— Срань господня. Что это с ней? — над Наташей склонилась женщина. Кажется её звали Маша, вспомнила девушка. — Наташа, ты слышишь меня? Это мы, Аристарх и Маша.

— Пить, — еле выговорила пересохшими потрескавшимися губами. — Даёте пить. Как же болит живот. Что со мной? — Наташа попробовала встать, но мужчина с острым носом и бегающими глазками надавил ей на плечи не давая подняться.

— Лежи, Наташа. Я подержу тебе голову и напою тебя, но тебе нельзя много пить. У тебя…

— Что?

— Я не знаю, что это? Вчера ещё всё было нормально, ты временами отъезжала, но с утра мы почувствовали резкий запах, исходящий от тебя, — поморщилась Маша.

— Что со мной, вы можете сказать? Я ног не чувствую. Ниже груди как будто ничего нет, — прохрипела Наташа.

— Ну так и есть. Ночью ты начала превращаться в кваза, но как-то не так. Ты вся стала фиолетовой и металась в бреду. Звала какого-то Женю, плакала. Когда взошло солнце мы увидели… — Маша украдкой вытерла слезу.

— Ну?

— Знаешь, что, Наташ. Давай я тебе вколю дозу, и ты поспишь? Боюсь ты этого не переживёшь, если увидишь, — скривился Аристарх.

— Где мы? — прошептала Наташа, сил больше не было. Боль, дикая боль в груди, голова просто разламывается.

— Там же. Прячемся в зарослях, но ты ещё жива, — с печалью в голосе сказала Маша.

— Ещё? — Наташа скривилась от боли.

— Да, давай сделаю укол, — Аристарх откинул рогожу с груди девушки. На её шее был установлен катетер, Аристарх подсоединил шприц и ввёл бурую жидкость. Наташа вздрогнула и закрыла глаза. Она ещё слышала их разговор перед тем, как полностью потерять сознание и уже окончательно умереть. — Так тебе будет легче.

— Я думала, она уже не очнётся, — сказала Маша. — Такого ужаса я ещё не видела. Она сгнила за одну ночь. Кто бы мог подумать, что такое возможно.

— Да уж, как это произошло? — спросил Аристарх.

— Ты меня спрашиваешь? С квазами, конечно, разные гадости творятся, но, чтобы заживо сгнить по пояс за одну ночь. Эх, Наташа. Какая красивая девка была, — вздохнул Маша.

— Отмучилась. Началась агония, — это было последнее, что услышала Наташа и с немым криком ужаса провалилась в чёрный водоворот.

Жуткий голод разбудил Кобру. Она по привычке, не привлекая внимания излишней вознёй приоткрыла глаза. Чуть-чуть, только чтобы оглядеться. Она находилась в коконе спелёнатая по рукам и ногам. И почему-то в теле оборотня, назад перекинутся ей не удалось. Вокруг темно и как-то странно пахнет. Она попробовала выбраться и напряглась, прилагая все силы, чтобы вырваться из плена. Безрезультатно. Кокон трещал, но держал крепко, Кобра ещё подёргалась, но быстро выбилась из сил. Странно, обычно она была намного сильнее, а здесь каких-то пять минут и всё. Её лапы были плотно прижаты к телу наверху торчала только голова. Что-то не давало открыться пасти, она могла только дышать. Органы чувств работали, но как-то словно сквозь вату. Почти пропало обоняние, которым она очень гордилась, в уши тоже как будто напихали паклю. Оставались только глаза, но вокруг было так темно, что она не сразу заметила движение. К ней что-то ползло, большое и страшное. Кобра постаралась разглядеть кто к ней ползёт и тут прямо перед ней блеснули фасеточные глаза. Один глаз был больше всей головы оборотня, Кобра ахнула и инстинктивно хотела податься назад, но у неё ничего не получилось. Сразу за первым показался ещё один глаз. Кобра не могла понять куда они глядят, но создавалось впечатление, что они внимательно рассматривают именно её.

Глаза немного отдалились и перед самой мордой оборотня возникло здоровенное жало. Оно было размером с черенок от лопаты поросшее мелкими волосками. Оно дрожало перед её глазами, а на самом кончике проступила зеленоватая жидкость. Что задумало чудовище? Кобра начала нервничать и попыталась снова освободиться. И снова у неё ничего не получилось, она была чрезвычайно слаба и совершенно не чувствовала нижних лап. Это плохо, но если даже с ними что-нибудь произошло, то она их со временем отрастит. Вот только будет ли у неё это время. Голова гигантской осы, скрещённой с пауком, резко отстранилась, а потом также резко ударила торчавшим жалом Кобру точно в грудь. Жало пробило тело, и Кобра почувствовала небывалое жжение в груди. Оса вкачивала что-то ей через жало, Кобра уже не испытывала боли. Она вообще перестала ощущать тело, как перед этим и нижние лапы. Всё вокруг стало растворяться, Кобра уже ничего не слышала и не понимала. Впрыснутый через жало яд растворял её тело превращая оборотня в однородное желе, наполнившее кокон. Оса поползла к следующему несчастному, наблюдавшему за тем, как гигантское насекомое только что растворило оборотня.

Папаша Кац подошёл к знакомому дому на улице красных фонарей. Здесь они провели с Плаксой несколько счастливых дней. Он поднялся на крыльцо и отворил скрипнувшую дверь. Вошёл внутрь и прислушался. Тихо.

— Плакса, — он позвал её. Никто не отозвался. Не слышит? Не пришла? Или, наоборот, ушла? — Это я. Пришёл. Сегодня был ужасно долгий день, бесконечный приём. Кто с чем. Ты где, дорогая?

Ответа не последовало. Может она на кухне? Папаша Кац быстро прошёл на кухню. Нет, её здесь нет. Но была недавно, на плите стояла горячая кастрюля. Знахарь приподнял крышку, в ноздри ударил запах мясной похлёбки. Его любимой. От кастрюли поднимался пар, только сварила. И всё-таки где она. Может на заднем дворе? С сожалением папаша Кац положил крышку и вышел на двор. Хм, она собиралась вчера разобраться с цветами и пройтись по сорнякам. Клумбу Плакса привела в порядок, всё чистенько, ничего лишнего. Но и здесь её не было. Оставалась только большая комната, где же ещё ей быть. Может притомилась и уснула в кресле? Ну точно, как же ещё. Вот он дурак не понял сразу. Он быстро вернулся в дом и увидел сидящую Плаксу в кресле возле стола. Перед ней лежали рисунки и стоял телефон, по которому её когда-то давал инструкции Титан.

— Милая, — тихо позвал папаша Кац Плаксу, — ты спишь? Спит, устала. — Сказал он сам себе. Взял с дивана плед и подошёл к ней. Он накинул плед ей на плечи и хотел подоткнуть, укутав Плаксу, но задел её голову. Она покачнулась и сползла по груди на колени. Папаша Кац в ужасе закричал, уставившись на отрезанную голову. Глаза у Плаксы были закрыты, руки лежали на коленях, а теперь ещё и голова. Плакса была мертва, знахарь, не веря своим глазам застыл, глядя на труп. Кто? Когда? Зачем? За что? Почему? Не может быть… Она же никому не сделала ничего. Так он стоял минут десять после чего пришёл в себя. Больше не говоря ни слова, он прошёл в кладовку. В его груди разрывалось сердце, он не представлял себе жизни без Плаксы. Кто-то одним движением убило двух человек. Папаша Кац никогда не был женат, не довелось в прошлой жизни. А в этой он встретил её, но вот что из этого вышло. Знахарь с потухшими глазами вспоминал счастливые мгновения их совместной жизни, а сам того не замечая смастерил петлю, закрепив другой конец верёвки за что-то на потолке. Он встал на стул. Всё, жизнь его без Плаксы кончилась, папаша Кац сунул голову в петлю и резко отбросил ногами стул.

— Женя! Ну как же ты. Ну что же так нам не везёт, — Лесник упал, нейромант попал в него своим жезлом. Лиана, отстреливаясь пятилась назад. Она уже не помнила, как они здесь оказались вдвоём и где все остальные. Это уже было неважно. Лесника отбросило выстрелом к стене, и он сполз на пол. Белый кафель окрасился в красный цвет. Кровавые потёки лениво ползли вниз, набухнув крупными каплями. Женька безвольно свесил голову на грудь, не подавая признаков жизни. Лиана, уже ничего не соображая пустила последнюю ракету почти в упор. Она врезалась в толпу алчущих нейромантов буквально в десяти метрах от неё. У неё в голове мелькнула странная мысль насколько этот коридор похож на длинный коридор в морге, где они с матерью когда-то давно в другой жизни забирали деда. Такой же длинный переход между лечебным корпусом и моргом. Санитар катил тело по нему к лифту, чтобы загрузить в машину, а оттуда на кладбище. Такой же длинный гулкий с полутёмными редкими мигающими лампами дневного света. Нейроманты разлетелись, визжащие осколки пронеслись мимо Лианы и раскрошили кафель в полуметре над головой Лесника. Левая рука повисла плетью, экзоскелет заело, правый пулемёт ещё работал, но патронов почти не осталось.