Фортуна с нами, Фемида здесь. И Сет вместе с ними. Кто теперь страшен Вышгороду?

Пропустив главных героев вперед, на почтительном расстоянии следом за богами в открытые ворота въехали воскресшие воины Сета. Один из них на руках держал притихшего Бельского. Зорин со своими вояками, связанные по рукам, шли пешком рядом с конным конвоем.

Воспользовавшись паузой в речах и воззваниях, Альба негромко сказал Дису:

— Отправь Даню в резиденцию, и пусть там о нем хорошенько позаботятся.

— А что насчет писем?.. — осведомился князь.

— С этим можно не торопиться. Главное, чтобы все приглашения нашли своих адресатов в течении ночи.

Я вопросительно взглянул на Альбу.

— Затевается что-то важное? — тихо спросил я.

— Потом расскажу, — не поворачивая головы в мою сторону, отозвался молодой король.

Я вздохнул.

Конечно, отправиться в резиденцию было очень соблазнительно. Забиться в тихое место, уронить свои кости на какую-нибудь постель и спать. А еще лучше — дождаться завершения официального мероприятия и отправиться пить с друзьями, расспросить их подробно обо всем…

Но не мог же я бросить бедного голого Оракула в одиночестве! И потом, прежде чем появляться перед друзьями и королем, мне нужно было задать пару вопросов своему всеведущему спутнику — по поводу живности, непредсказуемо и по собственному усмотрению вылезающей из моей груди.

— Я бы с радостью, но есть безотлагательное дело, — самым наглым образом возразил я королю. — Как только решу его — сразу объявлюсь. Обещаю.

Схватив за локоть совершенно поникшего Оракула, я потащил его прочь из сиятельного круга. Нахмурившийся Дис дернулся в мою сторону, собираясь остановить, но Альба строго качнул головой, возвращая князя на свое место.

— Завтра, не позже шести часов вечера, — сказал он. — Быть обязательно.

— Понял, — отозвался я. И, обернувшись на прощание, не удержался от улыбки: — Все-таки волосы вам очень к лицу, ваше величество.

На губах Альбы на мгновение проступила юношеская, озорная полуулыбка. Он даже взглянул на свои руки — видимо, вспоминая порезы от кухонного ножа и заготовки проклятого лука. Но тут же взял себя в руки и снова стал величественным и прекрасным.

— Иди уже, — полушепотом проговорил король, и мы вместе с Оракулом прошмыгнули сквозь строй расступившейся охраны и смешались с толпой.

Вскоре шумная и людная площадь осталась позади. Мы с Оракулом топали мимо окутанных ночным сумраком домов, слыша звуки своих шагов. Навстречу время от времени попадались припозднившиеся к началу официального мероприятия горожане. При виде нас они недоумевающе хмурились и ускоряли шаг. В самом деле, что это вообще значит? Как мы смели уходить прочь оттуда, куда они еще даже не успели добежать?

Оракула трясло. Он судорожно кутался в плащ, то и дело бормоча себе под нос: «Унижение», «Какое же это унижение!..»

— Да хватит тебе уже причитать, — проговорил я, покосившись на него.

— Тебе легко говорить, — отозвался он. — Ты хотя бы одет!

Так вот в чем дело? Даже не в пережитом эпизоде, а всего-то в портках?

— Ну, уж эту-то проблему я тебе решить помогу.

— Интересно, как? Купить сейчас негде, торговцы все на площади… — заупокойным голосом принялся рассказывать мне Оракул. — И это ужас… Ужас. Ни с чем не сравнимый кошмар. Ты знаешь такой кошмар? Когда все вокруг одеты, а ты — голый.

Я вздохнул.

Да, тут нужно было действовать быстро, пока мой аутичный приятель окончательно не впал в пучину отчаяния.

Я осмотрелся по сторонам. И, резко свернув с дороги, подошел к большому двухэтажному дому с кружевной лепниной вокруг окон.

Горестное повествование Оракула прервалось.

— Ты что… — изумленно проговорил он, и тут же перебил сам себя. — Ах вот оно что!..

Не обращая на него внимания, я забарабанил кулаком в дверь.

— Эй, есть кто дома?

Дома никого не оказалось.

Я снова окинул взглядом улицу. Как и ожидалось, вся стража сейчас стояла на площади в начищенных доспехах. Какая удача!

Приложившись плечом к двери, я с легкостью вышиб хилый замок и вошел внутрь.

Далеко идти, к счастью, не пришлось. Прямо у двери на вешалке я нащупал жесткую куртку и штаны. Под порогом отыскал сапоги. Прихватив это все, я оставил хозяевам на столе золотой и тщательно прикрыл за собой дверь.

— Вот и все решение твоей проблемы, — протянул я Оракулу свою добычу, которая при свете фонарей оказалась рабочей одеждой пекаря.

— Ты опять изменил ход событий, — проговорил тот, глядя на меня с таким выражением лица, будто я представлял собой какую-то изысканную физиологическую патологию, а он сам был доктором. — На ровном месте, без серьезных причин.

— Это хорошо или плохо?

— Даже не знаю. Я пока не разобрался…

Тут издалека донеслись возбужденные мужские голоса, и я утащил Оракула в тень промеж домов.

— Одевайся быстрее и пошли отсюда, — прошептал я.

— Ты знаешь, чем определяется характер человека? — сказал Оракул, натягивая мешковатые штаны.

— Тем, насколько он может повлиять на окружающую среду?

— Интересное мнение. Но нет, вовсе не этим…

Он сунул ноги в сапоги, сбросил плащ и надел белую плотную куртку, повисшую на нем, как на вешалке.

— Человек определяется жертвой, — сказал Оракул, закатывая длинные рукава. — Вернее, тем, ради чего он готов пожертвовать всем остальным.

— Плащ не забудь, — подсказал я.

— А?

— Говорю, плащ надень. Чтобы твой неуместный наряд не по размеру в глаза не бросался.

Он послушно набросил на плечи воинский плащ, и мы бесцельно двинулись по дороге дальше. Теплый ветер шелестел листвой, тусклые фонари желтыми пятнами светились в темноте, отсвечивая в гладких булыжниках мостовой, отполированной множеством ботинок и башмаков. Из аккуратно подстриженных кустов вокруг жилых домов доносился умиротворяющий стрекот сверчков.

— Существует всего две категории людей. — продолжал между тем Оракул. Он наконец-то перестал трястись, как осиновый лист на ветру, и был теперь настроен на философский лад. — Это муравьи и фигуры. Муравьи ведут полубессознательную жизнь, подчиненную бытовым потребностям и сезонным периодам. Период роста, период брачной активности, размножения, заботы о потомстве, накопления запасов и период угасания. Они действуют согласно природной схеме и не способны ее нарушить, потому что не в состоянии осознать. Фигуры же прекрасно осознают себя и строят свою жизнь зачастую вопреки любым природным схемам, согласно своей главной ценности.

— Например? — спросил я, с наслаждением вдыхая ночной воздух.

— Существует всего четыре типажа фигур мужского пола. Первый — это слуга, или рыцарь. Люди, способные пожертвовать всем ради служения — богу, королю, отечеству. Чему угодно, что они сами считают куда большей ценностью, нежели собственное благополучие. Это истинные воины, жрецы, целители и все такое. Второй типаж — любовник. Тот, кто способен потерять и бога, и своего короля, и отечество если на карту поставлена жизнь и благополучие любимой женщины. Третий — это король. На самом деле довольно редкий, но очень яркий тип личности. Он готов отдать все ради себя самого. Высшей ценностью такой человек видит себя и свой статус.

— Звучит противно.

— Это если смотреть поверхностно. На самом деле люди-короли очень часто бывают полезны обществу. Считая себя высшей ценностью многие из них предъявляют повышенные требования к своему образованию и моральным качествам. Они не просто считают себя центром вселенной, а считают необходимым соответствовать этому званию. На алтарь своего статуса они приносят и личное счастье, и близких, и религию. И самих себя. Они становятся некой социальной функцией без страха и упрека, по пути теряя все, что могло бы сделать их счастливыми.

Я присвистнул.

— Вот как.

— Именно. Не стоит путать короля и муравьиную королеву, которая считает, что весь муравейник должен ей служить лишь потому, что она откладывает яйца. Понимаешь, о чем я?