— Что будет? Сегодня ночью ты познаешь рай. Это говорю тебе я, королева Маргит.
— Звучит угрожающе, но я почему-то не боюсь, — сказал Эгор, погружаясь в приятную расслабленность. — Только если ты опять насчет любви… Знаешь, ты не поверишь, но толстое волосатое насекомое с шестью лапками почему-то меня не возбуждает.
В глазах Маргит сверкнула смешинка.
— Два существа разумных всегда найдут какой-то способ, как удовольствие друг другу доставлять, какими разными они бы ни родились.
Эгор с опаской покосился на мясистые губы Маргит.
— Нет, — улыбнулась она, — мы ведь с тобой детей заводим. Хотя, конечно, если ты попросишь…
Она взмахнула членистой лапкой, и в комнату залетело облако ее фрейлин.
— Не понимаешь ты, Эгор, насколько, — мягко продолжила Королева, перейдя на белый стих, — для насекомых важно оставлять потомство, особенно для бабочки ночной. Для многих эта жизни цель становится последней, равной смерти. Ночная бабочка откладывает яйца и умирает, обессилев, успев лишь отползти подальше, чтоб не привлечь вниманья к кладке.
— Да уж, — сказал Эгор, — и зачем тебе, Маргит, все это? Мир насекомых вообще крайне жесток и нелеп. Некоторые паучихи, насколько я помню, откусывают партнерам головы сразу после оплодотворения. Может, устроим вместо ночи любви ночь игры в шахматы, доставим друг другу интеллектуальное удовольствие?
— Но я не паучиха и не бабочка, Эгор. Я — идеальное создание, поэтому у нас все будет хорошо.
Маргит снова взмахнула лапкой, и тысячи ее верных слуг закружились вокруг Эгора. А потом пестрым маскарадным костюмом облепили его обнаженное тело и стали легко, но довольно настойчиво массировать своими лапками каждый миллиметр его тела. Это было великолепно. Эгор закрыл глаз и погрузился в многочасовую нирвану. Душевные переживания не тревожили его, сменившись полным безразличием к своей судьбе. Зато тело, восстановленное королевскими ваннами, стало гиперчувствительным и с восхищением принимало массаж тысяч тонюсеньких лапок. Эгор погрузился в сон наяву. Топчущиеся на нем бабочки мобилизовали яркие счастливые картинки из детства, томившиеся в подсознании, и, кроме удовольствия чисто физического, он получал тепло приятных ассоциаций. Он словно доверился сильным и добрым материнским рукам, доставшим его из ванночки и завернувшим в мягкое махровое полотенце, каждую ворсинку которого он ощущал нежной кожей. Массаж расслабил каждую клеточку тела Эмобоя и длился долго, словно целую жизнь, пока Эгор не услышал громкий резкий звук. Это Маргит щелкнула крючьями пальцев, и бабочки разом отпрянули от Эмобоя. Эгор, уже привыкший к новой одежде, вдруг почувствовал себя таким голым и беззащитным, что даже испугался, что бабочки улетели вместе с его кожей.
— Понравилось? — спросила Маргит, подлетев вплотную к Эгору.
— Неплохой массажик, — сказал Эмобой, чуть отклонившись.
— Выпей это, и тебе станет еще лучше, — протянула Маргит к его рту очередной кубок.
— Обычно я спаиваю девчонок, Королева. Может, хватит загружать меня всякой химией. А может, это галлюциноген? Или анестезия? Хотя, наверно, это водка. Ты веришь в сказку, что не бывает страшных баб, бывает только мало водки? Но, Маргит, в твоем случае мне столько просто не выпить.
— Ты много говоришь, Эгор. Расслабили тебя неплохо, браво! Пей! Это «Деламорэ-деламортэ», рецепт Кота и мой. Тебя в сплошной нейрон он превратит, чувствительность твою в мильоны раз повысив.
— О, узнаю знакомый слог. Ну ладно, честно говоря, мне все равно. Надеюсь, что козленочком не стану, хотя, возможно, это лучший вариант.
Эмобой осушил кубок до дна. Мир вокруг него моментально преобразился. Воздух стал приятным на ощупь. Он слышал нетерпеливый стук сердца Маргит, которая опять отлетела от него на пару метров и выжидающе блестела глазами. Ее волосатая эллипсоидная тушка, слегка подрагивающая в озаренной свечами комнате, уже не казалась ему столь безобразной, как обычно, и причиной тому явился запах. Вернее, тонкий аромат, что стало источать тело Королевы. Ноздри Эгора затрепетали. Чудесный аромат ударил в голову, и Эмобой поплыл — в прямом и переносном смысле. Аромат тайны, запах отчаянного желания и полной власти, которой Эгор уже был отдан. Неведомая сила подняла его в воздух, и он понял, что это раскрылись за спиной его два больших крыла, пронизанные сосудами, которые в один момент заполнил кровью этот острый и манящий запах. Эгор висел в воздухе вровень с королевой, и в его затуманенном мозгу в который раз за последнее время мелькнула спасительная подсказка: «Это сон, только сон», но вскоре и ее заволокло густым кисельным туманом запаха-призыва. Запах запульсировал в Эгоре новым, неизведанным чувством — чувством долга. Он еще не осознал, кому и что он должен, но каждая его расслабленная бабочками клеточка тела вдруг сладко и тревожно напряглась в ожидании выполнения миссии. Все тело, висящее на трепещущих крыльях Эгора, превратилось в натянутую рояльную струну дрожащего нерва. А запах нестерпимо нарастал. Глаза Маргит, находящиеся вровень с глазом Эгора, зажглись холодным болезненным огнем неутолимого желания. Как героиня немого кино в порыве страсти, Маргит неожиданно схватилась всеми лапками за середину на глазах увеличившегося в три раза набухшего брюшка и отчаянным усилием дернула конечностями, словно пытаясь разорвать себя надвое по вертикали. И разорвала! Из появившейся розовой щели-раны в комнату понеслось и за секунду наполнило ее такое райское благоухание, что потерявшему разум Эгору показалось мало вдыхать его носом, и он, судорожно открыв рот, пытался вдохнуть в себя как можно больше, неотрывно глядя на все более открывавшуюся рану Королевы. Маргит дрожащими от напряжения и боли лапками совершила еще один героический рывок, и черные лохматые шторки брюшка окончательно разъехались, открыв остекленевшему взгляду Эгора розовую пещеру тугой плоти, дышащую влажным желанием и пышущую призывной огненной страстью. Из пещеры неслись вихри благоуханных феромонов, и не успел Эгор и глазом моргнуть, как крылья предательски внесли его в «ворота рая» Маргит и позади него с хлюпом захлопнулась темнота. Эгор растворился в интимной доменной печи безумной Королевы.
Но не умер. Он понял это, когда подумал: «Все, я умер». Вокруг была кромешная темнота и мертвая тишина.
«Но раз я думаю, что умер, значит, я живой», — обрадовался незадачливый герой. Он попытался вспомнить, что предшествовало его попаданию в молчащую тьму, но смог вспомнить только кубок горького холодного напитка, поданного ему Маргит. Отравила, но зачем? От напряжения мысли его избавил праздничный салют, столь неожиданный и яркий, сколь громкий, многоцветный и прекрасный. Санот летал вокруг него, кругом взрывались фейерверки и расцветали шумными цветами, через секунды исчезающими в темноте. Эгор находился в космосе сомнений в этом не осталось, он парил в бесконечной темноте, которая разрывалась разноцветными брызгами. Он кувыркался на свободе. Один. НИ о чем не жалея. Да и о чем он мог жалеть, если ничего не мог вспомнить. Кто-то его хотел, какая-то Маргит. Вроде бы он ее боялся, но сейчас никто ему не угрожал, потому что он летал в безвоздушном пространстве, свободный и счастливый. Ему ничего не казалось странным, все шло так, как должно: гремел салют в его честь — супермена-космонавта. Далекие звезды улыбались ему своей белозубой улыбкой, и впереди зияла вечность. «Все отлично, но кто же я такой?» — подумал Эгор и засмеялся над своим глупым вопросом, и смех громом пошел гулять по Вселенной, отражаясь звонким эхом от звезд, и, словно услышав его, появилась она. Появилась из ниоткуда, но сразу стадо понятно, что она была здесь всегда и ждала только его. Она легким дыханием подлетела к нему, взмахнула хулигански светлым облачком волос и, заглянув ему В глаза, спросила:
— Ну и где же ты так долго был, Егор?
А он вдохнул ее дыхание и захлебнулся от счастья. Он увидел себя в отражении бездонных синих озер ее глаз и сразу все вспомнил. Он — космический пловец, его зовут Егор, а это его девушка, прекрасная… Черт! Вот имени-то ее он как раз не мог вспомнить, как ни старался. И тогда, чтобы сгладить неловкость, он обнял ее и поцеловал, и они стали вместе кружиться меж звезд, которые сразу стали ближе и ярче и тоже кружились вместе с ними. Их поцелуи постепенно переросли в любовную игру, и ничто уже не могло помешать им заниматься любовью среди таких же, как они, небесных тел — ни одежда, которой на них не нашлось, ни невесомость, потому что они крепко обнимали друг друга и просто перетекали из тела в тело радужными волнами, то растворяясь в темноте космоса, то загораясь яркой сверхновой звездой. Их любовь была так прекрасна, что некоторые звезды потускнели на ее фоне, так откровенна, что звезды постарше зарделись, так совершенна, что могла бы просуществовать бесконечно, но мешало одно «но». Умирая от счастья и возвращаясь в объятия любимой, Егор мучился одним и тем же болезненным вопросом: «Как же ее все-таки зовут?» В астральной голове крутилось только одно имя — Маргит. А Егор откуда-то знал, что это имя не имеет никакого отношения к его неземной любви и вселенскому счастью. И вот, когда он уже совсем потерял надежду, все его существо внезапно озарилось внутренним светом этого родного имени. Он оторвал свои губы от губ любимой и торжествующе закричал холодному космосу:
