— Я нормальный, — незамедлительно сообщил Пабло. — Отделение милиции захвачено пидорами. Это менты-эмо-зомби. Убей эмо — спаси мир.

— Достаточно, — сказал врач и вздохнул. — Это наш клиент. Забираем его в «Скворечник».

Через час Пабло оказался на белой кровати в смирительной рубашке, и хотя внешне, после серы в четыре точки, он быстро и надолго успокоился, внутри кипели страсти. «Все, пропал этот мир, — сокрушался Пабло. — Ну хоть пидометр жив. Мы еще повоюем!» Так простого нормального парня Павла Чачика эмо-пидоры до дурки довели…

Над Эмомиром поднималось розовое солнце. Фонари на площади Спального района продолжали гореть, потому что никогда не выключались. Под ножками черных кроватей расползался уже такой знакомый розовый туман. Эгор встал с кровати, его худое тело передернуло долгой судорогой. Он словно пытался стряхнуть с себя не только виртуальную воду из бассейна, но и всю грязь больного сознания Пабло, которая, как ему казалось, налипла на него жирными кляксами.

— Б-р-р, — сказал Эгор, — эй, толстый, я уже здесь!

Клоун оторвал голову от подушки.

— О, брат. Быстро ты управился. А я тут с Тиной Канделаки языком зацепился. Как крепыш? Ты его убил?

— Все гораздо хуже, чем я думал. Он оказался безнадежно больным на голову придурком и грязным извращенцем.

— Н-да? — Клоун прищурился. — Так ты убил его?

— Его сожрали геи эмо-зомби, герои его сексуальных фантазий. — Трэш какой-то. Не пойму, он умер?

— Я убил его морально, чувак. Физически он слишком крепок, даже для меня. Можно попробовать еще раз, но я ни за что больше не окунусь в эту клоаку. Сколько там времени?

— Семь утра, а что?

— Хочу покончить со всем этим прямо сегодня. Боюсь, что злобная бабочка может передумать и сорвет все мои планы. Короче, хочу прямо сейчас отправиться к блондину со сломанным носом, который меня фактически и убил. Надеюсь, у него сны поприятней.

— А как же телка? Ну, та, которая дала ему баллон? Ты же хотел и ее…

— Нет, я передумал. Не геройское это дело с бабами в бабских снах воевать.

— Понятно. Ну что ж, удачи. Мочи белобрысого, а я, пожалуй, тоже в бабские сны сегодня больше не полезу. Зайду для разнообразия к Абрамовичу, интересно же, что ему может сниться.

— Потом расскажешь. Все, я ныряю.

Эгор лег на кровать, вжался лицом в подушку и представил себе прозрачную ненависть голубых глаз блондина в арафатке.

Эмобой стоял на крыше в центре города. День явно устал и пытался смениться вечером. Нервный ветер гнал пушистые облака. Везде, куда мог достать взгляд Эгора, были крыши, крыши, крыши. Старые, не крашенные десятилетиями, и модные везунчики, обитые жестью и рубероидом, игривые башенки арнуво и далекие пузатые купола соборов — все они казались пустыми и грустными, словно за их покатыми спинами прятались понурые головы и нервно сцепленные руки. На душе у Эгора стало тревожно. Он пошел по крыше, обойдя сначала огромную усатую телеантенну, потом, обогнув атавизм общей печной трубы, увидел их. Они сидели к нему спиной, свесив ноги с крыши, в полуметре друг от друга.

Блондина он узнал сразу, а девушку… С ней все обстояло гораздо хуже. Глаз Эгора налился кровью, фантом сердца подскочил к горлу и перекрыл дыхание. Своим силуэтом на фоне угасающего солнца, светлыми прядями на затылке и розово-черными гетрами на руках она просто парализовала сознание несчастного Эмобоя. «Не может быть! Кити здесь, но почему? Он похитил ее, взял в заложницы, хочет скинуть с крыши», — метались кометы-мысли уже бегущего к парочке Эгора. Блондин, сидевший к девушке вполоборота, уже протягивал ей руку, когда услышал стук шагов по крыше, и в этот же миг девчонка легко, как пушинка, соскользнула вниз.

— Нет! — одновременно завопили в отчаянии две мужские глотки.

Эгор, продолжая кричать, летел головой вниз с вытянутыми вперед руками, пытаясь схватить ногу в смешном кеде в ромашках. Но тщетно, девушка упала раньше. А Эгор, как кошка, мягко приземлился рядом с ней. Она лежала на спине замысловатым иероглифом, нелепо раскинув руки и ноги. На красивом лице застыли обида, непонимание и удивление. Белые волосы, белая блузка и задравшаяся белая кружевная юбка, надетая прямо на джинсы, на глазах меняли цвет на красный. В маслянистую лужу крови на асфальте вокруг тела скользнула тонкая струйка из уголка рта самоубийцы. Мертвая девушка оказалась совершенно незнакомой Эгору, и вблизи она совсем не была похожей на Кити. Боль и страх за Кити сменились жалостью и чувством вины перед этим несчастным созданием. Эгор встал на одно колено, взял холодеющую тонкую руку в ладонь и стал гладить ее, как замерзшую птичку. Его душили слезы, он забыл, кто он и зачем сюда пришел. В себя его привел сильный толчок в бок. Эгор упал, больно ударился и сразу вспомнил, что он во сне у своего убийцы, в абсолютно пустом и чужом городе. Он резко вскочил, готовый к бою, и увидел, что белобрысый сидит в двух шагах от него, бережно держа на коленях истекающее кровью тело девушки. Тело его сотрясалось от молчаливых рыданий. В глазах блондина зоркое око Эгора читало боль, отчаяние и ненависть такой силы, что под стать им были лишь его собственные чувства. Удивительное дело — он пришел сюда, чтобы убить этого человека, а теперь стоял и безуспешно пытался подобрать слова, способные утешить его, понимая, что это не под силу даже супергерою.

— Что, доволен, гад? — по-своему истолковал его блуждающий взгляд поднявший голову блондин.

— Я пытался ее спасти.

— Что ж не спас? Хотя бы разок, для разнообразия. Каждую ночь ты убиваешь ее у меня на глазах.

Эгор оторопел от неожиданного обвинения:

— Во-первых, я первый раз ее вижу. Во-вторых, она спрыгнула сама.

— Нет, это ты послушай, чмо. Во-первых, я тебя вижу каждую ночь с тех пор, как узнал о ее смерти. А во-вторых, она не прыгала сама, она просто глупая влюбленная девчонка, а вы забили ей голову своими суицидальными задвигами. Всего месяц от меня не приходило писем, ну, может, два, но вам, сволочам, хватило, чтобы убить ее.

— Слушай, парень, не офигевай! — закипел Эгор. — Не знаю, что ты там видишь каждую ночь, но думаю, что твоя вина в этом тоже есть. Если у тебя такая чувствительная девчонка, чего же ты ей тогда не писал?

— Не твое дело, жалкий эмо-чмошник, тебе вообще меня не понять!

— Я не эмо!

— Ха! Ты себя в зеркале-то видел?

— Ах ты сволочь! — взорвался Эгор. — Неделю назад я бегал по свету веселым, молодым и живым, но ты, гад, плеснул мне огнем в лицо, и теперь я мертвый мститель. И пришел я не за твоей подружкой, а за твоей трусливой душонкой, которую ты прятал за арафаткой.

— Ты тот парень? — Блондин встал, аккуратно уложив мертвую подругу на тротуар. — Егор Трушин? Я не хотел тебя убивать. Ты сам нарвался. Я ждал, что ты придешь, но не думал, что в таком виде. Я не боюсь тебя и не раскаиваюсь, но мне правда жаль, очень жаль тебя.

— Смешно слушать твою дешевую ложь. Я все равно убью тебя, но сначала хочу знать, что случилось с твоей девчонкой.

Белобрысый молчал, было видно, что в нем борются противоречивые чувства, но желание поделиться мучившей его болью все-таки победило. Когда он заговорил, голос его был тихим и грустным.

— Я никому еще этого не рассказывал. Мы встречались до армии, но я ей ничего не обещал, не знаю, чего она там себе напридумывала. У меня были еще подружки. Другие. И после армии я собирался отжигать по полной, а она присылала мне письма: про вечную любовь до гроба, что без меня ей свет не мил, что она считает каждую секунду до встречи и не отпустит меня ни на миг. Я испугался полного рабства… Я облажался, Егор. Я хотел еще немного погулять и не понимал, как сильно я ее люблю. Взял паузу, хотел подумать, собраться с мыслями. Ну и до дембеля оставалась всего пара месяцев. Не хотелось из-под армейского сапога попадать сразу под женский каблук. И если бы я знал тогда, что творится в ее душе. Она ждала моих писем два месяца, а раньше я писал ей через день.