Я и остальные из нашего отряда сгрудились сейчас за самоходной реактивной установкой. Так голос Коромыслова в шлемах приказал.

— БС-2 всем раздай. Колоть сразу, — индивидуально для меня добавил ещё Мишка.

Мужики расхватали инъекторы и пустили их в дело. Я тоже не стал исключением.

— Влево на сто метров, — раздался голос Коромыслова в шлеме. — Бегом.

Все побежали, я — тоже.

— В цепь слева от меня, — последовал следующий приказ.

Мне лейтенант место рядом с собой указал. Уже рукой, а не голосом.

— Ждем. Шары на двенадцати. Огонь по приказу.

Говорил Коромыслов спокойно, будто вокруг не ад был.

Ага, в моей рамке шар появился, затем — второй, третий...

Куда же мы вас всех хоронить-то будем!

На веселье меня пробивать начало. Оказалось — не к добру. Первую гранату я выпустить не успел как...

Глава 41 Кап-кап-кап...

Кап-кап-кап-кап-кап.

Кап-кап-кап-кап-кап.

Кап-кап-кап-кап-кап-кап...

Ещё чуть быстрее и уже не капельно, а струйно в мою вену жидкость из флакона польется.

Изумрудно-зеленая, даже на вид очень полезная.

Убавить бы нужно...

Где, медсестра-то?

С подружками курит?

Я бы тоже сейчас покурить не отказался...

А, может, так и надо? Почти струйно? Препарат-то, как Павел Иванович сказал, экспериментальный. Вот и подбирают оптимальную скорость введения...

Я лежал и на капельницу смотрел, больше мне делать сейчас было нечего.

В госпитале я уже неделю, в сознании — третий день. Так по истории болезни, а на самом деле я немного раньше начал звуки различать. Слышать, что говорят где-то рядом, обсуждают что-то.

Слышать слышал, а сам сказать ничего не мог. Ещё и не видел ничего. Боли не ощущал.

Точно сказать, сколько так было, не могу. Было и всё.

Потом и глаза в себя приходить стали. Сначала свет от темноты начал отличать, затем цветные туманные картинки появились. Как бы кто-то ко мне подошел, наклонился, что-то делает.

На четвертые сутки, так мне сказали, я глаза открыл. Лежал, говорят, тихо и спокойненько, ресничками похлопывал. Никого не беспокоил. Спросят меня чего — не отвечал, только улыбался в ответ. Радовался, наверное, что жив остался.

На пятый день отвечать на вопросы начал. Как зовут меня, кто я и прочее. Павла Ивановича, доктора моего, этим обрадовал.

Черт! Да где эта кикимора? Убавить капельницу-то надо! Как-то нехорошо мне становится...

А, вот и она...

— Всё ли нормально?

— Помедленнее сделайте, пожалуйста.

Пациент я вежливый, матом не ругаюсь, голос на персонал не повышаю.

— Сейчас, сейчас...

Кап-кап-кап-кап.

Кап-кап-кап.

Кап-кап...

— Нормально?

— Нормально.

Правда — нормально, а то что-то голову у меня повело.

— Покурить ходили, Людмила Петровна?

Тащит от рыжей табачиной.

Улыбается ещё всеми своими веснушками, посмотреть даже приятно.

Вообще медсестра у меня... В прозекторскую если зайдет, над покойничками простынки вздыбятся.

— Завидуете?

Каков вопрос, таков и ответ. Я к ней на вы, она ко мне — тоже.

— Курить — здоровью вредить, — говорю с самым серьезным видом.

— Во-во, именно. Минздрав не рекомендует.

Так и жонглируем словечками, а жидкость во флаконе всё ниже опускается. Скоро уж докапает, вся в мой организм переместится.

— Завтра тебе вставать разрешат. Так Павел Иванович говорил, — переходит медсестра ни с того ни с сего на ты.

— Спасибо, — благодарю Людмилу за добрую весть.

Ноги у меня на месте, смогу встать. Руки, вот только правой нет до самого локтевого сустава.

Левая в целости и сохранности, а правой — только половинка.

В общем — вот так.

Плохо.

Плохо? Да не то слово!

Какой сейчас хирург из меня! Вернее, не сейчас, а был бы после окончания тут медицинского института...

Моя реакция на потерю конечности до локтя сейчас... смазанная. Загружен я специальными препаратами. На то, что стал инвалидом реагирую вяленько, как-то это пока для меня отвлеченно, будто не со мной произошло.

Павел Иванович, я это слышал, отдал распоряжение меня загружать и следить за мной. Были у них уже случаи неприятные с потерявшими руки-ноги. Нехорошее с собой ребятки делали.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Людмила новый флакон мне поставила капать. Сказала, что так Павлом Ивановичем велено.

Я и не спорю. Велено доктором, значит пациенту надо подчиняться, терпеливо выполнять все врачебные предписания.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Сейчас в меня добавляют что-то прозрачное.

— Людмила Петровна, воду льешь? На инвалиде безруком экономишь?

Это я под препаратами так шутить пытаюсь.

— Лежи уж, Серёжа. Всё правильно капаю.

Говорит, а сама в сторону смотрит, не хочет встречаться со мною глазами.

— Знаю я твоё правильно...

Говорю, а глаза сами у меня закрываются.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап...

Глава 42 Мишка

— Серег...

Меня кто-то тряс за плечо. Осторожненько так. Тихонечко.

— А!

Я вскинулся, вздрогнул.

Мля! Так и с ума свести можно!

Я ж на препаратах! Психика моя на тоненьких ниточках подвешена!

Со сна хотел на руки опереться, но...

Чёрт! Чёрт! Черт! Больно!

На левую-то оперся и на правую сторону упал. Культей ударился.

— Серег, я это, Мишка.

Понял я, что Мишка. Кто же ещё...

Я тер культю. Как бы перевязку не пришлось делать.

Коромыслов был в больничной пижаме. Такая же в сложенном виде у меня в ящике тумбочки лежала. Людмила-краса вечером её принесла и сказала, что завтра я её с утра обновлю. Кто-то из большого начальства приедет, награждать нас будут. Мы же все такие красивые в новеньких пижамках в полосочку будем. Нарядно должны ведь герои на фотографиях в газетах и на экранах телевизоров выглядеть.

Для поддержки разговора я Людмилу про эти самые награды и спросил. Что, и мне будет? Медсестры, они иной раз больше главного врача в курсе.

Рыжая даже сомнения не выразила. Пижамы де новые не всем выдать распоряжение сверху пришло. Значит, кто их получает — того наградят.

Логика женская, но железная.

Так. Мишка — в новой пижаме. Значит, может уже начинать в ней дырку вертеть.

Тут мне как молотком по голове вдарили. Сразу я и не заметил, что у Коромыслова левый рукав у пижамки болтается. У меня с правой рукой беда, у него — с левой.

— Вот так, Серёг...

Мишка двумя пальчиками свой пустой рукав с элементами театральности чуть в воздух приподнял. Так мол, брат, опять у меня некомплект.

Я и слова ещё не успел сказать, а Коромыслов... уже о многом меня осведомил. Если можно так выразится. Высоким штилем.

Ага, а от Мишки-то попахивает... Дурак, он совсем? Мы же на транках, а он ещё и выпил! Крыша-то моментально съехать может!

— Такие дела, Серёг... — Коромыслов не давал мне вставить и слова, несло его как по кочкам. — Летун, сука, свою икринку прямо между нами бросил, сразу тебе и мне прилетело...

Понятно, вот как меня, оказывается зацепило...

— Ты — молоток. Без пол руки, а по шарам всю кассету высадил, потом уже и свалился.

Мишка пьяно башкой повертел.

Как бы только он тут прямо сейчас в моей палате не грохнулся. Не пару ваток, похоже, мужик высосал, а хорошую граммульку принял. Ну, санитар да в больнице не найдет...

Сам я такого ничего не помнил — что по шарам раненый стрелял. Гранатомет с предохранителя снял и всё. Дальше темная зона до самого открытия глаз на больничной койке.

— Не помню ничего я, Миша. Совсем ничего, — честно признался я Коромыслову.

— Как тебе рыженькая? — Коромыслова вдруг перебросило с военных подвигов на женский пол.

— Людмила?

— Она, она. Хороша, чертовка!