Она хотела добавить «а дочка художников мочит», но вовремя сдержалась. Все-таки она была хозяйкой дома, как бы ни бесило ее собравшееся в этом доме общество.

- Вся моя жизнь – это мой дом! – продолжал вещать Полунин, - Поэтому я обезопасил его по последним стандартам.

- Но что вы имеете в виду? – вымучено просипел Влад, который с начала ужина пытался справиться с хандрой, вызванной затянутым на шее бежевым галстуком и сковавшим движения смокингом.

- Хотите знать?! – хитро прищурил пьяный глаз Федор Петрович, - Правда, хотите?

- Изнемогаем от нетерпения, - признался хозяин ужина. И это было чистой правдой. Он изнемогал от нетерпения конца пытки, связанной с этим ужином и со своим треклятым смокингом.

- Хм… - Полунин вдруг принялся ломаться, даже покраснел от удовольствия. Он оглядел Влада и его мамашу, остановился на шляпке, снова хмыкнул, и вдруг просиял, - Вам скажу. Скажу, потому что вы близкие мне люди.

- В самом деле? – изумился Пушкин.

- Точно. Мы ведь соседи. А соседи должны знать друг о друге все.

- Ну, у нас-то ничего такого точно нет, - пожала плечами мать хозяина дома, и тут же смущено опустила глаза. Все-таки было как-то неудобно, не открыть хотя бы часть своих тайн человеку, который собирается рассказать о самом сокровенном, - Что я могу сказать о себе… Я простая женщина. Вышла замуж за отца Владика совсем девушкой. Вот как Маняша. Ну, а он пьянчугой оказался. Сначала-то все нормально было. Ну, попивал, конечно, как и все у нас на селе. А потом стало его затягивать. И ведь когда напивался, подлец, такой агрессивный становился. Придет, бывало, под утро, вилы в сенях схватит и ну гонять нас по двору. Владик-то робким мальчиком рос. Так ведь писался, аж, до десяти лет. Как утро, так простынка мокрая. Как утро…

- Мама! – натужно улыбнулся ей сын, - Я думаю, Федор Петрович имел в виду вовсе не эти подробности нашей жизни.

Он покосился на упомянутого господина. Глаза того за время проникновенной речи женщины как-то нехорошо остекленели. На какой-то момент Влад даже решил, что сейчас гость упадет лицом в тарелку и захрапит.

- А потом перестал? – с чувством поинтересовалась Светлана.

- Что перестал? – вскинула брови мать несчастного Владика.

- Писаться. Перестал?

- Только этим и занимаюсь, - буркнул сын.

- Папа, - Коко толкнула Полунина в бок, чем чуть не спровоцировала его падение лицом в мясной паштет.

Она весь вечер безучастно тыкала вилкой в какие-то жалкие кусочки на своей тарелке, так и не сказав никому ничего более распространенного, чем «да» и «нет». Поэтому, когда от нее услышали свежее слово, все даже вздрогнули. Федор Петрович перевел на нее взгляд и пьяно улыбнулся:

- Доченька моя! Так о чем я говорил?

- О безопасности нашего дома, - равнодушно напомнила она ему и снова принялась тыкать вилкой в тарелке.

- Точно! – воодушевленно согласился тот и поднял голову на Влада и Ольгу Сергеевну, - Все дело в сюрпризах.

- В чем, простите? – не понял хозяин дома.

- Ох, ну у моего мужа пунктик. Он ко всему подходит нестандартно, - Светлана закатила глаза.

- Я творческий человек! – не без гордости объявил Полунин.

- Мы уже смирились, - призналась его жена, - что поделаешь. У каждого свои странности. Мой Федя, к примеру…

- Я сам! – крикнул тот, - Я сам все скажу!

- Да, пожалуйста, - Светлана снова повернулась к Изольде и тихо закончила, - … полный придурок.

- У меня не дом, а большая ловушка для воров. И стоит злоумышленнику наступить на маячок, как начнется такое, что даже в Москве и увидят, и услышат.

- Как это? – неожиданно заинтересовалась его откровениями Изольда.

- Маячки в разных местах, - он налил в свою стопку водки и, залпом выпив, продолжил, - Я их расположил хаотично, но с таким прицелом, что хотя бы один обязательно попадется на пути незваного гостя. А потому, я совершенно спокойно могу выходить из дома, даже не закрывая его на ключ. Я и компания «Сохранность и Ко» свое дело знаем. С меня была идея, с них исполнение.

- Когда в доме кто-то есть, - пояснила Светлана, мы, разумеется, эту систему отключаем. Потому что это же просто невозможно. Мой муж даже мне плана маячков не показывает. Ну, а когда мы выходим куда-нибудь, тут уж я не могу его остановить… И благословенны будут все те разбойники, которые обходят наш дом стороной. Иначе весь район на уши встанет…

- И сегодня вы включили эти маячки? – как бы невзначай поинтересовалась хозяйка дома.

- А как же! Я сказал, будет повод проверить систему! – заявил Полунин, - Вот увидите, если кто-нибудь к нам в дом влезет, тут все как днем засияет.

- Потрясающе, - без энтузиазма пробормотала Изольда.

По ее телу поползла нехорошая дрожь предчувствия. В дом Полуниных влез не кто-то, а Марго.

Марго включила купленный по случаю карманный фонарик. Тонкий луч желтого света пронзил тьму как световой меч и сфокусировался на дальней стене холла рассеянным пятном.

- Безобразие! – проворчала она, - Как это некрасиво уходить и не оставлять свет хотя бы в прихожей. Что за дурацкая экономия. Ведь всегда приятно возвращаться в дом, где горит, по меньшей мере, одна лампочка.

Где она может попытаться отыскать портрет, она даже не представляла. Она была в доме Полуниных дважды. И то лишь в гостиной, да на веранде. Но чутье ей подсказывало, что преступник не будет вывешивать краденое полотно на всеобщее обозрение. Но если картину похитила Коко, значит, имеет смысл посмотреть в ее комнате. Однако, где находится спальня Коко, она тоже не имела ни малейшего представления. От нерешительности она обернулась вокруг себя. Желтый кружок ее фонарика описал неровное кольцо по стенам холла, захватив и два больших окна. Марго вздрогнула и обругала себя за неосмотрительность. А вдруг кому-нибудь из Полуниных придет в голову посмотреть на свой дом из окна гостиной Пушкиных. Они точно заметят, что в их доме есть посторонний с фонариком. Рассудив, что спальня Коко, скорее всего, находится на втором этаже, она принялась с величайшей осторожностью подниматься по ступенькам. Посреди своего восхождения она зацепилась каблуком за что-то. Выронив фонарик, она упала на руки и застыла, тяжело дыша, в той позе, которую любой назвал бы не слишком пристойной. Переведя дух, она дотянулась до фонарика и посветила на место, где лежало то, что внезапно преградило ей путь. Туфля! Обыкновенная женская туфля!

- Безобразие! – снова прошипела Марго, - Эти люди понятия не имеют о том, как следует содержать свой дом. Понастроили дворцов, а владеть ими не научились!

Оставшуюся часть пути она пробиралась практически ползком, постоянно светя на ступеньки, чтобы не наступить еще на что-нибудь небрежно брошенное хозяевами. И правильно сделала. Лестница была практически завалена вещами из гардероба: мужской галстук, двое носков из разных пар, какие-то цветные тряпки, скорее всего кофты или лифы Светланы, попалась даже пудреница. К концу подъема у Марго закралась мысль, что она тут не первая из незваных посетителей. Что до нее в доме уже кто-то побывал и унес все ценное, разбросав по пути ненужный хлам. В длинном коридоре второго этажа тоже не обошлось без сюрпризов. На алебастровом бюсте какого-то военного, прямо поверх его алебастровой треуголки покоился небрежно кинутый шелковый шарф. Первая дверь была открыта. Заглянув в нее, Марго безошибочно определила спальню хозяев. На огромной кровати под викторианским балдахином валялась вся последняя коллекция Версаче, скупленная Светланой в прошлом месяце, когда она посещала магазины на Елисейских полях. Вещей самого Федора Петровича было куда меньше: пара подтяжек и пяток галстуков. Видимо, ужин у Пушкиных был для Полуниных чем-то очень важным. Иначе, чего они так мучительно собирались, примеряя все, что у них висело на плечиках. Из спальни вели две двери – одна в гардеробную, другая в ванную, где в темноте виднелись очертания огромной ванны с гидромассажем. В гардеробную же Марго лишь заглянула – там все было перевернуто вверх дном. Многочисленные туфли Светланы валялись в одной большой куче, платья, которые еще не были перетащены на кровать, криво висели на плечиках.