Юрий расслабился и, дождавшись, когда хватка ослабела, не оглядываясь, ударил назад ногой и локтем. Сзади коротко вякнули, но вырваться не удалось. Сразу еще несколько рук сдавили ему нерв на бицепсе, шею, больно вцепились в волосы. Злобный голос прошипел:
— Вот подергайся мне, подергайся, живо огребешь по полной!..
Тип, стоящий возле алтаря, прикрикнул:
— Эй, не нарушать торжественность ритуала! Что там у вас?
— Да вот, лейтенант беспокоится, недоволен, значит!
— Крепче держите! Вколите ему коктейль, что ли! И лейтенанту, и знахарю нашему! Ученица Ламия! Организуй-ка по быстрому.
Успенский отчаянно забился и закричал. Тип в козлиной маске подошел к нему вплотную и с ласковой улыбкой негромко, но так, что услышали все, сказал:
— А не надо было наезжать! Тебя ведь никто не трогал? Вот и сидел бы тихо. И заметь, мы тебе ничего не подбрасывали. Судьба все решила за нас. Справедливо Колесо Сансары и не отклоняется и на рисовое зернышко. Так, что ли, у Киплинга? Знаю, знаю, что цитата не точна, но суть от этого не меняется.
Целитель рванулся вперед и плюнул в типа с криком:
— Сдохни, проклятый сатанист!
Плевок до Козломордого не долетел и бессильно стек по подбородку Успенского. Козломордый противно захохотал.
Из толпы выскользнула невысокая фигура, как все, в черном балахоне и в черной маске, со шприцем в руке. Захарову показалось, что это женщина. Впрочем, какая разница: мужчина, женщина, ребенок? Нет, для буквы закона конечно, не все равно. Но для него, Захарова… Нужно скоренько просыпаться, а то будет, как в песне Высоцкого про упырей.
Она воткнула иглу в шею Успенского. Целитель обмяк. Козломордый еще раз зло засмеялся и вернулся к алтарю.
Женщина подошла к Захарову, и тут капюшон с ее головы соскользнул, открыв знакомое облачко разноцветных прядок. Захаров потрясенно вытаращился.
— Савина?! Ты что здесь, блин, делаешь?! Совсем рехнулась? Это же маньяки! Быстро беги, вызывай наряд! Только незаметно! А я тут как-нибудь протяну время.
Лизочка почему-то никуда не побежала. Захаров видел, как дрожали ее руки со шприцем, но она осталась на месте.
— Савина! Лиза! Да что с тобой?!
Савина вздохнула и громко, скороговоркой, зашептала:
— Правильный ты чересчур, Захаров, и лиха не видал. Вам, мужикам, легко, вы хозяева жизни! А мне что делать было?! Дома ребенок больной, муж совсем сбрендил, гением непризнанным себя вообразил, хоть в психушку сдавай, денег нет ни фига, свекровушка еще тут такая же, на всю голову больная. Представляешь, мы с мужем и ребенком втроем в семиметровке теснились, а свекровушка на двадцати метрах нежилась! Да на кухню, когда она дома, не заходи, мешаю я ей, видите ли! Унитаз после себя с хлоркой каждый раз мой, стиральной машиной пользоваться нельзя! Хотя эту стиральную машину вместе покупали, я больше половины денег дала! И деваться мне было некуда, квартиру не поделить, а муж за маменьку горой стоит, слова против не скажи!
А они решили все мои проблемы. И страшного ни с кем ничего не случилось. И ничего преступного от меня никто не хочет. На собраниях присутствовать, да образцы тканей. Рука там висельника, сердце отцеубийцы, нерожденного младенца, и прочую ерунду, которую у нас просто в печке сжигают. Родственники умерших печенки-селезенки не пересчитывают, не до того им… Конечно, если объявляют, что вот, забираем у вашего дорогого покойного сердце, почки, печень для пересадки, образцы тканей для студентов, тогда обязательно разворачивается скандал. Надо же скорбящим душу отвести да показать кузькину мать этим придуркам-врачам, которые нарочно не спасли любимого дядю. А если не докладываться, никто ничего не заметит.
Захаров выслушал некстати излившую ему душу Савину, кашлянул, облизал пересохшие губы и просипел, внезапно охрипнув:
— Дура, они ничего не требуют, пока ты не увязла покрепче. Стоит только раз нарушить закон, и все! Все, что ты перечислила — статьи УК. Вот, уже уколы делаешь непонятные!
Лизочка срывающимся голосом, уже гораздо тише зашептала:
— Ты что, в шприце просто реланиум, не бойся, ничего смертельного. И вообще, весь обряд проходит на ментальном плане. Мы просто визуализируем картинку, все вместе. Это как сновидение, но мы видим его одновременно.
— Опять же ты идиотка. Вы проснетесь, а мы — нет.
— Не говори глупости! И не смей разговаривать со мной таким тоном! Все это — просто символ. Я точно знаю, я читала литературу!
Захаров неприлично заржал.
— Ну ты даешь, Савина! Написать можно хоть что, бумага все стерпит! Ну ты и дура, аж стремно!
Козломордый тип, услышав хохот Захарова, резко повернулся в их сторону и рявкнул:
— Какие проблемы, Ламия? Тебе что, помочь?
Савина тоненько пискнула:
— Все в порядке, учитель! Заканчиваю! — и воткнула иглу в руку Захарова. Захаров посмотрел ей в глаза и жалобно попросил:
— Не надо! Пожалуйста!
Савина вся задрожала.
В этот момент к алтарю решительно подошли двое — в масках волка и тигра. Тигр начал возникать:
— Слышь, магистр, а чего один луч пентаграммы пустой?! Так нельзя! Ритуал будет неполноценный.
Магистр окрысился:
— Вот и становись туда сам, раз такой умный! Где я вам сейчас еще жертву найду?! Достали, блин! Как все организовать, так нет никого, а критиковать — полно желающих!
— Нет, так не пойдет!
— Да пошел ты!
— Да сам вали!
— Кто здесь магистр — я или ты?!
— Ты магистр, никто не спорит, но если все из-за тебя пойдет через жопу, мы расхлебывать не будем. Сам тогда жри дерьмо полной ложкой!
— …! — вне себя от ярости выдохнул Козломордый, минуту пытался прожечь взглядом Волка и Тигра, но не преуспел. Топнул ногой, жестом подозвал к себе двоих одетых в черное и шепотом отдал распоряжение. Черные куда-то шустро побежали, а магистр уселся на алтарь, скрестил руки на груди и перекинул ногу на ногу. Собравшиеся зашевелились, зашептались. Козломордый гневно повернулся к ним. Охранник, удерживавший Захарова за локти, отвлекся, желая насладиться расправой магистра с нарушителями дисциплины.
Захаров очень тихим шепотом, одними губами повторил:
— Лиз! Пожалуйста, не надо, не коли!
Савина воровато огляделась по сторонам и выдернула иглу, не нажав на поршень. Захаров старательно обмяк и навалился на охранника. Лизочка скользнула в толпу.
Посланные шестерки довольно быстро вернулись, притащив на палке с петлей бездомную дворнягу. Серую, с белым ухом, сильно хромающую на правую переднюю лапу. Собака то визжала, виляя поджатым хвостом, то злобно рычала и пыталась тяпнуть мучителей. Тигр и Волк начали было орать на шестерок, что мол, животное неполноценное, хромое и паршивое какое-то, что есть оскорбление темных сил, коим приносится жертва, но магистр нахмурился, топнул ногой и без слов указал на пентаграмму. Выражение его лица было таким, что оппозиция быстренько заткнулась, а шестерки бегом бросились исполнять безмолвный приказ.
Животное поместили в свободный луч пентаграммы. Козломордый повелительно поднял руку, и наступила почти полная тишина. Потом ударил гонг.
Захарова охватило оцепенение. Казалось, что пошевелиться невозможно. Двигались только глаза. Но отвести взгляд от алтаря Юрий не мог.
Сначала принесли в жертву воющего и визжащего пса. Потом к алтарю с радостной улыбкой, вприпрыжку, как маленькая девочка на прогулке, двинулась Зоя Константиновна. После старушки двое в балахонах под руки повели Успенского. Профессор слабо сопротивлялся, но ноги его заплетались, голова падала на грудь, и все кончилось очень быстро. С неузнанным мужиком закончили еще быстрее. Он совсем не сопротивлялся.
Вновь ударил гонг. Захарова подтолкнули в спину. Со всех сторон раздались голоса:
— Иди, иди, иди…
Юрий пошел. Никаких чувств и мыслей не было. Ноги двигались в такт ударам гонга, в такт голосам, приказывающим идти. Было хорошо и радостно, будто он нашел, наконец, цель своей жизни, главное свое предназначение. Только внутри, возле сердца кто-то, ломая весь кайф, отчаянно выл и скребся. Захаров попытался остановиться. Еще раз. Еще… Все усилия смывало ощущение счастья и долгожданного освобождения от всех забот. Отстраненно Юрий припомнил, что в кармане джинсов завалялся любимый Ванькин значок. Собирался отдать в мастерскую починить, да все забывал. У значка сломался крючок, но булавка сохранилась. Захаров сунул руку в карман, нашарил металический кругляш и изо всех сил сжал кулак. Булавка воткнулась в ладонь. От острой боли реальность сна поблекла, совсем чуть-чуть, лишь на миг. Но этого хватило, чтобы ноги остановились, не дойдя до каменного алтаря какие-то пол метра. Козломордый магистр сделал знак, Захарова подхватили под руки и поволокли, но он уперся ногами в край алтаря и завопил, брызгая слюной в козлиную морду:
