю сахар.

Бабушка затопила печь, я сварила картофельный суп и заварила травяной чай с чабрецом. Бабушка поднесла стакан с сахаром:

– Сахар нужен для работы мозга. Возвращать не надо. Бери, бери.

Хлеб и картошку растянула до конца недели. В субботу после занятий ожидали нас недалеко от школы сани.

– Родители досаждали… Дети, мол, голодные, – жаловался возчик.

– Конечно, голодные, – согласился Ваня, – выручили деньги, которые давали на кино.

Машу Шаравину и меня поддержали хозяева.

В воскресенье после обеда тот же возчик увозил нас в районный центр. Сани были забиты продуктами: каждый вёз «про запас» мешок картошки, укутав её старыми шубами, для надёжности на неё в больших тулупах усадили ещё и нас. Остальным продуктам: хлебу, маслу, молоку, лапше и квашеной капусте – 30-градусный мороз был нипочём.

Восторженно рассказывая родителям о школьном вечере, просила не беспокоиться, если меня не будет. Мама соглашалась:

– Хорошо, оставайся. Особенно, если тема будет интересная. Молодёжных компаний избегать нельзя.

Бабушка Зина, постаревшая, осунувшаяся, пеняла матери:

– Тебе их не жалко? Совсем от рук отобьются вдали от родителей! Изочку одну Бог знает куда отправила – пропадёт девчонка!..

– Не волнуйся, альтмама, мы уже большие. Нам учиться надо! Всё будет хорошо! – прижалась я к ней.

Я впервые уезжала с тяжёлым сердцем – душу сковала жалость, смотрела на дорогих мне женщин до поры, пока сани не завернули за угол. Всю дорогу мысли вертелись вокруг старой больной бабушки, устававшей от ежедневного детского крика.

Зима набирала силы. Морозы сменялись длительными метелями. По субботам нам привозили продукты и запрещали отправляться в дорогу.

Я радовалась: можно было посещать школьные вечера. Подготовить по два вечера в году – занятие несложное, и старшеклассники, соревнуясь, изощрялись и фантазировали. И если – не дай Бог! – восьмой «а» выступал хуже восьмого «б» или восьмого «в», клевали: «Позорники!», «Бесталанная команда!» Но такое случалось редко. Обычно слышалось:

– Девятый «а» – великолепно!

– Девятый «б» – замечательно!

– Девятый «в» – восхитительно!

– Все – каждый по-своему – хороши!

Литературные вечера, посвящённые Пушкину, Гоголю, Тургеневу, Толстому, Чехову, были, разумеется, благодатными темами. Возникало сомнение (совершенно, оказалось, напрасное), пройдут ли так же интересно вечера точных наук: химии, математики, физики.

Мы не только получали эстетическое наслаждение, но и, развлекаясь, повышали общеобразовательный уровень – узнавали о многом, чего не было в учебниках. В новом свете представали жизни Ломоносова, Софьи Ковалевской, супругов Кюри. После художественной части обычно бывали танцы – или, как сейчас говорят, дискотеки – под живую фортепианную музыку Клементия Варфоломеевича Poop.

Субботний день конца января 1953-го. Закончились занятия первой смены. На выходе из класса Эрика Георгиевна, «классная», задержала меня.