— Эй, больной ублюдок! Да ты же просто ненормальный, тебе лечиться надо. Я пришел тебя убить, но, похоже, тебя достаточно кастрировать.

— Что такое? — оторопел Пабло. Он посмотрел на трясущегося от гнева высокого эмо во всем черном. — Это что-то новенькое. Какая-то кровать. Ты почему одет? Ну-ка, ко мне, педик!

Эгор молча щелкнул пальцами, и Пабло увидел себя на экране родного телевизора глазами отца.

— Надь, иди скорее, посмотри. Совсем уже охренели — пидоров в бане показывают. А это ж Пашка! Вот пидор! Ты гляди, что делает, сукин сын! Недоглядели!

— Я нормальный! — закричал Пабло и вместо отца увидел зеркало, а в нем свое отражение с остолбеневшим «пидометром».

— И ты, Пабло… — с горечью сказало отражение и манерно махнуло на него рукой.

— Я — нормальный, нормальный. Это вы, суки, выпендриваетесь, выделяетесь одеждой своей пидовской и музыкой. Я — нормальный, я такой, как все! Паша встряхнул упрямой круглой головой и топнул сильной ногой по красной влажной плитке бассейна:

— Ты кто такой, гад? А ну проваливай, а то убью.

— Так ты ж меня уже убил, теперь моя очередь.

— Врешь ты все, я никого не убивал.

— Не узнаешь? Ах да… Я сам себя не узнаю.

— Я знаю, кто ты, — тихо сказал Пабло и отошел от своих секс-рабов. Его «пидометр» уныло повис. — Ты тот придурок, который вступился за эмо. Ну что, давай биться, я вас, пидарасов, не боюсь.

— Вот еще — руки об тебя марать, — презрительно поморщился Эгор. — Съеште его, ребята! — И хлопнул три раза в ладоши. А потом прямо в одежде прыгнул в бассейн и поплыл, понимая, что сон крепыша подходит к концу.

— «Съеште его» — вот придурок. — Пабло засмеялся, но, повернувшись к своим жалким жертвам, увидел, что они встали с колен и медленно пошли на него. Глаза их горели из-под челок плотояднымими красными огоньками.

Пабло с удивлением увидел, что у них есть зубы, да еще и такие острые.

— Эй, вы куда прете? Офигели в атаке? Ну-ка, эмо — факс!

Зомби окружили Пашу, вытянув вперед руки с черными ногтями, и он впервые в жизни реально испугался, в большей степени из-за того, что забыл волшебные слова.

— Эмо — такс! Эмо — пас! Эмо — фас! — надрывался он, в ужасе понимая, что ему уже не вспомнить правильное сочетание слов, всегда превращавших эмо в покорных жертв. Черный колдун, самозабвенно плавающий в бассейне, украл их из его головы.

— Эмо — ска-с-с, — промямлил Пабло, взглянул на скукоженный «пидометр» и заплакал. — Не ешьте меня, пидоры. Я нормальный, я нормальный.

Но это не помогло. Голодные эмо-зомби, вышедшие из-под его контроля, уже впились острыми зубами в его горячую распаренную плоть и стали рвать Пашу на куски. Какой-то пидор укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик, дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски красной сладкой мякоти разлетелись по бане…

Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и, стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный санузел. Паша включил свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать — череп с костями, «фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел. Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда, сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет нормально», — успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут голые голодные страшные существа.

— Врете, пидоры, не взять вам меня! Паша бежал легко — сказывались тренировки — и вскоре пулей ворвался в отделение. Дежурный лейтенант Петров проснулся и, отвалив могучую челюсть, уставился на полуголого крепыша, мячом влетевшего в дверь и сразу заблокировавшего ее всем своим телом.

— Ты что, офуел? — заорал Петров.

— Пидоры идут. Зомби-пидоры! Они нас всех сожрут! Запирай дверь, зови подкрепление. Объявляй тревогу по городу. Эмо-кидоры уже здесь.

— Белочку поймал? — выдохнул Петров. — Я тебе сейчас покажу кидоров, мать твою!

— Скорее! — взмолился Пабло. По дверям с той стороны противно заскребли острыми ногтями. — Скорее подмогу!

В обезьяннике проснулся и засуетился недовольный шумом синий бомж.

— Сейчас, сейчас, — сказал Петров. — Сейчас.

Он и правда вызвал подмогу. Но почему-то подбежавшие к Паше милиционеры стали отрывать его от двери, крутить руки и бить по почкам дубинками. Заломать Пашу было непросто даже вчетвером, он боролся до последнего, хрипел, выворачивался и кусался. С одного из сержантов слетела фуражка, и Паша в ужасе увидел выпавшую из-под нее засаленную челку. Тут же огромная ладонь с черными ободками грязи под ногтями вцепилась ему в лицо.

— Ага, — закричал Паша, — вы уже здесь! Ментовку захватили!

Четыре могучих милицейских тела наконец-то справились с буйным крепышом, заломили ему руки за спину, уронили на пол и теперь пытались надеть наручники. Захлебывающийся страхом, обидой, кровью и соплями Пабло, находящийся в центре кучи-малы, неожиданно испытал знакомое чувство наполненности жизни. «Это конец, — понял он. — Пидометр заработал, ура!» От радости он перестал сопротивляться на какое-то мгновение, которого и хватило милиционерам, чтобы повязать его по рукам и ногам, запихать в рот кляп, засунуть в обезьянник и спокойно вздохнуть.

— Пипец, какой здоровый, — пожаловался сержант с разбитым глазом, — ну в смысле, больной. Но здоровый.

— Бухой? — зевнув, поинтересовался Петров.

— Нет, вроде выхлопа нет. Обдолбался чем-то. Грибами, наверное.

— Не, не грибами, — сказал молодой милиционер. — Не сезон еще. Похоже, филателист.

— Да уж, редкостный мутант! Чего с ним делать-то? Оформлять? — спросил Петров сам у себя. — Может, в камеру к таджикским цыганам его?

— Да ладно тебе, Леха, — вступился сержант, — нормальный пацан, ну убрался, с кем не бывает? Вызывай психиатричку.

Пабло лежал в обезьяннике, над ним с любопытством склонился бомж. На бомже были рваные кеды и грязный джемпер в ромбик. Один глаз заплыл фиолетово-черным бланшем, а на второй свешивалась рваная челка. Пабло захрипел и червеобразными движениями забился в угол, откуда его и достали быстро приехавшие санитары. Пожилой угрюмый доктор скептически оглядел его и попросил вытащить кляп. Сержант опасливо выполнил просьбу врача.