— Ну, или фотошоп, — сказал Эгор. — Вполне стройная теория. А почему вообще эмо-куклы зависят от Реала, почему просто не питаются эмоциями, которые выделяют сами?

— Потому что они для нас несъедобны. Люди же тоже не питаются собственными выделениями.

— Понято, — сказал Эгор и тихонько укусил Манию за тоннелизированную мочку.

Так они и жили. В любви, цветах и согласии. Во всяком случае, Эгор в это верил. Пока Мания не ушла. Они лежали рядом, тяжело дыша и держались за руки, только что отлепившись друг от друга.

— Я придумал стихи про тебя. Хочешь, прочту? — спросил Эгор.

— Прочти, — сказала кукла.

— Девушка с лицом слепца у воздушного дворца вся в предчувствии ответа. Девушка с лицом слепца в ожидании венца, как застывшая комета. Девушка с лицом слепца уж согласна на глупца, лишь бы был силен и нежен. Девушке с лицом слепца не видать вдали гонца — путь страданья неизбежен. Девушка с лицом слепца. В предвкушении конца сердце бьется сбитой птицей. Девушка с лицом слепца просит милости Творца. Но желаниям не сбыться.

Когда Эгор закончил читать, Мания своим спокойным тихим голосом сказала:

— Я ухожу, Эгор. Прости. Мне хорошо с тобой, но этого мало. Любви у нас так и не получилось. А это главное для меня. Ты не моя половинка.

— Как это? — удивился Эмобой. — А эти цветы? А любовные стоны и конвульсии, а бездна удовольствия? — Да, ты прав, все это есть. Но я — эмо-кид, меня не обманешь. Удовольствие видела, радость видела, даже жалость, когда ты, видимо, вспоминал, что я кукла. Благодарность видела, а любви от тебя я все-таки не дождалась. И не дождусь. Ты любишь другую. Моей любви вполне бы хватило на двоих, но это меня не устраивает. Я ищу гармонию в любви, только она даст мне долгожданные плоды. Спасибо тебе за все, прощай!

И она встала и ушла из цветущей комнаты, так же бесшумно и быстро, как когда-то здесь появилась. Эгор тихо оделся, лег на спину, подложив сумку под голову, и закрыл глаз. Ему стало больно, обидно, в горле колючим комом стояли слова, которые он не сказал Мании. Да и зачем, если все, что она говорила, чистая правда. Ему было хорошо с ней, но сердце сто по-прежнему висело на стене в комнате улыбчивой девчонки из другого мира. Так он и лежал, жалел себя и плакал, пока растения в комнате не стали гнить из-за высокой влажности. Поддавшись всеобщему тлену в комнате забытой любви, Эгор из солидарности с цветами тоже решил увять. Он перестал плакать, мысли его замедлили свой ход и перестали читаться, превратившись в серый телевизионный шум. Спина и конечности одеревенели, крылья-тряпочки, как осенние листья, прели под лопатками, волосы на затылке слиплись и спутались с погибающими растениями, челка упала на пол и пыталась пустить корни. Жизненные соки и токи в его организме теперь не бежали, а шли медленным шагом, совсем уже зажившая было рана на груди снова капельно закровоточила, как порез на березе весной. По его телу стали ползать короеды сомнений, мокрицы совести и черви сожалений. Его бы точно съели или превратили в нафаршированного насекомыми зомби, если бы однажды в комнату не вошли четыре здоровенных бугая.

— Вот он, гад, загорает, — услышал Эгор знакомый басок Тру-Пака, но сил открыть глаз уже не нашлось. — Да тут же дышать нечем. Уф-фу.

— Как его только ползучие твари не заточили? Вот ведь печальная картина полного морального разложения и физического истощения, — узнал он и Покойника.

— Ладно, хватит базлать! Взяли — понесли, только аккуратно. Чтоб не рассыпался. Королева ждет. Повезло парню, что наша Маргит такая добрая и отходчивая…

Вот уже три дня все тридцать три тысячи королевских фрейлин дружно приводили в чувство и в форму так некстати ушедшего в депрессию жениха Королевы. Сама Маргит не отходила от любимого Эмобоя ни на шаг, не выпуская из виду его воскрешающееся тело, словно боясь, что строптивый жених опять что-нибудь выкинет. Королева простила Манию, потому что та покаялась и рассказала, где прячется беглый Эмобой, чьи феромоны изгоя заглушили мощные цветущие афродизиаки. А еще потому, что всегда тайно симпатизировала этой кукле-смутьянке: в роду Мертвоголовых все оставались диссидентами и революционерами. И вполне возможно, в Мании сидит имаго мертвой головы. Пусть живет эта чертова нимфоманка, главное, что герой, которого упустили тупоголовые гвардейцы, нашелся. Маргит простила Манию, но к процедурам исцеления Эгора не допустила — нечего ей здесь делать. И вообще хватит играть в куклы-наложницы! В этот раз она не будет миндальничать с Эгором. Маргит нужно потомство. И она его получит. Конечно, это не то, чего она ждала, и не то, что было обещано Великой книгой, где герой влюблялся в красавицу Королеву с первого взгляда и они улетали вместе на седьмое небо играть красивейшую свадьбу во Вселенной. Не суть. Главное — он здесь и вполне дееспособен. И сегодняшняя ночь будет ее ночью. Ночью любви и зачатия новой расы сверхсуществ. Тысячи оматидиев-глаз Маргит светились желанием и предвкушением счастья.

Первые сутки Эгор в абсолютной фрустрации пролежал в знакомой ванне, наполненной розовой водой, а труженицы огневки, моли, бражники, медведицы дружно поливали его нектаром из своих хоботков, и из него, как из червивого белого гриба, повылезали и повсплывали все черви сомнений, слизни сожалений и клещи самообвинений. Ванна кишела паразитами угрызений совести. Душа Эгора очистилась, в ней осталось только жаркое раскаяние, и Эгор потихоньку приходил в себя, глядя на мир наливающимся осмысленностью глазом. Но Эмобой все еще был очень слаб. На следующий день его перенесли в другую комнату, побольше и посветлее, и положили в большую ванну из розовой яшмы, наполненную пенистым янтарным нектаром. Его поили жидким сиропом из счастья, любви и радости с добавками бодрости и вдохновения, пока Маргит не решила, что худое тело находится в достаточном тонусе, а в глазу хватает понимания жизни. На третий день Эгора снова перенесли. На этот раз он оказался в темной-темной комнате на чем-то мягком. Когда Королева зажгла свечи, он понял, что весь пол комнаты занимает огромная мягкая перина. Хотя правильнее ее называть «чешуйчиной», поскольку наполнена она была не пером, а волосками и мягкими чешуйками с крыльев бабочек.

— Это моя опочивальня, Эгор. Не пугайся, я не причиню тебе боли, как все твои прошлые любимые. Выпей этот бальзам, он тебе поможет, — нежно и даже печально сказала Королева, и Эгор в очередной раз удивился ее способности меняться. Он послушно выпил приторный, чуть горьковатый напиток, не похожий ни на нектар, ни на вино гвардейцев.

— Что это? Конский возбудитель? — Это были его первые слова, произнесенные после расставания с Манией.

Он сидел голый, но нисколько не смущался. Стыд, как и многие другие чувства, покинул его в королевских ваннах и не спешил возвращаться. Полное безразличие ко всему поселилось в его дистиллированной душе, заволокло своей аморфностью, все шевелящиеся где-то в глубине останки эмоций затушило раскаяние, а потом и вовсе вытеснило душу куда-то в область пяток.

— О-о-о, Эгор. Я вижу, ты совсем пришел в себя, — обрадовалась Королева. — Нет, это сок растений из мира демонов и фурий, волшебный сок «Амаро-аморозо», который унесет тебя в ворота счастья.

— С тех пор как я попал сюда, я постоянно слышу про счастье, пью счастье, ем счастье, но почему-то счастливым не становлюсь. Наоборот. Становлюсь все более и более несчастным, боюсь, я не пролезу в эти чертовы ворота.

— Когда в реальном мире ты пил чай, ты тоже ведь не становился чаем? И даже не отчаивался.

— Надоели мне все эти ребусы. Я уже давно пришел в себя, Маргит. И как видишь, не убегаю. Хотя помню все, что ты со мной сделала, и все, что хочешь сделать. Я устал, сломлен, раздавлен. Если это считается героизмом в Эмомире, то я твой герой — Эмобой. Я решил плыть по течению. Посмотрим, что будет.

Эгор сидел на мягком полу и удивлялся тому, что несет его рот. Зато бабочка с лицом Умы Турман и губами Анжелины Джоли совсем не удивлялась. Она знала, бальзам подействовал, Эгор почти полностью был в ее власти. Он говорит то, что думает, а это уже большой плюс.