Странно, что, несмотря на жаркий день, в городском парке у озера не было никого. Ни мамаш с колясками, ни бабушек с внуками, ни собачников с лохматыми питомцами, ни шумных ребятишек, норовящих, наплевав на неблагоприятную экологическую обстановку и строжайшие запреты родителей, искупаться в теплой, пахнущей болотом воде. Проехал по дальней аллее на старом-престаром велосипеде какой-то дед c бородой по пояс и развевающимися длинными седыми волосами. Пробежал по берегу трусцой молодой парень в спортивной майке и шортах.

Петр Степанович Зелецкий, высокий худощавый седой человек без определенного возраста, с розовым улыбчивым лицом, по которому от рта и глаз разбегались мелкие морщинки, в серых летних брюках и такой же рубашке с коротким рукавом, сидел на скамейке почти у самой воды. Он рассеянно крошил булку для парочки уток, и зимой, и летом проживающих в городском пруду, достаточно толковых, чтобы не попасться проживающим в парке бомжам.

Зелецкий время от времени оглядывался вокруг и посматривал на часы. Наконец, завидев спешащего к нему светловолосого молодого человека, встал, и, отряхнув с колен крошки, шагнул к знакомому, разведя руки и широко улыбаясь. Но почти сразу улыбка сбежала с его лица, сменившись выражением тревоги и участия.

— Что стряслось, Андрей? Ты неважно выглядишь! Неприятности? Или приболел?

Подошедший почти упал на скамейку, обессилено привалился к ее спинке и прикрыл рукой от солнца обведенные темными кругами глаза.

— Извините меня, пожалуйста, Петр Степанович. У меня неприятности. Мне необходимы совет и помощь. Прошу вас…

Зелецкий боком присел рядом со знакомым и успокаивающе коснулся его плеча.

— Конечно, конечно, Андрей, не волнуйся. Можешь быть уверен, сделаю для тебя, что смогу. Рассказывай скорее.

Андрей судорожно сцепил холодные, несмотря на жару, дрожащие пальцы, облизнул потрескавшиеся губы, глубоко вздохнул и спросил не своим, прерывающимся голосом:

— Вы уверены, Петр Степанович, что нас здесь никто не услышит? За вами никто не следил? Вы не встречали слишком часто одни и те же машины, одних и тех же людей?

Зелецкий засмеялся мелким, дребезжащим смехом.

— Насмотрелся ты сериалов, мой друг. Кому может понадобиться следить за мной?

— Не смейтесь, пожалуйста, это слишком серьезно… К сожалению… Сегодня вы не заметили ничего необычного?

— Нет, как будто. Голову на отсечение, конечно, не дам, у меня нет опыта службы в КГБ или ЦРУ, но все же… Нет, ничего особенного. Но если дела обстоят так… Если ты так обеспокоен, мы можем пойти… Ну, скажем, в «Подкову». Я там был один раз, остался крайне недоволен кухней и обслуживанием и всем об этом живописал с подробностями, так что там меня будут искать в последнюю очередь. Если признать реальной ситуацию, что кому-то действительно пришло в голову следить за мной. А может, все-таки дела обстоят не так уж трагично? А, Андрей? Может, ты просто переутомился?

Андрей печально покачал головой.

— Поедем прямо сейчас в эту «Подкову».

Он приподнялся, но тут же снова бессильно упал на скамейку.

— Мне надо немного отдохнуть… Хотя бы полчаса… А лучше час…

Зелецкий усмехнулся:

— А еще лучше — недельку в санатории.

Он осторожно огляделся, но возле озера по-прежнему никого не было. Тогда он откинулся на спинку скамьи, устроился поудобнее, закинув ногу на ногу и сказал:

— Я думаю, мы можем спокойно поговорить и здесь. Рассказывай все, и поподробнее.

Андрей начал подрагивающим голосом:

— Помните «Адамант»?

— А как же! Еще бы!

Зелецкий укоризненно погрозил собеседнику пальцем.

— Помню и то, что все, и я в том числе, предостерегали тебя от каких бы то ни было контактов с этими людьми.

— Да, это так. Вы были абсолютно правы. А я страшно ошибся и теперь прошу у вас помощи. Больше мне не к кому обратиться. Я приму любые ваши условия, только помогите.

Петр Степанович задумался, отстукивая пальцами по спинке скамьи замысловатый ритм, потом поднял взгляд на собеседника и резко спросил:

— Ты обращался к Игорю Олеговичу?

Тот вздрогнул и торопливо ответил:

— Да, конечно. Сразу же.

— И что?

— Ну, что?! Вы же знаете Игоря Олеговича. Извините, но при всем своем уме он человек не от мира сего. Естественно, он дал мне совет. Жаль только, что его советы малоприменимы в реальной жизни. Конечно, если бы у меня было время этот совет как следует обдумать… Но у меня нет времени. Лешак дал всего три дня. Послезавтра я должен или согласиться на его условия, либо заплатить неустойку. И то, и другое для меня немыслимо.

Они надолго замолчали. Наконец Зелецкий спросил:

— Сколько человек в правлении «Адаманта»?

— Ну, как всегда. Лешак довольно-таки консервативен.

— Хорошо, постараюсь помочь. Но всю ответственность примешь на себя.

Андрей суетливо сунул руки в карманы джинсов, пошарил там, сгорбился и несколько раз кивнул.

— Да, конечно, Петр Степанович. Как скажете. И благодарю вас.

Зелецкий поднялся и ободряюще похлопал Андрея по плечу.

— Рано благодарить. Ну, мне надо все подготовить. Поэтому сейчас я тебя покину. А ближе к вечеру приходи. Для завершения договоренностей придется потратить еще сутки, быстрее не получится, но впритык успеем. До встречи.

Андрей приподнялся, кивнул вслед уходящему, со странной гримасой вытащил сведенные руки из карманов, посмотрел на них и пробормотал:

— Принять всю ответственность на себя, дорогой Петр Степанович? Ну нет, пожалуй, это слишком суровое условие. Не потяну, уж извините.

Его указательные и средние пальцы были скрещены странным образом.

Он посидел еще немного в парке, глядя на небо и воду и чувствуя, что страх и отчаяние понемногу отступают. Не то, чтобы все было позади, но на Зелецкого можно положиться. Если пообещал, что попытается помочь, значит, скорее всего, поможет.

Когда немного унялись озноб и ватная слабость в ногах, Андрей встал и поплелся вслед за Зелецким к выходу из парка, с тоской прикидывая, как бы убить время до вечера.

Уже вторую неделю в райцентре Н стояла невозможная жара. Листья на деревьях и трава пожухли и поблекли от пыли, асфальт плавился, сухой горячий воздух, наполненный запахом выхлопных газов, царапал горло. Двор перед убогой панельной пятиэтажкой был залит солнцем, и потому пуст. Лишь маленький клочок тени от хилого куста жасмина перед домом накрывал единственную во дворе еще годную к использованию скамейку, на которой развалился мощный двадцатилетний парень со сломанным носом и прижатыми к голове ушами. На земле рядом с ним стояла пластиковая бутыль с пивом, из которой парень время от времени с шумом отхлебывал солидные глотки. Его широкое, лоснящееся от пота лицо выражало усталость и скуку. Парень звался Лехой Силиным, или Силой, отбыл год в малолетке за хулиганство, где поумнел и пока больше не попадался на горячем.

Задержавшаяся на рынке, и потому оказавшаяся на улице в самый солнцепек щуплая старушка с объемистой сумкой, пыхтя, проковыляла через двор и, неприязненно глянув на торчащие из шорт волосатые ноги парня, на черную майку с изображением клыкастого черепа с красными глазами и на вытатуированный на правом бицепсе нож, проворчала что-то нелестное о бандитах, впрочем, вполголоса. Парень лениво потянулся и гаркнул:

— Давай, давай, бабка, у…, а то щас кондрашка хватит!

Старушка испуганно шмыгнула в подъезд, а Леха допил пиво, с сожалением поболтал пустой бутылкой и перебросил ее через плечо в несчастный куст жасмина. Тащиться по жаре за новым пузырем не хотелось, а делать работу было рано. Да еще тут эта бабка некстати подвернулась, наверное, зарисовала его. Парень вздохнул и вновь уставился в давно не мытые окна однокомнатной квартиры на первом этаже пятиэтажки, защищенные снаружи толстыми решетками, а изнутри — темными, плотно задвинутыми шторами. Квартира также была снабжена мощной стальной дверью с сейфовым замком.