В Хейккиля. Богу было угодно, чтобы я все же попал на родину отца. Нанялся я тут в работники к Тёрмянену — первому мужу моей будущей жены. Потом он умер. Еще четыре года я тут работал, потом она захотела взять меня в мужья, я и согласился. Три раза был на грани смерти. Один раз я ходил искать коров, упал с дерева на землю. Полетел вверх тормашками. А земля каменистая, еще когда залезал наверх, подумал, что отсюда если упа­дешь, так ничего не останется. Пролежал сколько-то и пришел в себя. Вижу — солнце встает. В полном созна­нии, а не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Попробо­вал пошевелить пальцем ноги — немного шевелится. По­двигал левой ногой, затем левой рукой. Наконец, дополз на животе до коровьей тропы. Кое-как добрался до дома. Жена чуть в обморок не упала, когда увидела, что со мной. Второй раз, когда на лодке ездили с дочерьми за глиной. Я сидел на ушате с глиной, а они гребли. Поднял­ся сильный ветер. Я уж думал, не доехать до берега. Доехали-таки. Третий раз в лесу тесал я доски для лодки, да и ударил топором по ноге. Дополз до проталины, здесь переночевал. Утром меня отыскали.

В русской Карелии. Старообрядцы сами себя венчают. И поп им не нужен, даже свой, так же и при погребении. Поп нужен лишь при крещении.

В Хейккиля. Однажды пришли кивеккят[121], заставили одного мужика отвезти их в соседнюю деревню. Мужик на своей лодке поехал первым, а они — следом за ним на дру­гих лодках. Доехали до большого острова. Проводник едет впереди и гребет вокруг острова, они — за ним. Наступил вечер. Стемнело. Они спрашивают: «Куда нас ведешь, ведь должна быть деревня?» Мужик помалкивает. Вышли на берег. Когда все уснули, мужик оттолкнул лодки от бере­га, сам вскочил в последнюю. «Ой, Лаврушечка, дорогой, верни лодку!» — «А вернул бы — развесили бы кишки на сосне». Поплыли следом, а он их веслом по пальцам.

Когда финны поселились здесь, лопарей становилось все меньше и меньше, они умирали, как от мора.

Оленину продавали по 1 руб. 80 коп. за пуд. Дичь, ку­ропатку — по 10 — 25 коп. [за штуку]. Сигов — по 3 рубля за пуд. Березовый деготь — по 80 коп. за меру. Нутряное сало и масло — по 20 коп. за фунт. [...]

«Они антихристы (царь, господа и попы). По-нашему, они еще хуже, чем вы, финны. ...Раньше, когда была ста­рая вера, не воевали, был мир на земле. Швед мог три раза выстрелить, только тогда один раз в ответ стреляли. А когда антихрист пришел, беспрерывно друг на друга лезут»[122].

Люди здесь красивей, чем в Саво и Карелии на фин­ской стороне. [...]

Когда выпускают скот из хлева, обходят его с косой в руке, сначала по солнцу, потом против солнца, бьют прутом. Перед воротами кладут рябиновую палку и раз­жигают костер из щепок, взятых с трех пней, по три щеп­ки с каждого. Через этот костер прогоняют скот. Хозяйка считает: первая Туорштикки, вторая Пуникки и т. д. За­тем она еще раз обегает вокруг них с косой, затем пря­чет косу так, чтобы никто ее не трогал.

Сваты дважды появляются без жениха[123], а на третий раз — с женихом. Если он понравится девушке, то она под­носит обоим сватам в стаканах вино. Сваты от имени же­ниха наливают в стакан отцу, в другой — матери девушки. Затем мать невесты наливает стопку жениху и дарит ему шелковый шейный платок. Жених в ответ дает девушке серебряную монету. Гостей сажают за стол, угощают. За­тем отец невесты и сват бьют по рукам и говорят: «Слу­шайте все крещеные люди: дочь Петра Анна и Иван за­ключили сделку. Кто эту сделку расторгнет, того сто раз оштрафуют, шестьдесят раз опозорят. Все слышали?» От­вечают: «Слышали». — «Ну, раз слышали, то кто слово нарушит, тот за это и ответит». Трое со стороны жениха и шестеро со стороны отца невесты поют, пьют и едят за двумя столами. В приданое обещают дать овцу, корову, оленей, зерна и пр. Невеста подходит к гостям, обнимает их и плачет. Молодых ведут к постели. Сваты с косой об­ходят три раза вокруг кровати, чтобы не испортили моло­дых. Жених опускает деньги в свои бахилы. Сестры невесты разувают его и подбирают упавшие на пол монеты. Утром, когда встают, сестры невесты — свояченицы — приносят воду и белый платок, который остается у жениха. В по­стели жених дает невесте деньги. Поутру невеста идет за женихом в избу и бросает эти деньги под порог. Приходят свояченицы и собирают деньги, берут у жениха шапку и кладут в нее шелковый пояс. Затем начинают завтра­кать. После завтрака свекровь подносит новобрачным бе­лый платок, а сестры дают второй. Когда поезжане при­ходят в дом жениха, выпивают чарку за невесту. Разреша­ется выпить до четырех рюмок. Невеста со свахой обносят вином всех по кругу и кланяются. За первую рюмку не платят, за вторую кладут на тарелку гривенник либо два. Первая идет как угощение.

Перед уходом молодых теща дарит жениху белую по­лотняную рубаху, за что он дает ей два риксдалера. Не­веста одаривает всех: свекрови подносит сорочку и чулки, свекру — белую полотняную рубашку, порты и рукавицы; братьям жениха — красные шейные платки и белые полот­няные рубашки, сестрам — красные платки и белые сороч­ки, детям — рукавички.

Ехали двое русских по льду реки. Оба уснули в санях. А лошадь попала на льдину, которую оторвало от берега и понесло вниз по течению. «Как же так, братец, — конь стоит, а лес бежит?»

В лесной избушке спали два русских мальчика. Мень­шой проснулся: «Эй, Петри!» — «Что тебе?» — «Зуб вы­пал». — «Так выкинь». Немного поспали: «Эй, братец Пет­ри!» — «Что такое?» — «Второй выпал». — «Выкинь его». Через какое-то время опять: «Эй, Петри!» — «Чего те­бе?» — «Третий зуб выпал». — «Уж не леший ли спал на этом месте! Ложись-ка на другое». Вот и в Хяме однажды даже конюшню из-за этого передвинули на другое ме­сто.

В святки и мужики, и женщины сидят на перекрестке дорог и гадают на судьбу. Но прежде надо три раза обой­ти это место с косой. А в Новый год льют расплавленное олово и гадают по нему.

Первую половину пути мы ехали по такой чащобе, что порою не видели ничего, кроме деревьев, ветви и гибкие стволы которых под тяжестью снега сводом смыкались над нашими головами. Всякий раз, когда дуга задевала за вет­ки и груды снега сыпались на пашу возницу, она радова­лась обилию снега, предвещавшего урожайный год. Слева виднелась сопка Маяваара, весьма внушительная издали и почти незаметная вблизи. Случается, великое при близ­ком рассмотрении теряет свою значительность. В конце пути было три ламбушки (Руокоярви, Хирвасъярви, Виксиярви), между ними простирались леса.

В России, как и у нас, боятся кладбищ — иные верят, что там ходят покойники. На кладбище лес оставляют невырубленным. Верят ли они в духов, я не знаю. Пожалуй, они им и не нужны, потому что бронзовые божки служат для той же цели, причем с большим удобством: им можно плюнуть в лицо и даже поколотить, как иногда и случает­ся. «Я тебе молюсь, а ты, поганый, не помогаешь мне».

Резные деревянные календари есть во многих местах.

Однажды кивеккят были на русской стороне, плыли по Пяярви. Проводник привел их к истоку Кунтуйоки, которая вытекает из Пяярви в Коутаярви и далее в море. Ниже по течению начинается порог Кумакоски, большой, кипу­чий, по которому никогда не спускаются на лодках. Про­водник направил их в порог, дескать, теперь сюда. Сам впереди. Поравнявшись со скалой, успел выпрыгнуть, а лодку унесло в пучину, вслед за ней — всех до одного кивеккят.

Армяк отличается от кафтана тем, что кафтан раскле­шенный, а армяк прямого покроя. (Хяйняярви.)

В окрестностях Пяярви избы обычно высотой в четыре локтя и семь — девять локтей в ширину и длину. Слева или справа от дверей стоит печь, стороны ее — четыре-пять локтей. По боковой стороне, во всю длину печной кладки и вплотную к ней, встроен шкаф высотой полтора-два лок­тя и шириной 3/4 локтя. По размерам он напоминает шкаф для посуды и называется колпица, или рунтукка[124]. Одной стороной он прикреплен к стене, а другой — обращен к избе. Печь, что с одного боку выступает вперед на пол-лок­тя, вместе с рундуком образует прямой угол. С той же стороны печи высится опечный столб, сделанный из тол­стой доски, высота которого около трех локтей, ширина — пол-локтя и толщина — 1/8 локтя. От припечного столба под прямым углом расходятся два воронца — один вдоль, другой поперек избы. Длина их — шесть локтей, и сдела­ны они из таких же досок, что и столб, но чуть поуже и потолще. Эти воронцы расположены так низко, что чело­век выше среднего роста из-за них должен ходить при­гнувшись. Обычно от одного из воронцов к стене прикреп­ляется широкий полок, который называется полати. На полатях, как и на рундуке, а тем более на печи можно спать. Помимо того, печь, рундук и воронцы имеют дру­гое назначение: там хранят квашню, туески с мукой, раз­ную мелочь, а также сушат сапоги, обувь, носки и что придется. Собственно, для сушки носков в печи над рун­дуком сделано несколько углублений, которые называют­ся печурками. От воронца, расположенного поперек избы, к противоположной стене над очагом протянуты две жер­ди на расстоянии в пол-локтя друг от друга. На них с вечера ставят сушиться дрова, поэтому их называют дровяными воронцами.