Валерик, уже цеплявший в прихожей сандалии, распрямился и с одной сандалией в руке порулил к двери дядиной спальни. По всему выходило, что Владлен Семенович еще не поднимался. Ну, дядя и здоров дрыхнуть! Небось, вчера полночи любовался на барахло свое драное, любимое. Но бабки нужны срочно, так что придется дядюшке подскочить. Рассчитайся и сопи в две дырочки дальше. Валерик решительно забарабанил по двери.

— Дядь, а дядь! Просыпайтесь! Полдень уже. Вы вчера бабки обещали. Очень надо. А то Толян, еще чего доброго, на счетчик поставит. Вставайте!

Дядя на стук не ответил. Валерик позвал еще несколько раз, прислушался. В спальне было очень тихо. Валерик чертыхнулся, толкнул дверь: не открывается. Валерик еще раз выругался. Дурацкая дядина привычка все запирать. В спальне в изголовье кровати был встроен потайной сейф, где Владлен Семенович держал самые ценные свои вещи. Да кому нужно это старье, запирать его еще! А если кому вдруг понадобится, то запертая дверь его не остановит, и тайный сейф не убережет дядины «сокровища». Лишь разозлят грабителя.

Валерик постучал еще, громко взывая к дяде, и, не получив ответа, здорово встревожился. Опять, небось, дядино сердце шалит, как в позапрошлом году. Тогда у дяди был инфаркт. Валерику пришлось вышибать дверь, благо, силой бог не обидел, в шестнадцать лет Валерик имел росту под два метра и посещал местную подвальную качалку чаще, чем школу.

Переполох тогда был. Мать в истерике билась, в реанимацию ее не пустили, так она всех врачей затерроризировала. А дядя искапризничался весь, прям забодал: все не так и не этак, а принесите мне того, не знаю чего, а это яблоко слишком красное, а то, в натуре, слишком зеленое. Хуже, что, отвалявшись месяц в больнице, первое, что дядя сотворил по хозяйству, это заменил поврежденную дверь в спальне на дубовую, усилив, блин, конструкцию специальными стальными стержнями и пластинами. Теперь просто так, с налету, не вышибить, инструмент нужон…

Валерик отошел подальше, насколько позволяла ширина коридора, изо всех сил оттолкнулся от стены и всем своим немаленьким весом шарахнулся о дверь. Преграда крякнула, но устояла. Валерик попытался еще раз, еще и еще. Лишь пятый заход сделал дело. Парень, обдирая джинсу о торчащие деревянные обломки и сталь, с трудом пролез в образовавшуюся между косяком двери и коробом щель в комнату дяди и первое, что увидел, было розовое лицо Владлена Семеновича со слабой улыбкой на губах и открытыми, закаченными под лоб глазами. Валерик, еще не врубившись до конца, подошел, потрогал холодную дядину руку и с размаху сел мимо стула прямо на пол. Обеими руками потер физиономию, обнаружил в одной руке сандалию, которую так и держал, нежно прижав к груди, рассеянно натянул ее на ногу, но не застегнул. Почесал от души голову. За эту привычку дядька его с детства пилил, а теперь, выходит, некому пилить. Однако! Бедный дядька! А матери как сказать? У нее и так с ее мужиками башню свезло, а тут еще это.

Валерик посидел немного на полу, приходя в себя. Попробовал встать, но ноги что-то плохо держали, были, как вареные макаронины. Тогда он встал на четвереньки и так подобрался к телефону, стоящему на прикроватной тумбочке. Ну, в натуре, когда позарез нужно позвонить, так эта запараллеленная бабка вечно треплется, блин!

Сначала вызвал, в натуре, «скорую». Ну, тетка со «скорой», понятно, послала Валерика куда подальше, велев вызванивать поликлинику и ментов. Телефон в поликлинике, в натуре, то был занят, то трубку никто не брал. Когда Валерик уже решил плюнуть на телефон и топать базарить лично, наконец-то отозвалась очередная злющая тетка из регистратуры. После долгого препирательства она нехотя согласилась записать вызов. Родная ментовка тоже пообещала прислать участкового, и все велели сидеть и ждать.

Валерик и посидел на полу возле дядиной кровати минут двадцать, в обнимку с телефонной трубкой, подождал. Потом набрал номер магазина. Хозяин, Рыжий Толян, отозвался сразу, видно, прям у телефона сидел.

— А, наконец-то. А мы уж заждались!

Валерик, от нервов покусывая ноготь большого пальца, невнятно проговорил:

— Это самое… У меня тут… Дядя, в общем… Типа, проблемы, в общем…

Толян отозвался веселым, слегка пьяным голосом.

— Проблемы? Ну!.. А я тут торчу, все жду тебя. Слушай, давай резче?! А то мне в Москву за товаром надо.

Валерик облизнул враз пересохшие губы и охрипшим, прерывающимся голосом спросил:

— Вечером вернешься?

— Ну…

— Вечером тогда подойду, ладно?

— Точно?

— Сто пудов!

— Смотри! Ладно, договорились!

Трубка запищала отбой. Валерик пару минут, держа ее в руке, тупо смотрел перед собой. Понятное дело, Толяну плевать на его заморочки с высокой колокольни. Вот поразмыслит и не станет иметь с ним дела. И Димону стукнет: мол, на Валеру положиться нельзя. И как тогда жить? Дядя раньше всегда поддерживал, подкидывал деньжат, а теперь?!

Деньги нужны позарез, но они у дяди наверняка в сейфе. Валерик для порядка все же пошуровал в столе, в шкафу и в дядиных карманах, но обнаружил лишь мелочь. Тогда он принес из своей комнаты старый ранец и прошел с ним в кабинет. Нехорошо, конечно. Вроде, приятели базарили, что наследство просто так, сразу, не дают, а надо ждать то ли полгода, то ли год, а потом заявление куда-то относить, типа, чуть ли не в суд. Но что тут поделаешь?! Потом как-нибудь отмажемся.

Выбрав из дядиной коллекции с десяток вещей, которые, на непосвященный взгляд, хоть чего-то могли стоить, молодой человек загрузил их в ранец, упаковав предварительно в старые газеты, и вышел из квартиры, оставив входную дверь открытой, чтобы медицина и милиция свободно могли войти. За дядин антиквариат Валерик не беспокоился: кому оно нужно?! А и заберут, невелика потеря!

Захаров с участковым Калачовым стояли на лестничной площадке и курили.

Квартира потерпевшего находилась на улице Мира, в одном из девятиэтажных кирпичных домов улучшенной планировки, бывшем престижном кооперативе. Дома данной серии отличались лестничными площадками причудливой формы, с множеством углов и закоулков. Лестницы стояли безлюдные, неосвещенные, благо все жильцы пользовались лифтами, по два лифта на подъезд. Так что хочешь — убивай тут, в дальнем темном уголке, хочешь — насилуй. И убивали, и насиловали. Жертва может сколько угодно орать — из квартир все равно никто не высунется. Хорошо, если 02 наберут. А то и не наберут — побоятся мести преступников. Совсем недавно, в прошлом квартале, Захаров выезжал в соседний дом, такой же, как этот, на убийство: оба лифта сломались, и парень-наркоман столкнул с лестницы бабку, забрал кошелек со ста рублями. А в прошлом году приезжали дважды, на изнасилование, уже сюда.

Дверь в квартиру гражданина Шаповала, ныне покойного, была приоткрыта. Там третий час работали эксперты.

— Так кто проживал в квартире с потерпевшим? — спросил у участкового Захаров, затушив о стенку выкуренную наполовину сигарету и засунув ее обратно в пачку.

Участковый, проведший первичный осмотр места происшествия и переговоривший с соседями, ответил, вытирая шею носовым платком:

— Племянник его с ним проживает, Валерий Андреевич Кузин. Восемнадцать лет, не работает и не учится нигде, от весеннего призыва уклонился, на жизнь зарабатывает мелким бизнесом. Жалобы на него от граждан поступали, но ничего существенного, так, мелкие правонарушения: поздно возвращался, дверью хлопал, шумел на лестничной площадке, в ответ на замечания выражался непечатно, и тому подобное.

— А сейчас он где?

— Кто ж его знает. По месту прописки телефон не отвечает… Соседка видела его ближе к полудню, спешил куда-то с большой сумкой.

— А милицию и врача участкового кто вызвал?

— Неизвестно.

Квартирная дверь хлопнула. Калачов и Захаров обернулись. К ним подошла, доставая сигареты, появившаяся, наконец, на работе медэксперт Лизочка Савина, Миловидная, худенькая белобрысая девица с волосами, захваченными сзади в хвостик черной аптечной резинкой, в джинсах и простенькой футболке, без косметики и маникюра. Еще недавно она числилась в отделении первой красоткой и модницей и отбиться не могла от поклонников, несмотря на жутковатую профессию. Выскочила замуж по большой любви за какого-то неудалого парня, местного изобретателя с дурным норовом, тут же родила дочку. Девчонка получилась крикливая, болезненная, спать мамочке не давала совсем, молоко у Лизочки почти сразу пропало. А тут еще мужа под каким-то благовидным предлогом уволили с завода, где он худо-бедно работал, что-то изобретая по ходу дела. Как только он взялся качать права по поводу прав на изобретение, зарплаты и трудового законодательства, так и выпнули. В общем, когда Лизочка, спихнув со скандалом ребенка свекрови (ясли везде позакрывали, а мать Лизочки давно и тяжело болела, и сидеть с младенцем не могла при всем желании), вышла досрочно на работу, ее сперва никто не узнал.