— Машутин, твою мать! Ты кого к нам впустил?!
Молодой дежурный отвечал, запинаясь:
— Ну, как же, им Захаров сам пропуск выписал, он их вызвал по делу антиквара…
Рогов повернулся к поверженным и буркнул:
— Ну, молодцы, уметь надо — за пять минут заработали пять лет в колонии строгого режима.
— А то и все десять, — вставил Захаров, расслабленно сидящий на стуле и подсчитывающий раны. Пиджак его лишился рукавов, и Юрий был страшно зол. Морда-то заживет, не привыкать, а вот пиджак жалко, новый придется покупать. Разве что Светка сжалится и зашьет, но орать будет!.. Да уж…
Кавказец приподнял голову и, злобно глядя на Захарова, прохрипел:
— Сволочь поганый! Убил мальчика! Мать несчастный, не переживет, ты, гнида!
Рогов подошел и пнул кавказца ногой в зад. Тот заматерился и схлопотал еще раз. Двое других нападавших лежали смирно, один тихо поскуливал.
В кабинет вбежала Лизочка, с охами и ахами, помощь оказывать. В общем, Захарова по настоянию медицины отпустили домой лечиться. Пока он собирался, укладывал в сейф дела и прочее, боевые товарищи скинулись, сбегали и сунули ему в карман бутылку, надо полагать, для более успешного лечения. С этой бутылкой Юра отправился домой, чувствуя в груди странную пустоту. Слабоват оказался Лизочкин транк, годится для французских домохозяек, которых муж не понимает, а не для ментовских будней.
Родной дом встретил Юрия пустотой и неуютом. Дверцы шкафов распахнуты, на полу и на кровати валяется барахло, всякие там трусы-майки-лифчики, все старое. На холодильнике магнитом пришпилена записка, в спешке накорябанная Светкой. Мол, устала, все надоело, жара эта еще, и вообще им с Юрой лучше какое-то время пожить отдельно. Так что она взяла отпуск за свой счет и с Ванькой к мамочке отбыла на лето, а там видно будет. Мол, целую, пока.
Юрий побродил по квартире, заглянул в шкаф, в холодильник. Пустовато. В шкафу — две рубашки, форма и парадный костюм пятилетней давности, уже слегка узковатый в поясе и плечах. В холодильнике — полбулки хлеба, початая пачка «Богатырских» пельменей и два яйца, одно из них треснувшее. Светка в последнюю неделю хозяйством не отягощалась. Захаров сунул в морозилку подаренную сослуживцами водку. Постоял, потирая лицо ладонями. Светка, зараза, записочку пришпандырила… Нет бы поговорить, выслушать, посочувствовать. Все бы обсудили… Разве он против ее мамы когда чего говорил?! Сам же собирался пристроить семейство куда-нибудь отдохнуть на лето. Так нет, здрасьте-пожалуйста: отдельно пожить, видите ли, хочет!
Юрий подумал, вытащил бутылку из морозилки, откупорил и набулькал себе стакан. Глотнул, задохнулся и бросился к раковине. Не пошла… Теплая, мерзкая какая-то… Небось из той партии, что конфисковали недавно у «Израни» и уничтожили… По бумагам-то уничтожили, а реально… Реально месячишку, а то и два водку лучше не покупать. А то отравишься на фиг.
Что ж это такое?! Погано-то как! И есть совсем не хочется. Шея болит чертовски, чтоб этого абхаза… А уж настроение…
Правильно тот кавказец, Гогия, кажется, его зовут, убить его хотел. Правильно! Сгубили парня ни за что…
Захаров посмотрел на недопитый стакан, взялся было за граненые бока, но тошнота вновь подступила к горлу. На фиг.
Юрий вернулся из кухни в гостиную, она же их со Светкой спальня, покидал кое-как в шкаф неубранное шмотье, задернул занавески поплотнее, плюхнулся на нераздвинутый диван и мгновенно заснул.
Заснуть-то заснул, да очень скоро захотелось проснуться. Все время, как начались неприятности, Юрий спал плохо. Снилась какая-то мерзость, но совершенно не запоминалась. А тут… Юрий почему-то ясно понимал, что спит и видит сон. Но до чего же все ярко и живо! Раньше такого с ним не было.
Какое-то темное место. Лесная поляна, кажется… Или нет, вроде, старое кладбище. Вон плита надгробная и подальше, в каких-то кустах обелиск из нержавейки — в городе сталелитейный завод, стали навалом. Крестов нет. Действительно, старое кладбище, при коммунистах крестов на могилах почти не ставили. Похоже, зря не ставили.
На поляне синим огнем горит пятиконечная звезда. Канавки, что ли, прокопаны, в них налили спирт и подожгли. А может, не спирт. Может, ту самую «Изранскую» водку, якобы уничтоженную. Вот сейчас и уничтожат окончательно. И славненько.
Горящий спирт темноте почти не мешал, но, тем не менее, Захаров все отлично видел.
В середине звезды большой валун с плоской вершиной. Рядом с камнем торчит какой-то тип в черном балахоне, с жуткой мордой и рогами. Присмотревшись, Захаров понял, что на типа надета козлиная маска. На концах звезды тоже стоят типы в черных балахонах и разнообразных карнавальных масках. Каждый тип удерживает перед собой за локти по человеку.
Юрий посмотрел внимательнее на пленников. Вид у них был какой-то обалдевший. Бородатый дед в потертом костюме, украшенном орденскими планками. Бабка в коричневом трикотажном платье и сбившемся набок беленьком платочке. Рыжий парень в расстегнутой до пупа джинсовой рубашке. Круглолицая крашеная блондинка со смазанной косметикой, в чем-то коротком и блестящем. И девчонка лет двенадцати с двумя тощими рыжими косичками, одетая в пышное китайское розовое платье с оборками и поясом-бантом. В ее круглых серых глазах стыл ужас, она слабо трепыхалась в руках держащего ее типа. Остальные стояли безучастно.
Юрий открыл было рот, собираясь по ментовской привычке призвать присутствующих к порядку, сон там или не сон, но изо рта не вышло ни слова, одно слабое сипение. Захаров прокашлялся и попробовал еще раз. То же самое. Вдобавок Захаров почувствовал, что крепко привязан к дереву.
В темноте между могилами кто-то ударил в гонг. В унисон с длящимся протяжным звуком тип в центре горящей звезды махнул рукой. Другой тип, стоящий на конце луча, подтолкнул к центру деда. Со всех сторон раздались голоса, мерно повторяющие:
— Иди, иди, иди, иди…
Дед шел, косолапо подволакивая ноги и глядя перед собой неподвижными остекленевшими глазами. Из полуоткрытого рта на морщинистый подбородок сбегала струйка слюны и терялась в седоватой нечистой бороде. Споткнувшись пару раз, доплелся до камня, облегченно вздохнул и улегся. Повозился, пристраиваясь поудобнее. Замер. Тип в козлиной маске поднял двумя руками высоко над головой нож странной треугольной формы и вонзил деду в грудь. Тот и не пикнул.
Юрий ахнул, хотел заорать, но из горла вновь вышло лишь сипение. Забился, пытаясь порвать веревки, но из этого и подавно ничего не вышло.
Снова прозвучал гонг, и в центр звезды толкнули бабку. Она тоже покорно подошла к камню и легла. Козлиный тип убил и ее.
Юрий беззвучно орал и бился, а на центральный камень со звуком гонга по очереди ложились парень, блондинка и, напоследок, девчонка. Все шли сами, кроме девчонки. Когда дело дошло до нее, она забилась, начала брыкаться, царапаться и кусать держащие руки. Ее к камню подтащил тот, кто держал. Тела убитых куда-то девались, и Захаров с облегчением вспомнил, что все это просто сон.
Сон же продолжался. Козлоголовый тип вдруг оказался напротив Захарова. Даже в темноте, освещаемой лишь горящим спиртом, Юрий ясно видел окровавленные руки типа, отяжелевший, намокший от крови черный балахон и какие-то нечеловеческие глаза в прорезях маски.
Тип приблизил закрытое маской лицо к лицу Юрия, так что тот почувствовал брызги слюны, и прошипел:
— Не лезь не в свое дело! Служи спокойно, тихо, слушайся начальства. Тогда имеешь шанс дожить до пенсии!
Пятиконечная звезда полыхнула синим конфорочным огнем особенно ярко, и Захарову удалось проснуться. Он сел на кровати, тяжело дыша, мокрый насквозь. Прижал руку к колотящемуся сердцу. Какое-то время не мог понять, где он. В комнате было уже совсем темно. Немного очухавшись, Юрий нащупал выключатель над головой и включил бра. Поискал часы, нашел их на тумбочке. Надо же, снял часы, перед тем, как улечься спать! Он совершенно этого не помнил! Почти одиннадцать вечера! Но Лизочке позвонить еще не поздно, она по жизни сова.
