― Ты хочешь, чтобы я создала твой музей?

― Почему ты так удивлена? Я уже сказал тебе, что хочу, чтобы этим занималась ты. Если только ты не сомневаешься, что справишься с этой задачей. ― Он одаривает меня лукавой улыбкой. ― Конечно, некоторые из моих коллекций… сомнительного происхождения, так что тебе придется придумать, как вернуть их владельцам. ― Он бросает взгляд на картину в моем шкафу. ― Начнем с Тициана, без сомнений.

Я созерцаю венецианский шедевр.

― Ты не будешь по нему скучать?

― Я думал, что буду. Но…

― Но?

― Но мне больше нравится картина, которую ты купила на рынке, та, что с цветами, ― говорит он со счастливой улыбкой. ― Она напоминает мне о тебе.

― Ты уже говорил это. Насколько я помню, в том же разговоре ты назвал меня энергичной. Как только Тициан вернется в музей, ты уже не сможешь изменить свое решение.

― Мне все равно, cara mia, ― говорит он. ― У меня на уме более важные вещи. ― Он прижимает меня к себе и ласкает мою грудь, пощипывая сосок. ― А теперь покажи мне, какой энергичной ты можешь быть.

Свадьба прекрасна. Церковь прекрасна. Валентина и Роза проделали потрясающую работу, украсив все. Алтарь изобилует благоухающими белыми розами и лилиями, среди которых стоят высокие свечи. Гирлянды зелени обвивают мраморные колонны, а небольшие композиции из роз украшают скамьи. После недели пасмурной погоды выглянуло солнце, пробиваясь сквозь окна и наполняя церковь светом.

Анжелика идет к алтарю в кремовом шелковом платье с кружевной отделкой и диадемой в волосах, выглядя при этом как сказочная принцесса.

Скоро зазвучит музыка, и настанет время выйти замуж за человека, которого я люблю.

Антонио

Лучия - это видение в шелке цвета слоновой кости. Она скользит ко мне, ее волосы мягкими волнами рассыпаются по плечам, а в зеленых глазах светится нежность. Позади нее распахиваются двери церкви, Венеция сверкает на заднем плане, золотая жемчужина, переливающаяся в сапфировом море. Но сегодня я смотрю не на свой город, а на свою великолепную, прекрасную воровку.

Моя невеста.

Моя.

Она идет ко мне, каждый шаг приближает ее. И я понимаю, что не могу стоять на месте, не могу ждать. И я устремляюсь к ней, не обращая внимания на поднятую бровь священника.

― Моя маленькая воровка, ― бормочу я, прижимаясь к ее щеке.

Она действительно делает это.

Она выбирает меня.

Она поднимает глаза.

― Антонио, ― шепчет она. ― Что ты делаешь?

― Женюсь на тебе.

В ее глазах появляется дерзость.

― Чего же мы тогда ждем? Пойдем и сделаем это.

Это моя Лучия. Я подношу ее руку к своим губам, и мы идем, рука об руку, к немного растерянному священнику.

Прошлой ночью, в постели, мы заключили пари.

― Ты будешь плакать, ― предсказал я. ― Ты можешь притворяться, но я знаю тебя, tesoro. Ты будешь плакать, когда будешь произносить свои обеты.

Но оказалось, что я ошибался.

В церкви, где меня бросили младенцем, в окружении людей, которых я считаю своей семьей, я смотрю в зеленые глаза любимой женщины и обещаю быть рядом с ней в болезни и здравии. Я обещаю любить, чтить и лелеять ее до конца своих дней. И когда она повторяет те же обещания, держа свою руку в моей, плачет не Лучия. Это я.

И, как ни странно, меня это не беспокоит.

― Ладно, это смешно. ― Я бросаю взгляд на двух разъяренных членов моей организации. У Данте и Валентины всегда были бурные отношения, но каким-то образом все обострилось до полного хаоса. Я предполагал, что они переспят друг с другом во время событий с Верратти и снимут сексуальное напряжение, но нет. Последние четыре недели они огрызаются друг на друга со все большей ядовитостью.

― Сегодня первый день после моей свадьбы, ― продолжаю я. ― Через три часа я уезжаю в медовый месяц. И вместо того, чтобы лениво завтракать с Лучией, я оказываюсь здесь. ― Мой язвительный взгляд падает на Данте, а затем на Валентину. ― Занимаюсь вашими мелкими разборками.

Хуан морщится в знак сочувствия, пока я не фокусируюсь на нем, и быстро возвращает свое выражение лица к нейтральному.

― Этот последний провал в Паскале. ― Я опускаю взгляд на отчет Томаса. ― Может, кто-нибудь из вас объяснит, что пошло не так?

― Я сказала Данте… ― начала Валентина.

― Валентина не стала слушать… ― Данте перебивает.

― Хватит, ― огрызаюсь я. ― Это не гребаная детская площадка, а вы двое - не капризные малыши. ― Я смотрю на них с разочарованием. Все, чего я хочу, - это провести медовый месяц, зная, что моя организация все еще будет существовать, когда я вернусь. Но с Валентиной и Данте в их нынешнем состоянии это не гарантировано.

Пришло время для решительных действий. Я не люблю напоминать о своей роли, но если в этом когда-то и была необходимость, то только сейчас.

― Я устал от этого, ― говорю я, наклоняясь вперед и устремляя на них свой взгляд. ― Очевидно, что между вами есть сексуальное напряжение.

― Сексуальное напряжение? ― Валентина краснеет. ― Между мной и Данте? При всем уважении, Дон, даже если бы он был последним мужчиной в городе, нет.

― И не мечтай, ― усмехается Данте.

― Я рад слышать это от тебя. ― Я дьявольски улыбаюсь. ― Потому что вы работаете вместе. Данте, ты начальник Валентины. Если бы у нас был отдел кадров, они бы сошли с ума от домогательств на рабочем месте.

На лице Валентины мелькает чувство вины.

― Он не…

― Я не закончил. ― В моем голосе звучит сталь. ― Ваши личные проблемы подрывают моральный дух команды. Поэтому я запрещаю это делать.

Данте вскидывает голову.

― Что?

― Вы оба утверждаете, что не заинтересованы друг в друге, так что это не должно быть проблемой. Для ясности - никаких свиданий. Никаких уютных, интимных бокалов вина после того, как Анжелика ляжет спать. Никаких встреч украдкой и никакого секса. ― Томас сосредоточенно читает что-то в своем телефоне, а Лео старается не рассмеяться, видя, как растерялись Данте и Валентина. ― Я все это запрещаю.

Когда я возвращаюсь, Лучия уже пьет кофе.

― Что это было за чрезвычайное происшествие? ― спрашивает она.

Я рассказываю ей, и она начинает смеяться.

― О, ты злой, ― говорит она. ― Если что-то и заставит этих двоих - двух самых упрямых людей, которых я знаю, - прозреть и понять, что они идеально подходят друг другу, так это то, что ты сказал им «нет». Сделал это запретным плодом. ― Она наклоняет голову. ― Ты это спланировал?

― Конечно. После того как они твердили, что ненавидят друг друга, они вряд ли могли протестовать против моего приказа. Ты бы видела их лица.

― Такой хитрец. ― Она целует меня. ― Я люблю тебя. Кстати, не то чтобы я жаловалась, но через два часа мы уезжаем. Ты скажешь мне, куда мы едем?

Я сдерживаю улыбку. Оказывается, Лучия ненавидит сюрпризы. Я предложил спланировать медовый месяц и сказал, чтобы она взяла две недели отпуска и собрала теплые вещи, и с тех пор она пытается понять, что я придумал. Это сводит ее с ума.

― Конечно. Я протягиваю ей конверт.

Она хмурится.

― Что в нем? Это не может быть билет на самолет, так больше никто не делает.

― Я могу тебе сказать, ― иронично отвечаю я. ― Или, и это просто предложение, ты можешь открыть его.

Она закатывает на меня глаза.

― Одни комедианты вокруг, ― ворчит она. Затем достает содержимое конверта и озадаченно хмурится. ― Так, это что-то вроде чертежа, несколько листов с цифрами, еще один чертеж… На что я смотрю?

― План ограбления. — Чем еще мы можем заняться в медовый месяц? Кроме секса, конечно. И поверьте мне, его у нас будет предостаточно. Но когда мы не в постели… Мы же воры, в конце концов. ― В медовый месяц я подумал, что мы могли бы слетать в Англию и ограбить Артура Кинкейда. Что скажешь, cara mia? Все тридцать семь украденных картин одним махом?