— Я сейчас схожу наверх.

Странно, очень странно. Не может же быть такого, чтобы мама забыла кран включенным оставить, и вот за столько месяцев вода только потекла. Мелькает мысль позвать Марка. Нехорошее предчувствие селится внутри. Нет, бред это все. Что там может быть? Пустая квартира.

Поднимаюсь выше. Прислушиваюсь, но вокруг тихо. За дверью тоже никакого шума нет. Осторожно вставляю ключ в замок, тихо поворачиваю, но он все равно громко щелкает.

Медленно открываю дверь в квартиру своего детства, словно во вражеский лагерь. Мысль позвать Марка не оставляет. Дверной коврик насквозь промок, а ламинат местами вздыбился.

— Не смей даже шага туда делать! — вдруг рычит Марк за моей спиной. От неожиданности я чуть не подпрыгнула.

— Блин, зачем так пугать!

— Если на полу валяется какой-то провод, тебя убьет током, — холодно произносит он и закрывает дверь. — Нужно выключить рубильник сперва.

Киваю. Железная дверца рубильника с трудом и противным скрипом открывается, и Марк быстро опускает какие-то рычаги. А я ничего в этом не понимаю. Когда у нас вырубало электричество, мы с сестрой всегда ждали маму или просили соседей нам помочь.

— Теперь пойдем, — Марк делает шаг первым. Ничего не происходит. Только обувь хлюпает.

Сразу становится понятно, что кран в ванной работает.

— Я там разберусь, — говорит мужчина, и мы расходимся: он — в ванную, а я — оценить масштаб проблемы.

Выводы получаются неутешительными. Все залито.

— Пробка была закрыта, — выносит вердикт Марк. — Похоже, что намеренно.

На его рубашке мокрые разводы, и не в тему мелькает желание ее с него снять.

— Мама не могла так сделать, да и Лика тоже.

— Так, а это что? — Марк резко подбирается. Прослеживаю за его взглядом. На кухонном столе лежит белый конверт с подписью «Нике». Подбегаем к нему почти одновременно.

Я распаковываю.

— Что за…? — хрипит Марк, читая то же, что и я:

«Во тьме я увидел свет. Им стала ты. Я хотел, чтобы ты вылечила мои раны, как вылечила и его. Пусть я обездвижен, но ничего не закончено».

— Мне страшно, — шепчу одними губами и прижимаюсь к Марку.

— Идем отсюда. Если Дэн смеет угрожать, я вернусь и начищу ему морду снова.

— Думаешь, это он? — с опаской спрашиваю, едва поспевая за его широким шагом.

— У нас есть неопровержимые доказательства, — цедит мужчина. — А соседку скоро перестанет заливать. Потом займемся ремонтом, сперва нужно достать этого гада.

— Ты же не думаешь, что он просто так все устроил? — неуверенно произношу. — Наверное, он пригнал нас с какой-то целью сюда. Ведь…

— Что?

— Кажется, я переписывалась с ним…

— Что⁈ — Марк поворачивается ко мне всем корпусом. — И мне не сказала⁈

— Я думала, что это просто флирт от какого-то парня. Мы совсем мало общались.

— Дай сюда телефон.

Выполняю приказ. Марк открывает короткую переписку, пробегается по ней глазами. Его лицо искажает гримаса боли.

— Ника, ты знаешь, чей это телефон?

Я качаю головой.

— А я вот знаю. Нам срочно нужно наведаться кое-куда, — тон Марка становится безжизненным, словно из него все краски высосали. Я не понимаю причину перемены.

Марк рулит очень резко, и я едва могу ровно дышать. К счастью, поездка наша недолгая.

Этот бедный двор мне не знаком, а вот Марк, похоже, очень хорошо здесь ориентируется. Он останавливается у подъезда с покосившейся дверью, выскакивает из машины. Не знаю, идти ли за ним, но, наверное, стоит, поэтому, едва не поскальзываясь, бегу за ним.

Железная дверь подъезда с легкостью поддается, когда Марк с силой дергает ее на себя. Его лицо перекошено от гнева.

Один лестничный пролет. Второй.

Еще одна дверь. Черная, с разводами. Именно ее дергает Марк.

— Постой здесь, — холодно распоряжается он, и я замираю. В коридоре темно, но изнутри несет смрадом и алкоголем. Неужели здесь он вырос?

Марк

Я не ожидал, что этот человек вновь всплывет в моей жизни и будет следить за мной. А он посмел. Эта сволочь никогда бы не поверил, что я сдох. Его игрушка. Теперь, значит, решил отыграться?

— Где ты? — рычу на всю квартиру. Это раньше я был мелким щенком, боялся пикнуть, а теперь с одного удара завалю человека, который меня вырастил.

— Здесь, — раздается надтреснутый голос из недр спальни. То ли смех, то ли кашель служат мне ориентиром.

Он сидит в темноте, только мерцает огонек сигареты. Все всегда в этой квартире было в темноте, пытаясь скрыть реальность. Но, даже укрытая, она никуда не девалась.

— Зачем? — цежу, поравнявшись с его креслом. Глаза быстро привыкают к темноте: в детстве она была моим частым спутником.

— Ты ничего мне не оставил. Я хотел знать, что это за цыпа такая, которая все заполучила. Почему она, а не я, сын⁈

— Не называй меня так. Я никогда не был им тебе.

— Сколько сил в тебя вложено⁈ И это ты так благодаришь меня? — Он закашливается.

— Зачем ты следил за ней? Денег хотел?

— Думал, как прижать ее. Ты знал, что она шлюха? Продавала себя за деньги.

— И?

— Значит, знал… — глубокомысленно подмечает. Сигарета гаснет и снова затухает. — Тоже любишь шлюх, как я. Это нормально. Это генетика.

— Это ты все устроил? — хочется выдернуть эту сигарету из его рта и врезать. Но я жду. Мне нужны ответы.

— Хотел убить тебя? Нет. Я люблю тебя.

Волна омерзения прокатывается по телу, я едва подавляю рвотный позыв.

— Останься, Марк. Нам же так хорошо было вместе. Разве не я научил тебя получать удовольствие? Удовольствие от нашей близости?

Ярость накрывает меня. Выдергиваю сигарету из его зубов и бросаю под ноги. Тут же придавливаю ее ногой. Отчим издает хриплый вздох. А я хватаю его за грудки линялой рубашки. Неряшливая колючая борода впивается в руки, но я едва реагирую на это. Просто встряхиваю старика с силой так, что в его тощем теле кости друг о друга стучат.

— Это была последняя сигарета, между прочим. Успокойся. Я просто следил за ней. Как она развлекается в тряпках. Шлюха, как есть.

Мой кулак прямиком угождает в тощую челюсть. Отчим закашливается.

— Записку ты прислал? В ее квартире? — задаю последний интересующий вопрос.

— Нет, когда я увидел, что ты жив, перестал следить за ней. Знал, что ты вернешься когда-нибудь за мной. Вытащишь старика. Отпусти, ты меня душишь.

— Марк? — раздается взволнованное в коридоре.

— Она пришла с тобой, — хмыкает отчим. Отпускаю его небрежно, откидывая в сторону.

— Больше не подходи к нам, иначе я тебя убью. Радуйся своей никчемной жизни, — говорю напоследок и громко хлопаю дверью.

Николь стоит на пороге. Моя девочка.

— Идем отсюда. Я закончил.

— Ладно.

Мы спускаемся вниз. Садимся в машину молча. Меня внутренне потряхивает от злости. В который раз задаюсь вопросом, почему не сдал его ментам? Хотя ответ очевиден: я не хотел, чтобы кто-то знал о моем позоре, кроме отца, себя и Глеба. Он жил этажом выше, и дружки его отца насиловали его за симпатичную мордашку. Однажды я подрался с ним, а потом меня побил отец за это. Оказывается, эта компания была знакома.

— Он меня насиловал, — произношу в тишину. Николь задерживает дыхание. — Вот мой секрет, Ника. Это началось, когда мне было семь. Мать-алкоголичка закрывала глаза на это, а потом выдержала и ушла. Бросила меня с ним. За это я очень долго ненавидел женщин. Я не иду за теми, кто ушел от меня.

— А кровать?..

— Почему односпальная? Он спал со мной, — произношу равнодушно. Сейчас кажется, что все произошедшее было словно не со мной. Это был кто-то другой. Не маленький мальчик, оставленный маньяку наедине со своими ужасами. — Я очень долго не мог никого чувствовать рядом. Я почти излечился. Остались лишь некоторые последствия.

— Я помогу тебе во всем…

— Не стоит. Этот крест я хочу нести сам. Тебе не стоит знать дерьмо, что творится в моей душе, потому что, когда ты рядом, оно отступает.