- Ты лжешь, - выдохнула Мэл, наконец. - Я не верю тебе. Ты - дракон; ты сам только что говорил о власти и деньгах, это для тебя важнее и желаннее всего. Но не я. Не любовь. Это твоя очередная уловка, чтобы заставить меня здесь остаться. Но я перестала верить мужчинам; когда мой собственный муж, которому я доверяла безгранично, продал меня, я разучилась верить. Так что твоя любовь, о которой ты сейчас говоришь - это всего лишь хорошо замаскированное насилие.

- Ты назвала меня лжецом?! - в ярости выкрикнул Алан, и его золотые глаза налились багровой пеленой. - Насилие?! Сейчас я покажу тебе, что такое насилие!

В один миг он подхватил Мэл, словно она не весила совершенно ничего, и опустил ее на каменное сидение, о которое разбивалась струя целебной воды.

От этого рывка Мэл едва не потеряла сознание. Вода мгновенно промочила ее одежды, которые Алан, добираясь о тела женщины, со злобной яростью разодрал, превратив в ленты. Одна из этих лент перехватила запястья Мэл, связывая ее руки у нее за спиной. Мэл и опомниться не успела, как Алан грубо перехватил ее под бедра, рывком придвигая к себе ближе. Он насильно развел ей ноги, до боли стиснул нежную кожу, удерживая женщину за разведенные колени так, чтобы упругая струя била точно между ног женщины, и трепещущая от страха Мэл ощутила, как биение воды отдается пульсирующей тяжестью в ее животе.

- Что ты делаешь, - пискнула она стыдливо, извиваясь, стараясь сомкнуть ноги. Но Алан не отпускал ее, продолжая удерживать, глядя, как дрожит ее напряженный живот, как трясутся мягкие бедра перед наступающим острейшим удовольствием. - Отпусти меня, что ты делаешь!

Вода тревожила, теребила чувствительное тело Мэл, ее горячее дыхание, прерываемое вскриками и стонами, взлетело к куполу над купальней. Ее бедра под ладонями Алана дрожали, жадно двигались, но Мэл не могла освободиться, отодвинуться, как бы не извивалась, и ей показалось, что наслаждение вспороло ее тело острым ножом. Она закричала, невероятно широко раскрыв глаза, чувствуя, как ее лоно пульсирует, как спазмы выламывают ее всю, овладевают ею от кончиков пальцев до самого затылка, и как язык Алана жадно проводит по ее промежности, вылизывая пролившуюся влагу ее желания.

- Что ты делаешь…

Мэл все еще содрогалась в последних вспышках удовольствия, когда Алан снова отстранился от нее, резко, внезапно, стиснув жесткими пальцами самые мягкие места на ее бедрах и снова подставив ее под упругую струю воды, отчего все ее тело свело судорогой. Жгучее, невыносимое наслаждение, жестокая мука снова овладели ею, и Мэл снова кричала и билась, извиваясь, совершенно беспомощно, хрипло, жалко и беспомощно.

- Отпусти! Не надо! Не надо!

Горячий язык Алана снова лизнул ее снизу, раскрытую, горячую, и Мэл почти с ужасом наблюдала, подняв голову, как он ласкает ее, как касается языком ее тела, ставшего таким чувствительным.

Наслаждение накрывало ее с головой, невыносимое, горячее, всепожирающее. Ему невозможно было противостоять - только подчиниться, как боли. И Мэл закрывала глаза, утопая в нем, как в безумии. Из груди ее рвались хриплые жалкие стоны, рваное дыхание и рычание,  бедра ее дрожали в руках Алана, и его поцелуи, перемежающиеся с жадными укусами, расцветали красными пятнами на ее раскрытых бедрах.

От этого можно было сойти с ума;  от осознания бесконечности прекрасного страдания, взрывающего мозг, от понимания, что она не властна над своим телом, беззащитна и покорена. Отчаяние, беспомощность и возбужденное предвкушение перемешались так причудливо, что Мэл почувствовала, как ей начинает нравиться эта безжалостная сексуальная игра.

После острой пытки, от которой все ее тело тряслось как в лихорадке, она, поскуливая, до головокружения жаждала, чтобы язык Алана мягко коснулся ее, проводя теплые полосы удовольствия на коже, на алеющих губах. Одного прикосновения к жаждущей дырочке, к раскрытому расслабленному лону было достаточно, чтоб она кончила. А когда его губы смыкались на ее клиторе, она чувствовала, что умирает, разодранная сладкой пыткой.

Тяжко дыша, почти оттолкнув содрогающееся тело Мэл, Алан, мокрый, распаленный, отпрянул от нее, глядя на женщину враждебно, исподлобья, тяжелым взглядом. Его руки отпустили ее, и Мэл тотчас сомкнула трясущиеся колени, переводя дух. Подняв голову, глядя прямо в глаза дракона, она вдруг ощутила то, о чем говорил Алан - власть.

Почувствовала так же ясно, как камень в руке. Как вкус пищи на языке. Она чувствовала, что владеет сердцем Алана, его мыслями, и что он рвется, пытаясь освободиться, но не может.

И это ей понравилось.

Глубже вдохнув, стараясь запечатлеть в памяти это волнующее ощущение, Мэл неожиданно для себя самой улыбнулась - растерзанная, мокрая, дрожащая. В ее глазах появилось выражение жесткой властности, и она, вдруг разведя колени, произнесла дерзко, с вызовом, хрипло произнесла, приказывая:

- Еще.

Алан вздрогнул, словно его ожег удар хлыста; одним коротеньким словом Мэл покорила его, подманила на приманку, от которой он не мог отказаться. Она, связанная, его добыча, его пленница, всецело находясь в его власти, повелевала им. Именно она решала, сколько продлится ее удовольствие, и требовала его.  И устоять Алан не мог.

Вода лилась меж ног женщины, Мэл откинулась назад, шумно задышав, прикрыв глаза, изгибаясь в предвкушении удовольствия, и Алан снова шагнул к ней, жадно обнял ее трепещущие бедра и со страстью прижался губами к ее лону, чтобы почувствовать на своем языки мягкие спазмы ее оргазма.

- Сделаем игру более сложной.

Это произнес Рэй, подкравшись сзади.

Его ладони легли на виски стонущей Мэл, губы накрыли ее задыхающийся ее рот, заглушая ее стоны и крики. Его язык ласкал горящие, возбужденные губы женщины, стирал ее крики, проникал в ее рот и ласкал ее дрожащий расслабленный язык.

В его поцелуях, в проникновении языка в ее рот было власти и секса не меньше, чем в поцелуях Алана, покрывающих ее живот, бедра, мокрое лоно. Ей казалось, что она кончает от того, как язык Рэя ласкает ее губы; от того, как его губы прихватывают ее язык, посасывая, от мой мягкости, что он дарит ей, и от почти извращенного желания проникнуть поглубже в ее рот.

Мэл, извиваясь в крепко удерживающих ее руках, сходила с ума, чувствуя, как удовольствие накатывает на нее все новыми и новыми волнами. Она была не в силах остановить сладкие спазмы, жаркую возню, свою изгибающуюся поясницу. Один из братьев ласкал ее между ног, второй целовал, долго, бесконечно, сладко, и она не знала, кому из них она дарит страсти больше…

Немного позже Рэй освободил ее связанные запястья, а Алан взял на руки и снял с Водяного кресла. Втроем, уставшие, они устроились в теплой воде, обнявшись, переплетя руки и ноги, обмениваясь нежным поцелуями. Мэл чувствовала себя растерзанной и опустошенной, но это опустошение было приятной легкостью. Словно все ненужное из нее было вымыто потоками магической воды. Руки братьев ласкали ее тело, двигаясь медленно, и когда Мэл закрывала глаза, ей казалось, что кольца змеиных тел, страстно прижимаясь,  скользят по ее коже, обнимая и поглаживая.

Почтенную Мать ждал очень, очень и очень неприятный сюрприз, да еще и не один.

Цуу, эта подлая паразитка, вдруг оправилась и пришла в себя. Правда, она все время стонала и ныла, что голова ее болит, и вместо памяти - черная дыра, грохочущая болью. Но Почтенная Мать, поглядывая издали на распухшее лицо прислужницы и на белые полоски из тонкого полотна, перебинтовывающие ее голову, недобро думала, что память-то может вернуться в самый неподходящий момент.

«Надо б держаться от нее подальше, - хладнокровно думала Почтенная Мать. - И присматривать за ней. Может, найдется такая провинность, в которой можно будет ее обвинить и за это голову ей отрубить… а если память вдруг к ней вернется не вовремя, можно сказать, что она с ума сошла от удара. Мозг в дырку утек. Избавиться бы от нее поскорее…»